– Чем ты тут занимаешься? Можно посмотреть?
– Да, – киваю я. Это здорово, когда маме можно всё, что делаешь, показать. И она всегда скажет «хорошо», если ей понравится, или «а тут подправить надо», если решит, что не очень получилось.
Когда мама не занята на кухне, не стирает и не убирается, она соглашается со мной поиграть или читает мне книгу.
Раз в месяц мы ходим за книгами в «Продалит» – магазин так называется, большой, красивый. Мама разрешает мне выбрать книгу, заранее поясняя, на какую сумму можно. Я люблю разглядывать разноцветные странички, трогать обложки, они могут быть гладкими, твёрдыми и выпуклыми.
Раз в месяц на книги делают скидки, поэтому мы и выбираем этот день. В магазине ещё игрушки продают, но мы их не смотрим, они дорогие.
У меня есть игрушки, но с другого магазина, и бываем мы там реже – только по самым большим праздникам – Моим Днём рождения, Новым годом и Днём детей. Эти дни помечены в мамином календаре, и я их знаю.
Среди игрушек я выбираю куклы. Но только маленькие. У мамы зарплата маленькая, и куклы маленькие. Но хорошие. Одни у меня на столе сидят, другие в шкафчике стоят, смотрят через стекло любопытными глазками.
Ещё у меня есть кукольный домик. Мы его с мамой сами сделали. Однажды мама принесла домой большую коробку, а потом в ней криво, ну, ровно она не умеет, вырезала окошечки, дверку. А я домик раскрасила гуашью – это так краска называется в больших баночках. А в качестве крыши домика мы приладили старый зонтик – синий в веточках.
Из коробок поменьше я сделала горшочки, из цветной бумаги цветы и воткнула их в горшочки – будто растут там. А мама из старой шторы сшила маленькие – для домика. И он стал совсем нарядным.
И теперь, когда наступает вечер, а мама возвращается с работы не совсем уставшей, мы играем в «Дочки-матери»: я за маму, она за дочку.
Когда я поменьше была, то мама мне одежду для пупсиков шила, а теперь я сама умею. У меня машинка швейная есть. Правда, она ужасно шумит, две железяки там друг о друга трутся. И мама разрешает мне шить только по субботам. В субботу она полдня работает, поэтому устает меньше и может терпеть шум.
А ещё я люблю петь. И моя воспитательница в детском саду велела отвести меня к опытному педа-го́гу. Слово такое трудное. Означает учитель или учительница. Мама не знала – что делать. А тётя Настя, её лучшая подруга, сказала:
– Действуй.
И мы стали отдавать те деньги, что на меня вместо папы государство даёт, учительнице по пению. Она меня вокалу – это так по-взрослому пение называется обучает. Раз в неделю. В музыкальную школу мама меня не стала водить, туда ходить надо чаще и платить больше.
Мне с мамой хорошо. И я даже бы не вспоминала, что у меня папы нет. Только денег нам с мамой не хватает.
У нас дома многих вещей не достаёт. Компьютер старенький, ещё с маминых студенческих лет остался. И телевизора плоского нет, и ковра или паласа. И люстры и даже маленького светильника нет – голые лампочки под потолком. И одеяла старые. И для книг места нет: маленький шкаф забит, и они у стены сложены.
Мама говорит:
– Подожди, Катюша. Может, что-то изменится, и всё, что хотим, купим. – А тётя Настя вздыхает при этом. Она думает иначе, и меня ей жалко.
Я же считаю, что придёт такой день. Встану я рано-рано. И как только мама уйдёт на работу, оденусь и пойду в магазин. Куплю всё-всё, что понравится. Ведь у меня в руках будет волшебная банковская карта, на которой будет столько денег, что сколько бы я не тратила, они всё оставаться будут.
Я ждала много месяцев, а волшебная карта не появилась. Мне стало грустно, и я заплакала. Хорошо, мама не видела. А потом вдруг… Я взяла толстую тетрадь и стала писать, что куплю, когда деньги появятся.
Первое. Задумалась. Первое будет телевизор. Второе – большая кукла. Должна же у меня быть хоть одна такая. Третье – тёплый, пушистый ковер. Потом швабра, а то у мамы старая, с перевязанной ручкой, и гнётся, когда она ею вертит.
Мои желания – длинный список. Хорошо, что я много цифр выучила, а то бы не хватило.
На другой день составила новый список, поменяла местами некоторые вещи. И так почти каждый день теперь. Когда грустно – пишу его и представляю, как всё покупаю.
Смотрю телевизор я всегда вместе с мамой. Знаю, другие взрослые стараются выгнать детей из комнаты, как только находят что-нибудь интересное. Да же кричат. А потом их дети всё равно это увидят у друга по телевизору, телефону либо компьютеру. Когда запрещают – ещё сильнее хочется.
А мама не запрещает. Если фильм скучный, я ухожу с куклами играть. Если интересный и непонятный – у мамы спрашиваю: кто там, зачем и почему. А мама прижмёт меня к себе и рассказывает.
Я про взрослых всё знаю, но не всё понимаю. Одно ясно: неспокойные они, бегут, шумят, никакого порядка ни в голове, ни в движениях. А у меня всегда расписание есть, и я никуда не спешу.
Каждому просмотренному фильму я ставлю оценку. Как только научилась писать, завела для этого тетрадь. И в ней две колонки – одна с названием фильма, а в другой гордо сияет оценка – от 0 до 10 и коротенькая заметка: «ах, ещё посмотреть»; «страшный»; «скучный». Иногда я проглядываю свои записи и вспоминаю, про что фильм был. Так что это ещё одна моя игра.
Мама тоже играет. Только иначе. Она деньги – одну, две или три бумажки складывает в конвертик и прячет его. То за шкаф засунет, то под клеёнку, которой стол накрыт, то под стопку книг. И говорит:
– Спрячешь, потом забудешь, куда положила, и когда случайно найдёшь – большая радость будет. Будто это Дед Мороз принёс или какой добрый дух. – Тут я вздыхаю.
А однажды… Мы с мамой пошли в магазин в канун праздника мам, бабушек и девочек. Восьмое марта, знаете? Мама очень хотела себе что-нибудь новенькое купить. Сказала, что на работе собираются отмечать. Из мужчин там только седой начальник – ничего не подарит. И ей хотелось самой сделать себе подарок. Она надеялась что-нибудь купить – кофту или юбку. Одна юбка ей очень понравилась. Синяя джинсовая, как раз под мамины глаза. Мама примерила, а потом на ценник взглянула и расстроилась. Сняла юбку, и мы ушли. Сели за столик в кафе.
– Давай хотя бы булочек вкусных поедим, а? – предложила она.
– Давай, – радостно согласилась я.
– А может, тебе коктейль купить, хочешь?
– Нет, – откликнулась я. Конечно, коктейль я хотела, но он стоил дороже целой тарелки булочек. А булочки сытнее.
Мы купили чай – он дешевле других напитков, поэтому мы его всегда и выбираем, и две ватрушки.
Я, как обычно, вертела головой. А как взглянула на маму, испугалась. И даже булочку обронила. Мама уставилась в одну точку в стену. Я повернулась, но там ничего не было, даже рисунка. А на глазах у мамы были слёзы. И тогда я поняла, как она хотела купить юбку. И вспомнила: несколько дней назад я нашла один из маминых конвертиков и засунула его в укромное место – под новые тетради. На тот случай, если мне вдруг понадобятся деньги. Там, конечно, было немного денег, но если их сложить с теми, что мама взяла для покупки, то, может, что и получится.
– Мама, погоди, я сбегаю за шоколадкой, – сказала я, боясь, как бы мама не догадалась, куда я на самом деле собираюсь. Она кивнула.
И я побежала домой, достала конверт, пересчитала деньги, сунула их обратно в конверт и вернулась в кафе:
– Мама, – крикнула я и тут же стала говорить потише, нельзя же шуметь, – а если это добавить, хватит на юбку, скажи? – и протянула конверт.
Мама удивлённо подняла глаза, заглянула в конверт, пересчитывая деньги.
– Только на половину, – призналась она.
– Ну и что, ведь нам же обещали, что можно в рассрочку. Пойдём, – я потянула её за руку, – может, наша юбка ещё ждёт нас.
Мама встала, приободрилась, и мы зашагали в отдел женской одежды. Юбка висела на плечиках. Мама неуверенно протянула продавщице деньги, сказав, что вторую часть заплатит позже. Та поглядела на меня, улыбнулась и согласно кивнула. Юбка теперь была у мамы! И мама была счастлива, и я. Через месяц мама расплатилась с продавщицей, и юбка стала совершенно наша.
