Поставила им на столик пару стаканов, выразительно кивнула в сторону бутыли кальвадоса:
— Для облегчения исповеди.
И направилась к двери.
— Маз! Ты куда? — взмолился Бен в отчаянии, уже понимая, что она и впрямь сейчас оставит их вдвоем исповедоваться друг другу. — Мы не все еще выяснили! Откуда у тебя медальон, который ты дала Рей? Кто такой Кернунн? Что это за существо с рогами? А туман? Здесь какое-то капище?
— Отличные вопросы! Для другого раза. Я же сказала, что вы мне чуть все не разнесли! Надо привести в порядок… Хоть как-то.
Она накинула куртку.
— И чтоб никаких утаиваний, понятно? Это вам не шуточки, а вопрос жизни и смерти. Не только… вашей.
Входная дверь захлопнулась.
В наступившей тишине, казалось, еще звучали последние зловещие слова. Смерти. Не только вашей. Не только…
Он не знал, что сказать. Он не знал, как теперь взглянуть на Рей. Как вообще находиться рядом с ней. После всего… Черт, он и впрямь ощущал что-то странное! Что-то зловещее, напряженное, как будто воздух вокруг стал наэлектризованным, готовым взорваться. Как будто все пространство подергивалось, съезжало, слоилось, становилось размытым, изменялось… А еще — что это становилось ощутимее с каждой минутой, потому что все буквально искрилось, когда он оказывался ближе к Рей. И это нельзя было объяснить алкоголем — он выпил-то всего чуть-чуть! Неужели Маз… права? Он и сам чувствовал, хотя и сопротивлялся этому изо всех сил: черт возьми, какая-то диада, кельтская чушь, это же не может быть правдой!
— Значит, у нас снова откровение помыслов? — Рей нервно хихикнула и потянулась к бутыли. — Это тут везде так принято, да, мессир?
Бен сам плеснул ей в стакан чуть кальвадоса.
— Я тебя не заставляю, — сообщил он и неловко кашлянул.
Господи боже, он решительно не понимал, что теперь делать! Порывисто вскочив на ноги, отошел к камину, бессмысленно поворошил кочергой дрова. Рей залпом выпила налитое и стукнула стаканом по столу.
— Ну уж нет! — сообщила она. — Как представитель угнетаемого класса, я собираюсь прямо и откровенно заявить мессиру…
Голос у нее вдруг дрогнул. Бен наконец взглянул на нее — она тоже нервничала, без всякого сомнения. Отчаянно боялась, смущалась и пыталась как-то… перевести все в шутку? Разрядить обстановку? Его храбрый брат Пятачок, как всегда, бескомпромиссно ринулся вперед, а он… он сам трусливо останется в стороне?
— Что мессир — угнетатель? — подыграл ей Бен, встав у камина и заложив руки за спину, как образцовый отец-исповедник. — Он орал на тебя, хватал тебя за шкирку и ты его боишься?
— Да! То есть нет. Я его больше не боюсь. Я… я и не боялся! Я испытываю чувства, несовместимые со званием угнетенного послушника в дьявольской секте! Я грешен, мессир! — Она вскочила, потом картинно рухнула на колени и демонстративно ударила себя кулаком в грудь, возведя глаза к потолку. — Пылаю противоественной мужеложеской страстью к своему наставнику, который… очевидно, не хочет связываться с дев… с послушником, у которого психологических проблем вагон и маленькая тележка. И я его понимаю, я бы сама с собой тоже связываться не стала. Так пусть так и скажет, черт возьми! Мол, Рене, ты мне не сдался даже для одноразового секса, можешь мне на шею не вешаться… Я лучше с лошадью пойду пообнимаюсь, чем с тобой… Пусть скажет! Потому что если он специально так меня доводит, сначала приближая, а потом отталкивая… То он змея, монстр! Козлище!
— Специально доводит? — Бен так изумился и возмутился одновременно, что даже вышел из роли. — Специально доводит? Это мессир-то специально доводит? А послушник такой невинный, конечно, это же не он глазки строит, нет? Не он вот это постоянно устраивает: «Ах, мессииир, ваше желание — закон, мессиииир, может быть, накажете меня, мессииир?» За едой стонет, пальцы облизывает, фондан ела так, что… Черт! Довела почтенного приора до того, что он в тебя втюрился, как мальчишка, чуть с ума не сошел, думал, ты с ним только в пьяном виде целоваться можешь…
Рей вздрогнула и покраснела, изумленно глядя на него во все глаза.
— Ты сам… сбежал! — выдохнула она наконец.
— А что я должен был делать? Когда ты у меня на руках отключилась?
— Хотя бы не делать утром вид, что ничего такого не было! — Рей поднялась на ноги и шагнула к нему. — Подумаешь, поцеловал по пьяни кого-то, кого на трезвую голову не стал бы… — Она фыркнула. — Пустяк! Дело житейское, с кем не бывает!
— Я… думал ты ничего помнишь! — Бен наклонился чуть ближе к ней. — Надеялся, что ты ничего не помнишь, и не хотел… Как раз потому что это не пустяк! Рей, мы только-только начали нормально общаться, а я… сначала тебя напоил, а потом к тебе полез, пока ты просто не отдавала себе отчета и не могла сказать…
— Я тебе ясно сказала, что хочу! — яростно перебила она.
Щеки у нее пылали, а глаза сверкали. Ее уже несло. Впрочем, его тоже уже несло. Сопротивляться больше не получалось. Малейшего толчка было достаточно, чтобы все хрупкое равновесие и натянутое притворство между ними полетело в тартарары. Воздух искрил, казалось, что это можно буквально увидеть: как будто неведомая сила толкала его к ней, а ее — к нему. Их несло мощным потоком навстречу друг другу, это было уже не остановить, это было и жутко, и восхитительно одновременно, и Бен не знал, ужасаться этому или радоваться.
— Но ты выбрал сбежать! — Рей почти кричала, голос у нее звенел. — И потом морозиться и делать вид, что тебя ничего такого вообще не интересует! Так, знаете, тоже нечестно, мессир: сначала флиртовать со мной, потом так меня целовать и утром вдруг включать отстраненного сэра Лося, которого интересует только расследование и ничего больше!
В наступившей короткой тишине они смотрели друг другу в глаза — как будто схлестнулись в поединке.
— Ты была пьяна, — наконец тихо сказал Бен, из последних сил пытаясь держать себя в руках.
— Какая разница! Я все прекрасно понимала! И говорила то, что думаю! Просто признайся честно: ты испугался, тебе не нужны… не нужно даже одноразовое приключение с такой, как я!
— С такой, как ты? Что за… — Он с трудом подавил желание схватиться за голову: это говорит ему она! Она! — Рей, да я последние несколько лет считал себя настоящим монстром! Я вел себя как монстр, я… я и был монстром! Я так свыкся с этим, что… даже не могу сказать: «вот я — настоящий Бен Соло, а вот маска — Кайло Рен, и это не я»! Ты серьезно считаешь, что я стал бы думать о тебе как о ком-то, кто меня… недостоин? Ты серьезно? После того, как я тебя пугал и унижал? Хватал тебя, орал и истерил? Устроил выволочку в трапезной? Заставлял падать на колени? После того, что я рассказал тебе про свою мутацию? Да мне и в голову не могло прийти, что ты захочешь со мной… — Он тяжело выдохнул, глядя в сторону. — Черт, Рей, то, что ты не держишь на меня зла, доверяешь мне, помогаешь — я уже одно это воспринимал как чудо! Несколько лет я жил в аду и полном одиночестве, мне даже не с кем было поговорить! И вдруг появилась ты. И я боялся все испортить, потерять единственного по-настоящему близкого мне человека. Если кто кого и недостоин, то это я — тебя, а не наоборот! Раз у нас тут откровение помыслов… Да, я тебя хочу! Да, очень! Иногда просто невыносимо! Но для меня это больше, чем… Может быть, ты хочешь просто секса, но у меня… У меня так не выйдет! Все стало слишком серьезно и далеко зашло. И… Нет, я не считаю, что пьяное «да» — это «да». Так что тут, извини, не могу признать твой упрек справедливым! Я не собирался и не собираюсь воспользоваться твоей слабостью и…
— Это не слабость! Я говорила правду и сейчас могу это повторить!
— Я хочу, чтобы ты целовала меня трезвая! Понимая, что делаешь и чего хочешь! — Он тоже уже почти кричал, не понимая даже, почему — из-за ее упрямства или от злости на самого себя, что еще пытается сопротивляться тому, с чем невозможно было бороться.
— А сейчас? Я достаточно трезвая, по вашему мнению, мессир? Или прикажете мне прийти завтра утром?
