Современные исследования показывают[54], что Французское королевство оставалось многоязычным на протяжении столетий и даже Королевская канцелярия длительное время колебалась, на каком языке вести делопроизводство: на латыни или на французским. Исследователь языковой ситуации в средневековой Франции Серж Лузиньян отмечает, что парижский вариант ланг д’ойль (langued’oïl) стал де-факто языком Королевской канцелярии около 1330 года[55]. Как одно из последствий Нормандского завоевания он до XV века фактически остался языком двора и аристократии в Англии, но не на французском Большом юге, где языком аристократии были различные варианты ланг д’ок[56]. Идея Родины поначалу не ассоциировалась с языком королевского двора и даже с самим Французским королевством: официальная католическая доктрина предполагала разделение на «собственную родину» (patria sua или propria) и «общую родину» (patria communis), причем под первой подразумевались город (cité) или провинция, а под общей родиной католиков – Рим[57]. Однако уже в XV веке наметилась тенденция переносить понятие «общей родины» на Французское королевство[58]. Она значительно усилилась в период Столетней войны, в процессе формирования абсолютизма во Франции и Англии[59] и особенно в условиях Религиозных войн XVI века.
В 1539 году король Франциск I издал свой знаменитый Ордонанс Виллер-Котре. Измотанный неудачными военными кампаниями и желавший укрепить светскую власть, французский самодержец объявляет, что единственным официальным языком королевства отныне является французский: «Мы повелеваем, что отныне все указы и прочие процедуры… были произнесены, записаны и представлены всем сторонам на родном французском языке и никак иначе (en langage maternel francoys et non autrement)»[60].
Ордонанс Виллер-Котре – документ не менее мифический, чем «Страсбургская клятва». Он нередко рассматривается как символическое начало постепенного «офранцуживания» многоязычных провинций и остается самым старым правовым документом, до сих пор имеющим частичную юридическую силу[61]. Непосредственно языка касаются всего две из 192 статей ордонанса – 110-я и 111-я, большая же его часть посвящена разделению полномочий между королевским правительством и церковными «клерками», выполнявшими административные функции. Современные историки чаще всего уделяют внимание развенчанию мифов, связанных с этим документом. Так, исследователь полиглоссии эпохи Ренессанса Пол Коэн утверждает, что его совершенно неоправданно рассматривают в качестве причины «уничтожения» или «угнетения» региональных языков, речь идет скорее о некоей общей тенденции, которая была в полной мере реализована только после падения Старого порядка[62]. Ордонанс был направлен скорее на исключение из правовой практики латыни, а не региональных языков, статус которых вообще никак в документе не оговаривался, область исключительного применения французского ограничивалась юриспруденцией, а сама политика правительства не была последовательной[63]. Французское королевство при Франциске I оставалось многоязычным, сам король покровительствовал гуманистам и изучению древних языков, поэтому его символическое противопоставление Карлу V выглядит натянутым[64]. Император Священной Римской империи, одержавший над Франциском победу в борьбе за европейскую гегемонию, владел многими языками своих разбросанных по континенту подданных и, согласно известнейшему историческому анекдоту, считал уместным говорить по-итальянски с женщинами, по-испански с Богом, по-французски с друзьями и по-немецки с врагами[65]. В определенном смысле этот анекдот можно рассматривать как одну из первых попыток классификации функций языков в мультиязычной среде, как сказали бы современные социолингвисты.
В нашей перспективе именно распространение королевских указов имеет принципиальное значение: через «приказы» абсолютная монархия осуществляет, во-первых, детерриториализацию королевства от власти Рима или частичную секуляризацию, во-вторых, ретерриториализацию провинций на Париж как административный центр Французского государства. Ретерриториализация через создание сети научных учреждений, прессы или учебных заведений, использующих единый национальный язык, определенно не была целью реформ XVI века, направленных на централизацию королевской власти. Это не мешало некоторым идеологам абсолютизма уже тогда связывать язык с понятием суверенитета. Известно высказывание Жана Бодена, который считал, что «подлинное свидетельство суверенитета (vraye marque de Souveraineté
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
