Я оставил этих двоих сторожить вещи, а сам поехал в ближайший черш. Это было самое южное поселение во всем Кловерке. Всего то и надо было купить одежду потеплее, набрать побольше еды, запастись водой. Я ехал вперед и постоянно оборачивался. Казалось, вот-вот Кира сбежит. Мне стоило усыпить Ее, попросить крипса сторожить Цветочек очень внимательно и не отходить.

Она убежит. Или наоборот, маленькая зверюга не послушается и последует за мной, зайдет в черш, появится на людях, а потом произойдет что-то плохое.

Но ничего подобного не случилось. Цветочек спокойно дождалась меня, подбежала с улыбкой на лице, обняла и поцеловала в щеку, а затем сама взяла сарена и привязала к дереву.

Кто ты?

— А почему эта ящерка меня так не слушается?

Мне надоело. На самом деле! Сколько можно удивляться, задаваться одними и теми же вопросами, отталкивать Ее и ждать нахмуренных бровей при взгляде на меня?

— Так, иди сюда.

Я достал уту и показал Кире. После был долгий подробный рассказ об утагасии, где она используется и как именно производится. Маленькая зверюга сперва слушала с интересом, но со временем все-таки начала хмуриться. Затем началось другое повествование, в нем я пояснял кто такие Анахари, зачем вообще нужны и чем занимаются день ото дня.

— И ты один из них? — осведомилась Цветочек.

— Да, Кира. И познакомились мы с тобой как раз во время выполнения третьего испытания. Там надо было убить животное, вырезать сердце и принести Охари.

— Жестоко, — поморщилась Она.

Казалось, я сейчас настраиваю Киру против себя, вываливая всю эту информацию. Можно было бы скрыть, но зачем? Мы расстанемся, Она не захочет, попытается остановить, догнать, уговорить. В общем, пусть думает, что я монстр, а не какой-то «тот самый». Пусть лучше так, чем продолжать терпеть все эти приставания и приближаться к пропасти, в которую Она почти затянула вместе с собой.

— Но это не все. Раздевайся.

Кира посмотрела на меня с игривой улыбкой.

— Я не об этом, скоро сама все увидишь.

После моего приказа Она превратилась в гатагрию, а затем обратно. Сколько было восторженных криков, как Кира прыгала с места на место в виде гатагрии. Казалось, все негативные эмоции просто смыло водой, теперь важно стало только новое открытие.

— Вот это круто, — сделала вывод Она, снова собираясь превратиться в животное.

— Подожди, это еще не все.

Количество информации, потопом обрушивающееся на голову Цветочка, не закончилось. Теперь пришло время рассказать про Фичитхари, само значение этого слова и многолетнюю нелюбовь их к людям. Последнее я добавил, так как на самом деле считал, что те с неприязнью относятся к каждому человеку.

Кира загрустила. До самой ночи я больше не видел улыбки на Ее лице. Только печаль, разочарование, непонимание, потерянность. Цветочек не напоминала о себе, просто села в отдалении и смотрела на звездное небо, ничего не говоря.

Возможно, я сделал правильно. Но что-то подсказывало — потерял ту улыбчивую неугомонную Киру. Мне больше не увидеть заинтересованность, заигрывание. Я снова стал монстром. Пусть так — проще расстаться. Ведь Она не моя, и этого не изменить.

 Накира

Утро оказалось странным. Я целую ночь думала. У меня не удалось сомкнуть глаз. Длинное, слишком длинное повествование Ари привело в недоумение. Он так много рассказал. В памяти, словно в подтверждение, изредка всплывали те же события.

И как ко всему относиться?

Я являюсь Фичитхари, он — Анахари. Уж очень невероятно и забавно одновременно. Два человека, связанные с животными. Только один должен защищать, а другой — убивать. Но почему с теми волками мне захотелось кинуться между ними, закрыть его своей спиной, не позволить им причинить вред Ари? Я ведь, по его словам, должна защищать только их.

А он? Только начавшаяся схватка, больше похожая на обычное нападение, была прервана, потому что Рир вылез не вовремя, не послушался. Я видела, как Ари возмущался. И делал он это из-за переживаний за пушистика. При том, что крипс — животное. То есть он защищал животное.

Но кое-что другое ввинтилось в мою голову и не давало покоя. Зачем выставлять себя злодеем?

Мне пришлось отойти подальше, чтобы скрыться и на время уединиться. И когда я возвращалась, заметила Ари, такого задумчивого. Он уже проснулся, сидел, облокотившись спиной о ствол дерева, поглаживал одним лишь пальцем крипса и что-то говорил. Разобрать слов я так и не смогла. Но эта картина дала ясно понять, что не такие мы разные.

Если он такой плохой, каким хотел показаться, если всю жизнь ненавидит животных, приложил много усилий, чтобы оставшиеся годы только истреблением их и заниматься, то почему разговаривает с каким-то крипсом? Ари волнуется за него, называет по имени. Он понимает пушистика!

Я в этой поездке столько времени наблюдала за Ари. Каждый день, много-много часов. Малейшее движение губ, бровей, отведение взгляда выдавали его эмоции. Просто надо было присмотреться повнимательнее. И я заметила, смогла, поняла.

Это как целое открытие, а я — выдающийся ученый. Ари необычный экспонат, своеобразный, такой особенный и… тот самый. Не знаю почему, но именно так мне нравится его называть.

— Тот самый, — прошептала я.

Столько недосказанности с его стороны. И Ари никогда не поддается уговорам. Если я не получила ответ с первого раза, то не услышу и с сотого. Но зато можно узнать иным способом. Новое исследование, забавные открытия.

Есть один вопрос, который я так и не решилась задать. Что-то было в прошлом, из-за чего Ари становится больно. И это отражается на его лице. То есть не какое-то там мимолетное движение. Нет. Боль в глазах, боль в поджатых губах, боль в сведенных бровях. И кадык так двигается, словно в горле стоит ком из такой же боли. Но что это? Кто виноват?

И я бы спросила, но мне страшно услышать ответ. Ведь такое выражение появляется, когда Ари долго смотрит на меня, словно восхищается, уже почти поднимает руку, чтобы притянуть к себе, а потом — боль. Он целует, чуть ли не отдается мне, погружается в эту бездну невероятных ощущений, а потом откидывает — снова боль. Он грубит, врет, отводит взгляд, не поддается. И так часто я вижу эту боль.

Я! Я причина ее.

Так хочется утешить, заверить, что больше так не поступлю, оправдаться. Но за что? Как?

Наверное, поэтому он увозит меня куда-то и хочет расстаться. Ари не говорил об этом, но я уверена, что именно так и сделает.

Я не представляю как нам быть вместе. Появится ли что-то хорошее или постоянно будет стоять возведенная стена, которую не преодолеть? Но одно мне понятно точно — без него мне станет плохо.

Откуда знаю? Почему уверена?

На эти вопросы нет ответов, но словно в прошлом я так долго находилась без него, что сейчас хочется взяться за руку и не отходить. Хоть ты обмотай чем-нибудь наши запястья, чтобы привязать Ари к себе. Пусть бы в его голову не приходили мысли отвернуться и уйти.

Он плохой? Разве такой, каким выставил себя вчера? Неужели животные — единственное, что пролегло между нами глубоким рвом? Сомневаюсь, что с этим мы не справимся.

— Кира, — окликнул меня Ари. — Нам пора. И так слишком много времени провели здесь.

Я подбежала, помогла со сборами, надела тяжелую, но очень теплую накидку. А потом мы взобрались на сарена.

Эта ящерка меня забавляла. Такая огромная, быстрая. Мне всегда казалось, что ей трудно нести нас двоих. Но раньше, перед рассказом, это воспринималось как догадка. Сейчас же я на самом деле убедилась — ей тяжело.

— Можно я побегу рядом в виде кошечки?

— Кошечки? — удивился Ари.

Мне необходимо было его согласие. Словно я не должна что-то делать просто потому, что сама захочу. Так верно, так правильно, так необходимо.

— Беги, — согласился он.

Я заметила, как он расстроился, чуть было не нахмурился, отвел взгляд. Ари не понравилась моя идея.