Зря старался. Плохо он молочного брата знал. Это в Корьдно Неждан недобрых Ждамировых глаз остерегался, любушку от его пересудов берег, а в Тешилов едва ли не каждую седьмицу наведаться ухитрялся, забывая про отдых и сон. А если сам отлучиться от кораблей и других дел не мог, то весточки, писанные на бересте, присылал.

Нередко вместе с ним в Тешилов приезжали и его товарищи с Руси: то Инвар с Торгейром или Радонегом, то Анастасий с кем-нибудь из новгородцев. Несколько раз вместе с Незнамовым сыном в Тешилове гостил и Хельги-воевода. Тешил Всеславу гусельной игрой, вел тонцы от Ираклиона, о подвигах побратима рассказывал, поклоны да подарки от жены молодой передавал, а вскоре после Велесовой недели и саму ее в Тешилов привез:

— Уважь, хозяюшка, позволь моей голубке немного у тебя пожить. Пока я в разъездах да заботах о снаряжении войска, боюсь, как бы она совсем не заскучала одна в Корьдно без тебя да других подруг.

Всеслава, понятно, не возражала, тем более, что не хуже прочих знала о похождениях русского князя. Предполагалось, что Мурава пробудет в Тешилове до дня первого весеннего полнолуния, то есть, до Пасхи Христовой. А там сойдет лед и начнется путь: молодой боярыне — в родной Новгород, русскому воинству — в землю хазарскую. И лишь Всеславе-княжне суждено, оставшись на берегах Оки, точить слезы, тосковать по милому другу да ждать вестей. Ох, Всеслава, Всеславушка! Зоренька ясная! Нет без тебя ни жизни, ни радости. И скорей бы уж начинался этот хазарский поход!

Тем временем Святослав, закончив осмотр кораблей и похвалив ватажников за хорошую работу, продолжил начатый с Хельги еще по дороге разговор. Побратим только что вернулся из Дорогобужа, куда он ездил, чтобы проводить в Корьдно прибывшего к русскому князю посла басилевса патрикия Калокира.

— Так что ты мне хотел сказать про этого раззолоченного ромея? — не скрывая своего нетерпения, поинтересовался великий князь.

— Да что тут говорить, — развел Лютобор руками. — Я, кажется, уже все сказал, не веришь, княже, нам с Анастасием, спроси у побратима.

— Ты Калокира-патрикия знаешь? — повернулся к Неждану князь.

— Сына стратига Херсонской фемы? — уточнил бывший гридень. — Того, который всю осаду Ираклиона за спинами своих людей прятался, приказами неразумными неизвестно сколько народу погубил, а потом еще и награду получил из рук Никифора Фонки. Так его теперь патрикием сделали?

Святослав с усмешкой покачал головой:

— Лестная характеристика, ничего не скажешь! В устах твоего прежнего вождя это все как-то мягче звучало.

— Так он с воеводами больше общался, а я с простыми воями, — окончательно осмелев, пояснил Неждан.

— А я ничему и не удивляюсь, — равнодушно пожал плечами Святослав. — У ромеев обманщик на обманщике сидит и трус на трусе. То-то они край за краем теряют. Только что мне до этого? Я с Калокиром брататься не собираюсь. А вот о предложении басилевса стоит подумать! Одолеть хазар, договориться с вятичами да отправиться к болгарам на Дунай! Объединить под своей рукой все славянские народы!

Глаза его загорелись, на обветренных скулах запылал румянец. Он видел такие дали, от которых только дух захватывало. И понятно, что слова Лютобора, возвращавшие обратно на землю, не сумели его порадовать:

— Ромеи просто боятся, что ты из низовий Итиля и Дона повернешь прямо на Херсонес! Вот они тебя отвлечь и пытаются. Конечно, им выгодно, чтобы не стало хазар, только вряд ли им по нраву придется, если русский князь вместо кагана станет властвовать в степи.

— Да что мне в степи делать? — недовольно топнул ногой Святослав. — У нищих печенегов овчину да шерсть на скоры и лен менять? Нет, брат, степь мне мала! Хочу шеломом Дуная испить, соли моря Русского изведать! Затмить славу Олегову! Поквитаться с ромеями за отцовский позор! Впрочем, — продолжал он, тряхнув головой, — в одном ты, брат, прав. Для нас для всех путь к морю Русскому лежит через море Хвалисское, и не будь я внуком Рюрика, если мы его не пройдем!

Он замолчал, глядя на готовую раскрыться реку, которой предстояло нести его и его войско в хазарский град, потом продолжал уже обыденным тоном:

— Ну, ладно! Пойду я. А то время обеденное, а у вас, постников, небось, и шматка сала не отыщешь.

— Для тебя, княже, — начал было Хельги, но Святослав только в досаде рукой махнул. — Ну да, конечно! Вот удовольствие сидеть любоваться, как вы тут пустые щи хлебаете!

Он перевел взгляд на Неждана и его притихшую ватагу и недовольно наморщил нос:

— Ну ладно Хельгисон, ему все эти святые великомученики нынче почти что родня, а тебе, разбойничек, на что этот ромейский обычай?

Неждан предпочел промолчать, со смешанным чувством глядя на кряжистую широкоплечую фигуру русского князя. Ну что он мог рассказать ему, рожденному для власти, ведущему свой род от Огненного сокола, посланника грозного Перуна, о Боге Милосердном, судившем людей не по древности их рода, а лишь по их мыслям и делам, равнявшем в Царствии Своем князей и последних холопов.

Ох, Всеслава, Всеславушка! Кабы и тебе эту веру понять и принять, кабы, как побратим со своей боярышней, скрепить брачный союз с тобой необоримой силой святого венца, никакая разлука не страшна. Что такое миг горести для тех, кому предначертано целую вечность идти рука об руку под сенью райских садов! Но увы, девушка, поначалу охотно открывавшая свое сердце глаголу новой веры, почти готовая принять от отца Леонида таинство крещения, едва осознала, что ей придется отречься и от плясок у священных ручьев, и от бубна старого Арво, и от его загадочной дружбы-ворожбы, отказалась наотрез. И ни просьбы Неждана, ни мудрые увещевания Новгородского священника и Муравы красы пока ничего не могли здесь изменить.

Еще раз осмотрев строительство, отдав Хельгисону и Неждану несколько распоряжений, Святослав наконец собрался уходить. Уже у самой просеки, сев на коня, он обернулся, видимо вспомнив напоследок о чем-то важном:

— Да, чуть не забыл. Мы с воеводами на праздник весеннего полнолуния собираемся пробуждение Перуна добрыми жертвами перед походом почтить. Так я желаю и тебя, разбойничек, и твоего побратима видеть среди прочих! И только попробуйте мне сказать, что вашему Богу это неугодно!

Когда Святослав ушел, Хельги тяжело опустился на засыпанный стружкой верстак, устало растирая больную ногу. Подошел дядька Нежиловец, потоптался рядом, поохал, повздыхал, поводя из стороны в сторону мясистым, поросшим бородавками носом.

— Ну что ты все время ему перечишь, на рожон лезешь? — покачал он многотрудной головой, сокрушенно глядя на молодого русса. — Других забот что ли нет? Осерчает на тебя, выместит свой гнев на наших единоверцах!

— Не выместит! — сверкнул глазами Лютобор, — Последователей Христа в нашем войске нынче не меньше половины тьмы. С кем он хазар воевать станет? Обидно мне просто! — продолжал он уже другим тоном. — Я ради союза с печенегами чуть головы не лишился, а он уже сейчас ими брезгует. Затмить хочет славу Олегову! А то забывает, что Олег, хоть и прозывался Вещим, а смерти своей разглядеть не сумел. Кабы этот Калокир не оказался такой же змеей подколодной.

— А что этому Калокиру надобно? — осторожно поинтересовался Неждан. — Что там ромеи предлагают-то?

— Как обычно! — сердито бросил Хельги. — Кусок пирога, который не они пекли! Хотят нашими мечами оградить свои границы от Дунайских болгар!

— А Святославу-то это зачем? — не понял Неждан. — Он что, басилевсу присягнул на верность?

— Святослав хочет закрепиться на Дунае, перенести туда столицу и диктовать условия Царьграду, — вместо своего молодого вождя пояснил дядька Нежиловец.

— Так что в этом плохого? — Неждан окончательно запутался.

— Если он уйдет на Дунай — потеряет степь, — устало отозвался Хельги. — А между тем, как было бы хорошо. Расширить пределы Руси до моря Хвалисского и Тмутаракани, обезопасить границы от набегов степняков, торговать напрямую с Хорезмом и Багдадом. А если ромеи наших купцов обижать вздумают, от Самкерца всего неделя ходу до Херсонеса! Впрочем, — он махнул рукой. — Путь на Дунай все равно, как сказал князь, лежит через Итиль, а стало быть, пока вроде и печалиться не о чем. Я, собственно говоря, пришел к вам потолковать совсем о другом.