– Ага, тут я все понял, – сказал Льюис, просматривая последний абзац и обращаясь как к самому себе, так и к Хилтон. – И что ты хочешь этим сказать, Джейн? Отвечай так кратко, как тебе угодно. И так прямолинейно, как тебе хочется. – Он сдвинул очки на лоб и откинулся в кресле.

Хилтон выглядела слегка озадаченной. Она убрала прядь волос за ухо, разгладила воображаемые складки на юбке.

– Ну, я бы сказала, это очевидно, Эндрю. – Она подалась немного вперед. – Мы с Фэйми пересеклись в Пакистане на девять месяцев. И я согласна с твоей высокой оценкой ее работы. Но должна заметить, что в то время она стремилась делать репортажи о самых радикальных исламистах, которых могла найти. – Джейн указала на отчет: – Я описала пять случаев, которые, возможно, считали храбростью, но, по моему мнению, они граничат с безрассудством. Первый – нападение на пригородные поезда в Мумбаи в 2006 году[5]. Семь бомб за одиннадцать минут. Двести девять мертвых. Насилие, осужденное во всем мире.

Льюис поднял обе руки ладонями наружу.

– Я помню, Джейн, – сказал он, – я помню. Но, пожалуйста, ты не в прямом эфире, говори со мной как с нормальным человеком. Посмотрим, сработает ли такой подход.

Хилтон поджала губы, посмотрела в пол. Снова убрала волосы и разгладила юбку.

– Я думаю, что правильным решением было бы обратиться за комментариями к основным партиям. Есть же Техрик-и-Инсаф, Авами Техрик, Пакистанская мусульманская лига[6]. Но Фэйми направилась прямо в Лашкар-е-Тайба – «Армию праведников»[7]…

– Которые и совершили нападение, – перебил ее Льюис, – я помню. Продолжай.

После небольшой паузы Хилтон заговорила:

– Конечно, мы берем интервью у всяких психов – так ведь интереснее. Но если игнорировать основное и традиционное мнение, аудитория получает искаженное представление о происходящем. Это я к тому, что Фэйми впадает в крайности. И так было всегда. Она искажает и переиначивает информацию. Зачем разговаривать с людьми умеренных взглядов, если можно поговорить с парнем с оружием в руках?

Льюис глянул в отчет:

– А затем теракты в Мумбаи в 2008 году? Отель «Тадж Махал» и так далее[8].

– То же самое, – кивнула Хилтон. – К тому времени она уже была в Берлине, но знала все номера, по которым можно было связаться с нужными людьми. Заявления, которые она получила от Лашкар-е-Тайба, были, скажем так, довольно провокационными. Понимаешь, обычно террористы – не первые к кому обращаются за комментариями. В случае любого нападения, ты же не станешь в первую очередь разговаривать с теми, кто это нападение оправдает? Логичнее ведь звонить семьям жертв, в полицию и скорую помощь. Я бы так и сделала. Думаю, ты тоже. Эндрю, ты же был в Чечне и тоже знал всех нужных людей, но ты понимал, как сбалансировать ужас, не оправдывая его.

Она откинулась на спинку кресла с видом человека, доказавшего свою правоту.

– Хочешь сказать, она дружила с врагом? – спросил Льюис.

Хилтон покачала головой, подбирая слова:

– Ну, так бы я это не формулировала, Эндрю. История – репортаж – для нее была прежде всего. Всегда. Она просто отрабатывала свои зацепки и контакты. Но почему-то это всегда были головорезы.

Льюис задумался.

– Ты с ней об этом говорила? Когда вы были в Пакистане?

Хилтон кивнула:

– И не раз. Но она по сути была моим начальником, так что… В общем, она продолжала поступать по-своему.

Льюис надел очки, пролистал отчет и перечитал несколько абзацев.

– А эти… головорезы, представители экстремистских групп, они когда-нибудь связывались с ней сами? Ты что-то знаешь об этом? – Он внимательно смотрел на женщину, но ее лицо оставалось невозмутимым – она снова работала как на камеру.

– Я точно не знаю, но не удивлюсь, если оно так и было.

– Понятно.

Повисла пауза. Хилтон поерзала на стуле.

– А что ты подумала, когда она начала встречаться с Сетом Хуссейном? – спросил Льюис.

Хилтон пожала плечами:

– Честно говоря, я об этом и не думала. Он казался достаточно порядочным журналистом. Вот и все. Они оба, конечно, думали, что их отношения – большая тайна. Вели себя так, будто работают под прикрытием. Об Амале никто не знал… Вот и все.

– А теперь, когда ты знаешь, что Амаль известный исламистский террорист, что ты думаешь?

Хилтон потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. В конце концов она сказала:

– Я уже ничему не удивляюсь, Эндрю. Ты сказал, что я могу говорить все прямо? – Получив одобрительный кивок, она продолжила: – У нее были отношения и с Амалем? Нам это известно?

Льюис нахмурился, между его бровей пролегли глубокие бороздки.

– Насколько мы знаем, они никогда не встречались.

– Ага. Хорошо.

Льюис хорошо знал этот ее тон.

– Я так понимаю, ты намекаешь, что секс с обычным парнем не так интересен, как секс с парнем с оружием в руках? – спросил он.

Хилтон скрестила руки на груди.

– Я уверена, что это не так, – сказала она, и было очевидно, что слова эти означают прямо противоположное. – Но это интересное направление для расследования.

Льюис взял мятную конфету и предложил Хилтон. Она покачала головой.

18:10

В тот день допрос вел студент. «Критика и самокритика» – это был официальный термин. «Синоптики» называли это «накручивание». Слова лидера выкрикивались раз за разом прямо в лицо человеку, который и так в них верил.

Погрузись в грязь. Обними палача. Измени мир[9].

Студент понял, что грязи будет предостаточно.

Спальня хозяев была самой большой комнатой в доме, поэтому ее использовали как зал для собраний. Окна закрыты, тяжелые шторы опущены – жара была невыносимой. Две односпальные кровати были задвинуты в угол, четыре деревянных кухонных стула стояли вокруг пятого. На нем сидел сильно вспотевший мужчина. Его русые волосы до плеч были собраны в растрепанный хвост, а взгляд маленьких темных глаз метался по комнате.

– Может, мы уже закончим? – предложил он. – Уверен, у всех нас есть более важные дела.

На нем были спортивные шорты и поношенная желтая майка баскетбольного клуба «Лос-Анджелес Лейкерс» с номером 23. Одна нога нервно дергалась.

Студент и их лидер сидели лицом к нему.

– Сперва нужно начать. – Голос лидера был тонким, даже пронзительным, с сильным акцентом. Бледное худое лицо, очки с оправой только по линии бровей, аккуратная стрижка и гладко выбритый подбородок. Он поставил на пол небольшую серую коробочку размером с пульт дистанционного управления. Две кнопки, один маленький циферблат под прозрачной пластиковой крышкой. Счетчик Гейгера. – Чтобы предупреждать о неизбежных атаках спецслужб, – пояснил он.

Мужчина на стуле снова заерзал.

– Так вы говорите, что эти сеансы работают, да? Значит, вы узнали об их важности еще в Турции и что здесь их тоже используют, да? – Он энергично почесал голову обеими руками, переводя взгляд со студента на лидера. – Но разве мы не разговариваем сами с собой? Кого волнует, что я думал в прошлом. Все мы знаем, что эта страна может стать нашей. Все столпы, на которых она держится, оказались полыми. Если нам предстоит война, давайте начнем ее!

Студент поднял обе руки:

– Мы знаем, мы согласны. Поэтому мы и здесь. Но вы же знаете, как мы работаем.

В этот момент в комнату вошла женщина и села на свободный стул. Около двадцати, высокая, слегка сутулая. Резкие черты лица – острый нос и подбородок, маленькие уши.

– Извините, что опоздала. Как прошел экзамен? – спросила она студента.

– Так, мы сюда не поболтать пришли, – прервал ее лидер. – Ячейка станет сильнее, только очистив себя. Начинаем.