Болеть я не люблю. Потому что дышать трудно, горло скребёт, а ещё могут и сопли из носа течь, это мешает. Но самое главное – мама переживает. Я-то спокойно книгу какую-нибудь читаю в постели или кино смотрю. И врач сказал, что это всего лишь «ОРЗ» – так он обычную простуду на докторском языке называет. Я это слово давно выучила, потому что его часто в моей карточке пишут. Но мама всё равно волнуется. По ночам плохо спит. А то и вовсе сидит на моей кровати. Положит мои ноги к себе на колени и гладит их или вторым одеялом укроет. Сложно быть мамой.

Но когда она понимает, что я почти здорова, мы идём в поликлинику, чтобы выписаться. И настроение у неё меняется. Она радостной становится.

Поднимаемся на этаж, и вдруг я вижу: очередей у кабинетов нет, а вокруг много младенцев. Мамы раскладывают их на высоких квадратных столиках и пеленают.

– День здоровых детей, – объясняет мама. И я вспоминаю: она уже как-то рассказывала, это день, когда в поликлинику приносят младенчиков, чтобы проверить их рост и вес. Их потом в кабинете у врача на специальные весы кладут, также, как товар в магазине. Только весы полукруглые, чтобы младенчик не укатился.

Одни младенцы плачут – капризулями станут, другие всё вокруг себя разглядывают, значит, будут спокойными и любопытными, как я. Мир им понравится.

Хотелось бы, чтобы и у нас дома такой младенчик объявился. Но только для этого надо, чтобы папа какой-нибудь завёлся, а то младенчика кормить будет нечем. Маленькие хорошенькие, но есть хотят. И пелёнки, и одежка им тоже нужны.

Многие, правда, сейчас заводят нового младенчика, так как за «дополнительных», как мама сказала, деньги дают. И можно комнату или пол комнаты купить. Таких детей взрослые иногда даже Капитальчиком называют.

Я сначала думала, что так только о кошельке или банковской карте можно говорить – там же всегда деньги хранятся. А потом слышу как-то, кричат на улице: «Капитальчик, иди домой». Думаю: «Собаку кличут». Ан нет, ребёнка.

Когда баба Клава узнала, что я опять неделю проболела, она маме посоветовала:

– Ты, Надя, в церковь её отведи. Меньше хворать будет. А то болезненная она у тебя, чуть что – простуда.

– Да были там уже, – ответила мама.

– А исповедоваться, причащаться водила? – строго спросила баба Клава. Она религиозная – это значит молиться любит.

Мама призналась:

– Нет, на исповеди не была.

Исповедь – это когда про свои грехи рассказывают священнику. А он слушает и потом говорит: прощает или не прощает.

– Восьмой год ей уже, пора, – сурово добавила баба Клава. И мама согласно кивнула.

В православной вере, кроме великих праздников, более всего уважают воскресенья. И потому в ближайшее воскресенье мы отправились на службу.

Мама пристроила меня в очередь к высокому хмурому священнику, и я ждала. Мама объяснила, что говорить нужно. И две молитвы я знала. Если спросят, как в школе.

Бабушки подолгу каялись в грехах. Наверное, чем старше, тем грехов больше. А священник им что-то потом говорил в ответ, притом много. Когда, наконец, дошла моя очередь, я гордо выпалила свой главный грех, что не всегда слушаюсь маму, и второй – поменьше, что не всегда вовремя уроки делаю.

А он возьми и спроси:

– А ты с мамой ходишь в гости к чужим дядям?

Я оторопела.

– Нет, – говорю, – только к тётям. И перечислила всех маминых подруг, у кого мы в гостях были.

– А скоромное ешь?

Я не поняла, что он спрашивал, и долго смотрела на него.

– Мясо кушаешь али пост соблюдаешь? – уточнил он.

– У нас пост, – когда денег нет, – повторила я часто слышимые от мамы слова.

– Так, значит, пост не соблюдаешь, – вдруг пришёл к выводу он. И тут же нахмурился.

– Молитвы каждый день читаешь? – выпятив живот, спросил он.

– Нет, я обычно уроки учу, – опять я сказала то, что ему не понравилось.

– Да как ты смеешь в церковь приходить, когда поста не соблюдаешь, молитв не читаешь? – стал ругать он меня.

– Я две знаю, – пыталась вставить я слово.

Но дядя священник уже не смотрел на меня. Он говорил и говорил о том, что я очень плохая. И не дослушав его, я убежала к маме и бабе Клаве. Захлёбываясь от слёз, всё поведала им. И добавила строго:

– Раз такая грешная, то больше в церковь ходить не буду.

Мама стала вытирать моё лицо, а баба Клава твёрдо сказала:

– Не реви. Сейчас другого священника найдём. – И отправилась на поиски.

Подошла к какой-то женщине, что-то сказала ей. Женщина покачала головой, а потом скрылась за маленькой дверцей внутри церкви. Вскоре вернулась от туда и кивнула бабе Клаве. Та вернулась к нам.

– Сейчас другой священник выйдет, пойдём к нему. – Я испуганно отпрянула.

– Не бойся, вдвоём пойдём. – И обращаясь уже к маме, добавила: – На того священника, у кого Катюша была, уже много жалоб было, за грубость.

Я подтёрла нос, и мы с бабой Клавой, которая крепко держала меня за руку, направились к новому священнику, выскользнувшему из маленькой дверцы. Из первой очереди к нему тоже кинулись люди. Так что мы оказались только третьи.

Баба Клава в нужный момент подтолкнула меня вперёд, и низенький кучерявый священник поинтересовался, знаю ли я, кто такой Иисус Христос?

Я, волнуясь, ответила:

– Это наш Бог. – И тогда дядя священник прочитал надо мной молитву. И отпустил меня.

Позже я, мама и баба Клава вместе с другими прихожанами причащались. То есть мы отпили глоток вина – с чайную ложку и съели кусочек хлеба – маленький ломтик. Вино и хлеб означали кровь и тело Христа. Таким образом мы приобщились к его страданиям.

Пришёл новый день. И Наша Учительница приказала нам выстроиться в ряд, хотя мы никуда не планировали идти. Она отобрала тех, на ком одежда была получше, и сказала, что они будут в рекламном ролике сниматься, о нашей школе рассказывать. Чтобы именно в неё на следующий год мамы и папы записали своих детей.

Тем, кого для съёмок не взяли, в их числе была и я, она велела спускаться во двор и под руководством нашего завхоза дяди Серёжи строить горку. Мы сначала расстроились, что нас во двор, а других – для ролика. Но, оказавшись во дворе, переживать перестали. Воздух был чистый и теплый. Солнце сияло. А дядя Серёжа велел нам комки снега притаскивать. Затем их аккуратно складывал и лопаткой прихлопывал. Нам занятие это очень понравилось. За полчаса управились. Потом он велел нам в коридоре подождать, чтобы не мёрзли. А сам вынул из подсобки длинный и толстый шланг и горку полил.

– Я вас позову, как готово будет! – крикнул.

И мы стали из окна смотреть, как наша горка подмерзает, чтобы в настоящую, скользкую, горку превратиться. А потом те ребята, что на съёмках были, стали спускаться и поглядывать на нас с завистью:

– Нам лишь покушать разрешили пойти, а потом опять сидеть и улыбаться в камеру, не живому человеку, а коробке. А вы что?

– А мы уже перекусили, – сказали мы. И вправду, успели в буфет сбегать и подкрепиться бутербродами с кофе. – А теперь подождём немного и кататься будем.

Они ушли, повесив нос. А тут дядя Серёжа к нам как раз вернулся и громко так говорит:

– Бегом ко мне в кладовую, разобрать картонки по одной.

И мы припустились. А потом, как взяли по картонке, он замок на дверь повесил и скомандовал:

– Айда кататься на горке. – И пошёл вместе с нами.

Мы, наверное, два часа катались, пока не устали. Потом обедать пошли. А уроков в этот день совсем не было.

Но не все дни так счастливо заканчиваются. С зимой вообще шутки плохи. Однажды, когда мы с мамой отправились в гости к тёте Вере, чуть-чуть припозднились, и автобус, что едет к ней, ушёл. А нового ждать пришлось долго. Появилась маленькая маршрутка – и толпа к ней побежала.

– Не полезем, – указала мама, – а то задавят. – И была права. Парни и взрослые мужчины живо растолкали всех и укатили.

Народу на остановке прибывало, а автобуса не было. И тогда мама решила, что нам лучше вернуться домой, и мы направились на нашу остановку. Но и там автобуса не было.