Молчаливый, неподвижный, застывший в густом тумане лес окружил ее со всех сторон. Она едва успела вскочить на ноги и замерла в ужасе: из-за толстого ствола дерева выдвинулась огромная черная фигура. Чудовище, монстр в длинной рясе с наброшенным на голову капюшоном стоял к ней спиной.
Она похолодела, уже видя, что он разворачивается, уже понимая, что он ее заметил, — и крик застрял у нее в горле.
Как в замедленной съемке, рука в черной перчатке поднялась, откинула назад капюшон…
Свет вспыхнул так ярко, что ослепил ее.
И Рей проснулась.
Застрявший крик ужаса вылетел из нее тихим стоном уже наяву. Рей открыла глаза, переводя дыхание и пытаясь успокоиться. Тусклое утро сочилось в маленькое окно над кроватью, занавешенное куском выцветшего от старости грубого льна. Пахло сырым деревом, мелкий дождь стучал по крыше.
Она села в постели, откинула занавеску, выглянула во двор — внизу по траве расхаживали две мокрые, взъерошенные курицы, лежали дрова под навесом. На крыше низкой пристройки дымила труба.
“Шато де Такодан”. Деревенское бистро с парой комнат наверху для постояльцев — где она и заночевала.
Рей быстро оделась и спустилась вниз по скрипучей лестнице. В общем зале Маз Каната варила кофе на маленькой плитке. Рей вежливо поздоровалась, с удивлением отметив, что старуха почему-то не воспользовалась кофемашиной. Наверное, та просто сломалась…
Будто ожидав ее появления (вернее, его — восторженного юноши Рене, мысленно поправила себя Рей), Маз молча кивнула на барный стул за стойкой и придвинула тарелки. О! Завтрак был неожиданно обильным. Хлеб и сыр, круассаны, тергуль… И даже яичница с помидорами!
Рене смутился, начал бормотать, что ему столько не надо, что он обойдется, но старуха только шикнула на него, и вернулась к своей турке.
Еда была очень вкусной, и Рей понимала, что подкрепиться необходимо, — неизвестно, когда в следующий раз удастся поесть, — но от волнения кусок не лез в горло. Мысленно она уже была не здесь: представляла, как стоит у ворот монастыря, и лихорадочно размышляла, не забыла ли чего, все ли предусмотрела. Подготовка требовала особой тщательности, малейшая оплошность могла стоить ей жизни. С такими вещами не шутят, По был прав. Не прав он был в том, что считал, будто она не понимает, насколько это опасно…
Чашка ароматного черного кофе была придвинута все так же молча. Рей положила кусочек сахара, размешала, сделала глоток. Это было… неожиданно. Она даже с изумлением заглянула в чашку. Что мадам Каната туда положила? Казалось, можно было разобрать нотки корицы и кардамона, чуть шоколада, но еще туда определенно были добавлены какие-то травы. Тем не менее, вкус был приятным — мягким, обволакивающим, словно постепенно раскрывающимся.
Неспешно отхлебывая кофе маленькими глотками, Рей разглядывала полки со старыми пыльными бутылками над потемневшей от времени обшарпанной барной стойкой. Сколько лет они тут стоят? Жизнь в этом месте была такой размеренной, неспешной, однообразной, будто застыла во временной петле, и Рей сейчас заряжалась этим духом спокойствия и невозмутимости. Вчерашний вечер с его гнетущей атмосферой страха и неизвестности казался… почти что сном. Несколько минут передышки — тишины, покоя и концентрации на текущем моменте. Она повторила про себя главные правила: не принимать решений сгоряча. Действовать хладнокровно. Полагаться на разум.
Это ей давалось с трудом — природная горячность часто брала свое вопреки здравому смыслу.
Да, полагаться на разум. Но и доверять себе, своим чувствам. Не позволять голосам из прошлого заставить ее сомневаться в себе.
— Не передумал? — вдруг спросила Маз, так, будто продолжала их прерванный диалог. Она перетирала стаканы за стойкой, разглядывая их на свет.
Рей вздрогнула, возвращаясь в роль Рене.
— Нет, мадам, мое решение твердо. Я не сверну с этого пути.
— Ну-ну, — пробормотала Маз себе под нос.
Отставив стакан на стойку, она отошла куда-то за занавеску, отделявшую зал от кухни. Рей медленно допила кофе и уже поднялась, собираясь отправиться к себе наверх собирать вещи, когда Маз снова появилась в зале.
— На вот, возьми, — она сунула Рей в руку что-то маленькое и твердое.
На ладони оказался причудливый деревянный резной медальон на кожаном шнурке. Медальон-складень: внутри него был крошечный ангел, тоже вырезанный из дерева.
— Надень на шею и не снимай. — Глаза в огромных очках смотрели устало, со скрытой тревогой. — И помни: многие вещи — не то, чем они кажутся. И да поможет тебе Бог.
Может, это было и против здравого смысла, но Рей отчего-то молча и послушно надела шнурок на шею и спрятала медальон под одежду.
Отложив телескопическую складную лопатку, она вздохнула. Все на месте. Вроде бы ничего не забыла.
Проверила еще раз — за голенищами, в подкладке неказистых на первый взгляд сапог лежало ее снаряжение: годовой запас противозачаточного пластыря (чтобы не было проблем с месячными), тонкий складной стилет, мини-отмычки, обезболивающее и другие лекарства первой необходимости, крошечная видеокамера с функцией диктофона, флешки, разные необходимые мелочи типа пакетов и веревки, маленький набор для грима — Роуз научила, как подрисовывать волоски над верхней губой: у юноши, даже такого хилого, в этом возрасте уже пробивается небольшая растительность.
Она достала айфон, пистолет, удостоверение личности, водительские права, перевязанную резинкой пачку денег, обернула несколько раз пленкой, сложила в водонепроницаемую коробку. В поношенном рюкзаке остался только простой кнопочный телефон, поддельные документы — все это наверняка отберут на входе. Пара книг. Их, может быть, оставят.
Закопав коробку, Рей тщательно прижала сверху мох, сложила лопатку и сунула ее в дупло коренастого дуба. Приметного — с одной стороны у него не было листвы, и толстый сук изгибался необычно — в форме лиры.
Забросив на спину рюкзак, она на мгновение зажмурилась. Отныне нет никакой Рей. Только Рене Морель, мальчик-богомолец, неразумный фанатик, который идет навстречу своей гибели.
Теперь все.
====== Глава 2 ======
Монастырь, спрятавшийся среди густых деревьев, выглядел неприветливо и мрачно. Высокие стены, длинный шпиль церкви, возвышающийся над ними, — все говорило о суровости, аскезе, простоте и идейной бедности. Впрочем, чего еще ждать от серых камней под серым ноябрьским небом?
Рене Морель тронул тяжелое чугунное кольцо у запертых ворот, постучал один раз, другой… Ответа не было. Значит, “искус” и “первое испытание” существовали и в самом деле? Что ж.
Сняв рюкзак, юный послушник благоговейно опустился на колени перед святой обителью. Видимо, придется просидеть так до самой темноты, как и писали очевидцы: достаточно долго, чтобы проникнуться ощущением, что чести попасть в Первый Орден может удостоиться далеко не каждый, но все же не настолько, чтобы испугаться и повернуть обратно. Зато Рей воспользовалась случаем, чтобы получше рассмотреть — в перерывах между притворными молитвами — ворота и прилегающие к ним стены.
Стоявшее тут с незапамятных времен Иллюмское аббатство около десяти лет назад было полностью отремонтировано: об этом писали в местных газетах. Но когда Рей попыталась связаться с проводившей работы фирмой, неожиданно выяснилось, что та словно испарилась. Несколько переименований, реорганизаций и все. Тупик. Никаких следов, никаких упоминаний. Из департамента культурного наследия ей ответили, что нареканий к работам у них нет, и посоветовали написать в пресс-службу Гаврского епископата.
В очередной раз перекрестившись на шпиль церкви, она перевела взгляд на стену. Старую, выщербленную, кое-где подновленную. Через нее, в принципе, можно было перелезть (если сверху не было шипов) — это плюс. Но при более внимательном изучении оказалось, что в камнях прячется несколько камер, — а вот это уже минус. Остаток времени Рей провела, прикидывая, где у этих камер слепая зона.
