— Да, вам есть, чем гордится, — согласилась Катрин. — Значит, телевидение еще работает?

— Телевидение?! — изумился старик. — Почему телевидение не должно работать? Еще как работает. Т-1, и Т-5, и ТФ-24, даже продажное СНН здесь вертится. Мне их работу из окна видно.

— Здорово, — вздохнула Катрин. — Ну, раз ваша собачка сделала свой вклад в борьбу с продажной властью, вы, должно быть, пойдете дальше за событиями наблюдать? А я все-таки в гостиницу попробую проскочить.

Дело осложнилось. Полицейские действительно никого не пускали. Катрин близко не походила, но видела как завернули какую-то растрепанную мадам. Похоже, один из полицейских не постеснялся пригрозить оружием. Стражи порядка явно чувствовали себя неуверенно, и Катрин их вполне понимала.

Вблизи площади следы волнений были куда очевиднее. В тени стены Катрин добралась до магазинчика цветов. Стекла витрин блестели на асфальте. В павильоне валялись опрокинутые емкости, груды роз и гвоздик лежали в лужах, касса была вскрыта, а над всем этим безобразием нервно помигивал перекосившийся светильник. До цепи полицейских оставалось метров пятьдесят, и Катрин решила, что лучшего наблюдательного пункта подобрать не удастся.

Цветами пахло оглушительно. Девушка устроилась за прилавком уцелевшей витрины, вынула из рюкзачка монокуляр. Вещь недорогая, но иногда весьма полезная.

Обзор из цветочного убежища открывался только на две трети площади, но и так было понятно, что перед мэрией скопилось не меньше трех-четырех тысяч противников правительства. Катрин видела и рокаев, и студентов, и каких-то живописных типов, большая часть жизни которых, очевидно, прошла под мостами. Мелькали камеры и прожектора съемочных групп. Журналисты явно пребывали в творческом экстазе. Над зданием мэрии, рядом с государственным флагом, развивалось непонятный стяг с преобладанием зеленого цвета. Растяжка с надписью "Долой Президента" тянулась над парадными ступеньками. У дверей торчали парни в масках, подозрительно напоминающие охрану. Вообще, внутри ограды мэрии царил нехороший и неестественный порядок. То ли дело вокруг: народные гуляния, хороводы вокруг символически возведенных баррикад.

В общем-то, пока довольно спокойная обстановка. Катрин задумчиво подняла чайную розу, понюхала, — странно, когда один цветок, — пахнет приятно, а когда целые вороха, — сразу вяленой рыбы погрызть хочется.

Давя бутоны каблуками, Катрин прошла в подсобное помещение, села на стул и достала из рюкзака бутылочку минеральной воды. Что дальше-то делать? Все-таки лезть в это муниципальное учреждение? Или подождать? Может не стоит таскать Жо по улицам? Внутри мэрии, судя по всему сейчас спокойнее.

О, — телефон валяется. Катрин сняла трубку, — гудит. И даже соединяет.

— Мышь, вы дома?

— Да. Флоранс приехала сразу вслед за мной. Жо не объявлялся. Сотовая связь не работает.

— Я знаю. Хорошо. Я у этой дурацкой мэрии. Здесь спокойно. Только никого не пускают.

— Полиция? Контролирует?

— Ты догадливый грызун. Контролирует, хотя и сопливенько. Пусть Фло не волнуется.

— О мэрии VIII округа много говорят по телевизору. Ждут туда Президента, чтобы он публично ответил на ультиматум.

— Ладно-ладно. Что-нибудь конкретное говорят?

— Ничего, — четко доложила Найни. — Одна болтовня. Каналы противоречат друг другу. Госпожа… — Мышка запнулась. — Флоранс просит, если там спокойно.… Ну, — чтобы вы вернулись.

— Нет уж. Посижу здесь до утра. Бродить сейчас в темноте, — удовольствие на любителя. Еще наткнусь на каких-нибудь идиотов. Вы там себя хорошо ведите. До связи, Мышь…

Час ночи. Время спокойно спать, если вам не с кем спать. Катрин зевнула. Наблюдать за площадью надоело. Ничего серьезного там не происходило, — вяло митинговали. Смысл речей до разгромленного цветочного магазинчика практически не долетал, — Катрин видела только ораторов, влезающих на увитую трехцветными гирляндами трибуну и с жаром вещающих в мегафон. В ответ на сии пламенные речи, толпа без особого энтузиазма махала флагами и плакатами. Электорат утомился. Катрин, сидящая на перевернутом ведре, тоже подустала. Монокуляр не телевизор — долго в него смотреть не станешь. Разошлись бы они по домам, да и дело с концом. Вон, — даже стражи порядка, хоть и при исполнении, но явно притомились редкий заборчик изображать. Попраздновали, пора и честь знать. Забрать Жо, поехать домой, если еще, конечно, автомобиль еще цел. По дороге можно было бы объяснить мальчишке, что в дни политических потрясений, регулярная армия, тем более ее наиболее сопливая часть, должна сидеть по домам-казармам, и не доставлять волнений командирам и мамам. Когда срок этого ультиматума уже закончится? Уж быстрей бы заклеймили господина Президента "подлым трусом", сожгли бы его портрет, да и закончили на сегодня. Все равно, штурмовать Бастилию вряд ли удастся, ибо сей памятник XIV века опрометчиво развалили двести с лишним лет назад. До конца срока данного "зеленым равноправием" заплеванному Президенту остается несколько минут. Группы телевизионщиков, отягощенных камерами на плечах, слегка задвигались. Ждет сенсации шакалья третья власть.

Катрин полюбовалась, как брызжет слюной в мегафон узколицый, болезненного вида дяденька. Наверное, требует увеличить ассигнования на лечения детских заболеваний. Дело полезное, только вряд ли входит в список первоочередных задач "зеленоединых". Берии на них, паршивцев, нет.

Вообще-то, никаких симпатий к Лаврентию Палычу у Катрин не имелось. Тоже порядочный козел был. Но в его времена сидеть в потоптанных цветах и любоваться разгулом хулиганской демократии явно не пришлось бы. Тогда — или на допросе визжишь или дома дисциплинированно сопишь в подушку. Тоже, конечно, не сахар.

Захотелось есть. Катрин подумала, что батончика с орехами, валяющегося в рюкзаке не меньше месяца, будет маловато. В подсобном помещении пошарить, что ли?

На улице затарахтел двигатель. Мимо цветочного магазинчика к полицейскому ограждению прокатил фургончик с надписью "Обеды на дом".

Катрин несколько удивилась, — в городе какая-то пародия на исламско-левацкую революцию, а полицейским прямо по расписанию на посты второй ужин доставляют. Европа, однако.

Грузовичок притормозил, перегородил по диагонали улицу, дверь на его боку со скрежетом откатилась, и оттуда ударили автоматные очереди.

Ошалевшая Катрин присела, прячась за прилавком. Успела заметить, как резво отскочил под защиту полицейских машин, пошедший было к грузовичку, офицер спецназа.

Но стреляли не по полицейским, — длинные очереди шли поверх голов бойцов СРС в сторону площади. Очевидно, каждый второй патрон был трассирующим, — в полутьме струи пуль были отлично видны. Лупили как минимум из двух стволов.

Даже из-за своего прилавка Катрин слышала, как завопила от ужаса и бешенства толпа на площади. Метались, падая и разбегаясь, люди, блестели прожектора телевизионных камер, взрывались разноцветные лампочки праздничных гирлянд. Правда, мегафоны враз умолкли, но хаос и без них получился потрясающий.

Все закончилось так же мгновенно, как и началось. Автоматные трели умолкли, грузовичок живо дал задний ход, лихо развернулся прямо напротив цветочного магазинчика, и умчался, лавируя между мусором, усеявшим мирную улицу Шайлот. За рулем "Домашних обедов" сидел водитель куда профессиональнее Катрин.

Все произошло так мгновенно, что девушка только начала соображать, что собственно стряслось, как ситуация совсем ухудшилась. Со стороны площади захлопали разрозненные, но довольно частые выстрелы. Сквозь их треск неожиданно яростно загавкал мегафон. Катрин внезапно оказалась под настоящим обстрелом. От многострадального цветочного павильона отлетел кусок вывески. Вдоль улицы густо свистели пули.

Спецназ СРС сориентировался мгновенно. Полицейские бросились отступать с похвальной организованностью. Один упал на бегу, его подхватили под руки.