— Хватит! Прекрати! — Кричал он больше как просьба, а не приказ, поэтому они не возымели никакого эффекта.

— Сдохни! Сдохни! Сдохни! — Взяв ручку, она набросилась на Пашу и стала затыкивать его.

Она не могла больше сдерживать свои эмоции. Огонь ярости в теле, превратился в жгучую кислоту, сводящую с ума от боли обиды, гнева и злобы, которые были направлены на этого жалкого, горелого, слизняка. Которого она возненавидела всем сердцем.

Да и не только поэтому. Она была зла на всех других дворня своего мира, смотрели на её семью сверху вниз. На церковь, что разрушила её мечту о счастливой жизни. На инквизицию, что уничтожила её гордость. На отца, что пожертвовал собой ради неё. На мать, что продала её демонам в обмен на спасение собственной шкуры. И на Горелого, что в итоге пленил её и посадил на короткую цепь.

Паша не понимал, почему не действуют его просьбы. Дета перешла все мыслимые и немыслимые границы, став, по-настоящему пытаться его убить. Так, он не смог уклониться от первого удара, и письменная ручка попала ему в ключицу, пробив её. Он закричал от боли, но терпя её, схватил свою противницу за руку с оружием. Он почувствовал, как внутри груди начинает разгораться пламя ярости и гнева. Такое которое он не испытывал почти никогда. Оно разгоняло кровь по телу, заставляла сопротивляться, бороться!

Прописав лбом по носу своей соперницы, он быстро выхватил из её рук ручку и отбросил в сторону. Затем, буквально на мышечной памяти, прописал ей прямой хук в нос. И пофиг, что она ещё девочка. Она его убить пыталась, и кровь на его левом плече была реальной.

Дета упала назад, споткнувшись ногой об стул и больно ударившись затылком об край подоконника. Придерживая рукой нос, она смотрела на своего нового хозяина уже другим взглядом. Ненависть и желание убивать, сменил страх, обида, вселенская грусть, тоска и одиночество. По её щекам почти сразу же полились неровные струйки слёз и не желая показывать свою слабость, быстро нырнула под заправленную постель с головой.

Паша не стал её доставать. Ему сейчас было не до этого. Левая ключица болела и кровоточила. Необходимо её срочно продезинфицировать. Он пошёл в ванную, где лежали нужные мази и лекарства. Достав спиртовой дезинфектор, стал аккуратно промывать рану, сквозь громкие шипения и ругательства. Но больше боли его волновало другое.

Он почувствовал ярость. Настоящую. Дающую желание жить и двигаться дальше. Раньше он никогда её не ощущал. Нет. Врёт. Ощущал. Но только от боли. Когда его били, унижали и издевались. Но никогда более. Раньше, это было словно попытка разжечь костёр из уже сгоревшего пепла. Искры есть, тепло есть, но огня никак нет.

Возможно, это связано с тем, что он никогда ни за что особенно сильно не переживал. Он не видел своё будущее счастливым. Никогда не старался его из-за этого достичь. Шрамы ставили крест на любые попытки знакомства и заведения друзей. А подбадривания от отца и бабушки почти никак не влияли, так как они повторялись.

Ему нужен был стимул, который бы заставил его жить. Который вдохнул бы ему жизнь.

Неожиданно для себя, он улыбнулся. Кто бы мог подумать, что именно эта взбалмошная девчонка, которая ненавидит её всем своим естеством, даст ему цель в жизни и укажет путь? Вот и отличное извинение готово. Осталось только его правильно подать.

Перебинтовавшись как мог, он вернулся в комнату. Дета всё ещё лежала под одеялами и судя по звукам, рыдала. Очень громко рыдала, так как было слышно аж с другого конца квартиры.

Взяв лежащие на тумбе купленные слабости, он сел на край кровати, смотря в точку перед собой. Дета, когда почувствовала, что он сел рядом, разом замолкла. Она не хотела показывать ему свою слабость.

— Знаю. Да. Я самое ничтожное из всех ничтожеств в мире. Чтоб я сдох и всё такое. Ты желаешь мне смерти в мучениях и я не отрицаю факт того, что ты неправа. Точно так же, как и то, что ты думаешь, что я слаб. Да, я слаб, и судьба ко мне не благосклонна. Но всё же… Твоя судьба, наверное, более несправедливая, чем моя. Я не хотел брать тебя в рабство. Но ты сама меня вынудила. — Почувствовав, как она дёрнулась, продолжил: — Я тебя понимаю. Будь я на твоём месте, я бы поступил так же. У тебя было всё. И ты в один момент этого "всего" лишилась. Мне сложно представить то, что чувствовала ты. Я, как и ты, тоже потерял свою мать. Только моя умерла, когда мне было год, и я её не помню. А ты помнишь всё и видела это. Ты сильная, раз после этого, не отчаялась и всеми силами пыталась вернуть то, что утратила. А я, увы, не такой. Вернее. Не таким я БЫЛ. — Выделил он последнее слово. — Если короче. Эта длинная тирада была для раскрытия одного того, что я хочу тебе сказать.

Убедившись, что Дета продолжала его слушать (не двигалась — значит, слушает), он вновь собрался с мыслями.

— Спасибо. — Сказал он.

Услышав благодарность, Дета вытерла жгучие слёзы и даже чуть развернула голову.

— В тот момент, когда ты меня ударила ручкой и попала мне в плечо… Я не чувствовал себя настолько живым! Мне хотелось жить, бороться, сражаться, добиваться. Я не чувствовал этого очень и очень давно. У меня очень сложные отношения с людьми, ты должна понимать. — Машинально провёл рукой по шрамам. — И то, что ты сразу стала называть меня Горелым, а не Пашей, я не расстроился. Привык. Я терпел это, так как терпел подобное всю жизнь. И я не удивился твоему решению. Но когда ты проткнула меня… Я вдруг понял, что я хочу жить, а не существовать! Что не хочу больше, чтобы об меня вытирали ноги! Я почувствовал себя человеком! Со своей личностью, своими эмоциями и личными качествами. Я понял… Что ты стала для меня нечто большим, чем просто привязанным духом. — Подумав, что она может обидеться, добавил: — Не настолько далеко, конечно! Просто чуть больше, чем просто дух.

Дета лишь хмыкнула в ответ. Она-то уж ожидала…

— В общем. Спасибо тебе за то, что вновь сделала меня живым. Что привнесла смысл в мою жизнь. Что показала мне, что я живой. Я не знаю, как я могу отблагодарить тебя за это. Я много в магии не знаю. Однако, если мы будем помогать друг другу, я уверен, найдётся способ разрешить все наши проблемы. И тогда… Возможно… Мы поймём друг друга. — Высказал он свою заранее приготовленную речь.

Положив к ней под одеяло вкусняшки, он погладил её сквозь одеяла и отправился в зал, решив дать ей время на решение своих личных проблем.

"Надеюсь, сработает"

Услышав крик души своего пленителя и дождавшись, пока он уйдёт. Дета, утерев слёзы, стала обдумывать сложившуюся ситуацию.

"Что это сейчас было? Манипуляция? Давление на жалость? Он что, всерьёз рассчитывал на то, что я поверю в его тираду о смысле жизни? Дурак!" — Улыбнулась обиженка, теребя край подушки. — "Решил подлизаться ко мне с помощью красивых слов и сладостей? Насколько наивной ты меня считаешь?" — Она хотела ещё поиздеваться над его словами, однако чем больше она о них думала, тем быстрее с её уст спадала ехидная улыбка.

Слова этого ненавистного Горелого плотно вцепились ей в сердце, заставляя его распыляться, словно горящие угли, на которые поддали воздух, чтобы добавить жара.

Виной этим чувствам стало то, что юная баронесса (бывшая), очень любила, когда её восхваляли и превозносили. При этом чем замудрённее красочнее и красивее была речь восхвалявшего её, тем больше это приносило ей удовольствия. Простые выражения наподобие: "вы такая красивая, умная, добрая и честная", злая огненная магиня пропускала мимо ушей, либо вообще, очень остро на них реагировала.

Для неё, уважаемой аристократки, с долгой и богатой родословной, такие простые и в то же время грубые слова, казались попыткой со стороны говорящего, зашить некую абстрактную дырку в её наряде (образе), дешёвой, грубой и ужасной на вид заплаткой (простыми, добрыми, но никак не обоснованными словами).

А вот когда её хвалят объективно, выделяя каждые её качества и недостатки (последние которые она старалась исправлять), она была готова слушать часами. Ведь подобный процесс для неё был схож с шитьём дорого и красивого платья, которое идеально подчёркивало бы только её и никого более, заставляя чувствовать себя уникальной.