Ещё полминуты Александра созерцала пустой стол, на краю которого сиротливо стоял неровный веер салфеток, потом встала и неторопливо вышла на улицу. Снег подтаял и чавкал под ногами, сквозь грязную жижу проглядывал асфальт. В будущем он обещал весну, но была только середина декабря.

В выходные Аня могла позволить себе не вставать по будильнику, но в течение недели организм так чётко настраивался на ранний подъём, что поспать не удавалось. В субботу в семь утра Аня резко открыла глаза, вскочила с кровати и зажгла настольную лампу. На естественное освещение в такую рань рассчитывать не приходилось. С соседней кровати раздалось недовольное бормотание. Егор, чуть отодрав лохматую голову от подушки, призвал Аню поиметь совесть и дать людям выспаться.

– Выключи прожектор, – пробубнил он, тычась в Алёнину шею.

Аня накинула на лампу полотенце и почти с материнской нежностью посмотрела на кровать Алёны и Егора. Они были как два разнополых волнистых попугайчика, которые жили на одной жёрдочке, кормились из одной миски и жались друг к другу, когда темно и холодно. Милые, но бестолковые. Кажется, хороший секс давал им так много, что от мира больше ничего не требовалось. Алёна всё реже появлялась в университете, а Егор совсем забросил свой роман про мафию, которая ворует время. Раньше он читал им новые главы почти каждую неделю. Теперь говорит, что у него пробуксовка, не заладилась композиция: роман разросся второстепенными линиями, и за ними совсем не видно сути.

А суть, по мнению Ани, была в том, что главный представитель мафии, которая ворует время, – это Алёна с её точёной фигуркой и безупречной молочной кожей. Интересно, Елена, из-за которой началась Троянская война, была похожа на Алёну? Ведь Гомер её толком не описал, просто сказал: «войны достойна». Елена была самой прекрасной из женщин, даже богини завидовали ей. Наверное, Алёна понравилась бы Александре Геннадьевне. Она бы сказала про неё что-то вроде «породистая девушка, такую красоту во что ни упакуй, будет шедевр».

Про Аню так не скажешь. Аня попыталась представить, что Александра Геннадьевна думает о её внешности: «субтильная, но простоватая», «слишком обыкновенная, хотя особых изъянов нет», «бесцветная, неприметная, тусклая». Аня и сама понимала, что почти не привлекает внимания. Не яркая, не броская, не умеет себя подать.

Аня встала с кровати, в полутьме задела край письменного стола и опрокинула стакан с канцелярскими принадлежностями. Карандаши, ручки и маркеры с треском покатились по полу.

– Сорри, народ, – засмеялась Аня, извиняясь сразу перед всеми обитателями комнаты.

– Ань, ты охренела? – промычала Алёна.

– Всё? Выспались? – раздался из дальнего угла Верин голос. – Подъем! Аня решила, что ей скучно не спать одной! Да, Ань?

– Типа того, – слегка огрызнулась Аня. – Можно я свет включу, а то ничего не видно?

– Свет? Не вопрос. И музыку не забудь, – продолжала стебаться Вера. – А то ведь ещё в соседних комнатах есть такие негодяи, которые решили поспать в выходные дни.

«Вряд ли из-за Веры началась бы Троянская война, – подумала Аня. – Она, конечно, умная, с ней интересно, много знает, но слишком жёсткая что ли… Опять же полный отказ от косметики – это слишком радикально».

Вера шустро надела тапки и, пока Аня собирала карандаши и обдумывала её женственность, юркнула в ванную.

– Ну всё. Это на полчаса, – разочарованно протянула Аня.

– Потому что неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь, – откликнулся Егор. – Надо сначала единолично принять душ и потратить весь оставшийся шампунь, а потом банки с карандашами швырять.

– Егор, хватит уже Аню этим шампунем попрекать, сто лет прошло, – вступилась Алёна.

Аня подняла последний маркер и водрузила банку на стол. В ванной зашумела вода. В сером корпусе напротив начали активироваться жёлтые окна. Егор выбрался из-под одеяла и босиком прошлёпал до холодильника.

– Даже не знаю, что выбрать, – в задумчивости сказал он, рассматривая пустые полки.

– Ну давайте сбросимся, – предложила Аня.

– С крыши? – хохотнул Егор.

– Даже сырков нет? – погрустнела Алёна.

Позавтракали чаем и остатками хлеба с подозрительно коричневым вареньем, которое обнаружилось в допотопном серванте, служившим одновременно трюмо, буфетом и книжным шкафом. Происхождение варенья было неясно. Егор утверждал, что это его родители прислали пару месяцев назад. Алёна говорила, это презент от её московской тётки. Аня припоминала, что Вера прятала какую-то банку на чёрный день. Впрочем, студентов больше волновал адский цвет варенья.

– Может, оно испортилось? – предположила Алёна, с аппетитом наворачивая бутерброд.

– Не. Варенье не портится. Его даже в космос берут, – пояснил Егор, намазывая себе ещё.

– А обедать чем будем? – выходя из душа и поправляя полотенце на голове, спросила Вера. – Что вы смотрите на меня? Я не могу жить с грязными волосами. Полчаса на душ – это нормально. Оставили мне поесть? – Вера заглянула в банку.

– Или душ, или завтрак, – отрезал Егор. – Герой всегда стоит перед выбором. Причём в идеале он должен сделать выбор не между хорошим и плохим, а между хорошим и хорошим или плохим и плохим.

– Ну и в чём здесь выбор? – сузила глаза Вера. – Пока я была в душе, вы всё сожрали. Где ситуация выбора?

– Она у тебя была в семь утра, когда ты ещё могла спрогнозировать, чем чревато долгое сиденье в ванной, – уточнил Егор.

– Не знаю. Мне кажется, никто ничего не выбирает. Всё просто катится и катится, – заметила Алёна, которая, даже не умывшись, разложила на кухонном столе свою косметику и делала макияж.

– Как у неё это получается? – психанула Алёна.

– У кого? Что получается? – переспросила Аня, прихлёбывая чуть тёплый чай.

– У Кристен Стюарт. У неё незаметный эротичный макияж. Я не могу так. Тут уж либо незаметный, либо эротичный.

– Да пофигу, – сказал Егор. – Алён, не парься. Мне правда всё равно. Я тебя любую люблю.

– Мне кажется или он меня обесценивает? – неожиданно напряглась Алёна.

– Ты придурок, что ли? – слегка наехала на Егора Вера. – Ты что не понимаешь? Надо сказать: ни-ка-ка-я Кристен Стюарт в подмётки тебе не годится, дорогая Алёна. Ты лучшая.

– Ну понятно, что никакая Кристен Стюарт не годится ей в подмётки. Это и так ясно, – возмутился Егор. – А кто такая Кристен Стюарт?

– Никто, – сухо сказала Алёна и пошла в душ, хлопнув дверью.

– Я в душ сегодня попаду или нет? – спросила Аня, ни к кому не обращаясь. Ей уже хотелось вылезти из болота чужих страстей и психозов. Даже без особого погружения, этот мелкий мирок её раздражал. К тому же надо было нормально позавтракать. Аня начала прикидывать, где лучше перекусить перед тем, как она попадёт в центр и на целый день засядет в Ленинке. И тут зазвонил мобильник. На экране высветилось «Александра Геннадьевна».

– Я надеюсь, ты не спишь? – спросила она. – Не хочешь случайно съездить на денёк в Тарусу?

Волшебные, сияющие радуги возникли во всех углах пыльной комнаты. Спёртый общежитский воздух заискрился тысячами блестящих искр. Пурга из мерцающей пыльцы пронеслась по комнате, обдав Аню свежим, радостным потоком.

Уже через три минуты Аня долбилась в дверь ванной и умоляла Алёнку уступить ей очередь. А уже через двадцать минут она вылетела из общежития, хлопнув дверью так, что охранник, проверяющий пропуска, покрутил пальцем у виска. Машины Александры пока не было видно, поэтому Аня забежала в магазин, чтобы купить жвачку и два шоколадных батончика.

– Это типа завтрак? – иронично спросила Александра, когда запыхавшаяся Аня, держа в одной руке шоколадные батончики, другой пыталась пристегнуть ремень безопасности. В глаза студентке лезли не совсем высохшие после мытья волосы. Некоторые волосинки прилипли к губам.

– Мы уже завтракали…Это десерт, – ответила Аня. – Будете? Я вам тоже купила.

– Спасибо, конечно. Трогательно. Но сейчас не буду. Положи куда-нибудь, – с ласковым презрением улыбнулась Александра.