Парень краем ухом услышал, что Киллиган уезжает сегодня на четыре дня, и Донован начал как можно быстрее соображать, когда лучше рассказать ему про фотографию. Времени терять он не хотел, и когда мужчина вышел из кабинета, парень, подкараулив его за углом решился на то, чтобы показать ему секрет Генри и Нэнси, даже несмотря на то, что он не придумал ещё, что делать с Оливером. Донован прошёл вместе с директором в столовую, открыл ту самую клавишу соль диез второй октавы, и извлёк оттуда фотографию. Когда Киллиган посмотрел на неё – его глаза заблестели, он начал смеяться немного истеричным смехом, и сказал Доновану, что он на месяц освобождается от всяких работ в приюте. Мужчина схватил фотографию и с жадностью начал её изучать, и по его лицу парень понял, что всё сделал правильно, и Киллиган обязательно докопается до правды, чем создаст этим двоим огромную проблему.
«Скорее всего Киллиган за эти четыре дня соберёт нужную информацию, и даст знать об этом тому мужику, который вечно к ним приезжает. А уж реакция Генри не заставит долго ждать – у него горячая голова, но он не дурак. Он смекнёт, что это я отдал фотографию директору и придёт за мной. А я уж постараюсь сделать так, чтоб его засадили в застенок. А пока он будет там сидеть я отомщу жирдяю. Он будет раздавлен, и это, конечно, самое малое, что я могу сделать, чтобы отомстить за смерть Тома и слетевшего с катушек Шкафа, но это хоть что-то».
Донован был преисполнен желанием мести, и чтобы упорядочить свои мысли он снова поплелся уже будто искрясь от радости на родной этаж, писать окончательный вариант плана.
И, как ни странно, парень всё правильно рассчитал, и всё прошло как по маслу. Генри ворвался в комнату и кинулся на него, порядком избив, но для Донована это были мелочи, главное, что Сэм отправил его в застенок. А какое он получил наслаждение, когда услышал подтверждение из уст самого Генри о том, что детишки теперь в полном дерьме, – он чуть ли не впал в экстаз. И даже если бы Генри сдержался, или что-то пошло бы не по плану и ему не удалось досадить Чудиле, он бы привёл в действие свой план мщения Нику и позже придумал что-то с Оливером, а с Генри разобрался бы потом. Но всё произошло как нельзя лучше.
После того, как Тео посадили, на следующий день, когда в общей комнате никого не было, потому что все были на занятиях, Донован выдрал из дневника все листы, и в обложку, которая была подписана Ником, вложил его рисунки с карикатурами мистера Киллигана и Сэма. Сам он не пошёл на занятия, сославшись на то, что его то и дело тошнит. Затем он взял железное ведро для мойки полов, досуха его вытер и поджог все листы, оставив лишь некоторые наполовину нетронутыми, это ведро он поставил на кровать Ника, предварительно перевернув. Донован решил устроить эдакий сюрприз, и когда мальчик поднял бы ведро из него посыпался бы пепел, и несколько обугленных листочков, на которых ещё можно было что-то различить. Карандаши же он жечь не стал, просто выбросил в дыру сливного отверстия.
И, прежде чем идти к кабинету Киллигана, так ничего толком и не придумав насчёт мести Оливеру, он поплелся к Уэнди, чтобы она перевязала ему ногу. Парень только хотел взяться за ручку, но услышал в кабинете голос Киллигана и насторожился. Он незаметно приоткрыл дверь и увидел, как директор властно, будто свою собственность держит Уэнди за локоть, и из его уст выползают настолько похабные вещи, что это резало слух даже Доновану. Доктор Стэнфорд же уехал в город за медикаментами, к огромному несчастью медсестры. Уэнди одергивала свободной рукой свою сестринскую форму. «Так они трахаются, – парень готов был кричать от восторга, – педику Олли от такого крышу снесёт». Теперь план в его голове сложился в отчетливую картинку. Уэнди спросила приходить ли ей сегодня, на что директор ответил: «Придёшь как обычно в одиннадцать». Счастью Донована не было придела – он намеривался обо всём рассказать Оливеру, и, если он пойдёт к комнате Киллигана и сам всё услышит, а может даже и увидит – его душа просто вывернется наизнанку. От радости он вприпрыжку поскакал к кабинету директора, остальные воспитанники на него оглядывались, а кто-то даже покрутил у виска, но Доновану было плевать. Он подсунул под дверь тетрадь Ника с рисунками, выставляющими Киллигана на посмешище, и теперь ему просто оставалось наблюдать за происходящим.
Когда Ник с Оливером на перемене зашли в комнату, то увидели, стоящее на кровати Ника ведро.
– Какого чёрта? – воскликнул Ник. – Это чья работа?
Воспитанники посмотрели с удивлением на мальчишек и заверили их, что они не имеют к этому ведру никакого отношения.
– Там что-то определенно есть внутри, – с задумчивым видом произнёс Оливер, и тут-то в душе Ника зародилась паника. – Давай снимем его.
Мальчик лишь кивнул, он чувствовал, что ничего хорошего там не увидит, и пока Ник стоял и гипнотизировал это ведро, Оливер поднял его. По всей кровати разметался пепел, и обгоревшие рисунки Ника.
– Твою мать! – только и сумел воскликнуть Оливер. – Это же…
– Мои рисунки, – упавшим голосом произнёс друг, он был в состоянии шока – всё, что он с такой любовью рисовал долгие месяцы, что берёг как зеницу ока, то, что было его детищем, теперь превратилось лишь в пепел. – Это он! Он это сделал! – взревел Ник, до этого момента в его душе ещё не гнездилось столько ненависти, какую он испытывал в эти минуты. Он взял в руки этот пепел, обгоревшие обрывки рисунков и на глазах навернулись слёзы, и вот спустя несколько секунд он разразился воплем, упал на эту кровать и зарыдал. Все молчали. Никто не посмел над ним смеяться потому, что почти всем в комнате было знакомо чувство потери. Донован всё это время стоял в коридоре и, слыша эти крики отчаяния, неимоверно гордился собой, вопли были словно бальзам для его ушей. Оливер сел рядом и стиснул руку друга.
– Мы отомстим ему, Ник. Он поплатится за то, что сделал и…
Оливер не смог договорить, в комнату ворвался мистер Киллиган.
Он стремительно, несмотря на свою хромоту, поднялся на этаж, его лицо выражало лютую злобу, глаза застилал непроницаемый туман ненависти и жажды возмездия, его рот искривился под невообразимым углом, и все воспитанники в страхе смолкли и замерли – они старались даже не дышать, чтоб не навлечь на себя гнев мистера Киллигана, только Ник тихонько продолжал всхлипывать. Мужчина озирался в поисках кого-то, а вслед за ним в дверях показался потный раскрасневшийся Сэм, он еле поспевал за директором и казалось сейчас рухнет. Тут директор увидел мальчишку и прямиком двинулся к нему, он был в таком бешенстве, что ударил бы любого, кто попался ему по руку, но воспитанники стояли смирно. Киллигана немного удивило то, что кровать мальчика вся выпачкана, и он лежит на этой груде пепла и прикрывает рот, чтобы заглушить рыдания, но его это абсолютно не тронуло, директор был преисполнен желанием как следует выдрать Ника, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту рисовать хоть что-то.
Он подошёл к мальчику и со всей силы ударил его тростью по спине. Ник взвизгнул от неожиданности и даже перестал плакать, как и Оливер, который стоял как громом пораженный. Ник ошеломленно смотрел на мистера Киллигана во все глаза, и не мог понять в чём он провинился.
– Быстро поднимайся недоносок! Грёбаный выблядок! Живо ко мне в кабинет! – обезумев закричал директор. От его крика все зажмурилась, будто это сейчас их ударили не за что, и теперь хотят отвести в кабинет, чтобы покарать. Ник сел на кровать в каком-то ступоре, как будто смысл слов Киллигана не дошёл до его сознания. Тогда директор замахнулся на мальчишку ещё раз, но Оливер встал между ним и другом, и удар пришёлся по его правой лопатке.
– Что вы делаете? – обрёл дар речи Оливер после того, как прикусив губу до крови, справился с болью. – За что вы его?
Казалось директор сейчас просто взорвётся, он крикнул фальцетом Сэма, и тот тут же сгреб мальчишку в охапку и прижал спиной к себе, что доставило ему особое удовольствие. Оливер, ощущая на себе это грязное липкое тело, отдававшее смрадом, чуть ли не задохнулся от омерзения. Он живо вспомнил ту ночь в подвале, как Сэм стоял над ним и расстегивал ширинку своих штанов, и характерные хрипы начали выходить из его горла, и мальчик часто задышал, чтобы предотвратить приступ астмы.
