Он не понял, как оказался распростертым на кровати. Как вдруг римлянка, вновь взобравшись на постель, устроилась между его ног, оперлась рукой на его бедро… Он просто не мог пошевелиться! Коварная точно его околдовала. Подмешала что-то в воду. А ведь его предупреждали! Впрочем, о том, что она вдруг наклонится и… о!… облизнет его так, как облизывала этот свой… золотой предмет, гордого сына Рейна никто не предупреждал. Может быть, тогда он не пошел бы на эту виллу. Или оказался тут гораздо раньше! О-о-о!

Он издал непонятный звук, между рыком и стоном, зрение помутилось.

— О, я воздам почести твоему мужеству, — ворковала римлянка. — Почести, которых оно заслуживает…

Он снова ощутил прикосновение ее горячих и нежных губ и вскрикнул оттого, как она… как она начала двигаться. То вбирая, то отпуская. Он даже не знал, что может так быстро… он же сейчас…

Предатель уже больше не мог этого вынести. Кайло с Рейна понимал, что сейчас случится окончательное падение и даже ждал его с облегчением, но коварная женщина вдруг сделала что-то — как-то ловко провела пальцами, нажала у основания, и… предатель по-прежнему был мучительно тверд, но теперь уже не думал взрываться.

— Ты так долго томился… — шепнула проклятая соблазнительница. — Но быстрая разрядка не даст хорошего наслаждения…

И она снова прильнула губами, потом лизнула, вобрала глубже…

О боги!

Это была пытка, но Кайло не хотел, чтобы она прекращалась. Он горел, он плавился, умирал и возрождался, разрывался на части и воскресал вновь. Римлянка же продолжала истязать его, чередуя язык, губы и движение ладони, и сама так вздыхала и стонала при этом, что доблестный германец был готов дать ей все, что она хочет. Немедленно.

Он стискивал в пальцах тонкую ткань ее одежды, пряди ее разметавшихся волос, он не мог остановить движение своих бедер, словно против воли подававшихся ей навстречу, он весь превратился в одно только желание — сейчас, вот сейчас, да, да… Да!

Вместе с ее последним сладким стоном его гортанный рык огласил стены комнаты, а душа на миг улетела к праотцам.

— О-о-о, — восторженно выдохнула его погубительница. — Какой мощный жемчужный водопад…

Так… будто ей самой понравилось! Кайло приоткрыл глаза. Римлянка, чуть взъерошенная, с припухшими губами, довольно облизывалась, глядя на то, что сотворила. Предатель все еще слабо подергивался в сладких конвульсиях, а коварная, подарив ему последний нежный поцелуй, взяла ткани, чашу для омовений и вновь принялась обтирать гордого германца, который мог лишь блаженно и бессильно лежать под ее прикосновениями.

— Мы еще не закончили, — проворковала проклятая римлянка, проведя ладонью ему по уже чистому животу.

Встав, она принесла в постель тарелку с какой-то странной едой.

— Тебе надо подкрепиться…

— Я… эту вашу римскую еду… никогда… — кое-как выдавил он из себя.

— Ну разумеется. Германцы едят только мясо, жаренное на костре! С кровью! — И с этим словами она отправила ему в рот кусочек чего-то невероятно вкусного.

Он почему-то облизал ее пальцы. Ну точно околдовала! Не только тело отказывалось ему повиноваться, но и разум. В его голове не укладывалось, как так получилось, что он сдался ей, когда вроде бы ничем не посрамил себя и свою доблесть, не уронил достоинства и не утратил мужества. Как так вышло, что она овладела им, хотя не пыталась даже нападать! И как она могла… делать с ним такое и сама получать от этого удовольствие!

— Какой у тебя большой шрам, — сказала она, когда они покончили с едой, и нежно провела пальцем по его груди. — Я сразу поняла, что ты из тех мужчин, которые с неистовством предаются и войне, и любви!

О да! Она была права. Кайло почувствовал, что довольно улыбается. Не понимая сам почему, он вдруг обнял ее, привлек к себе на грудь.

— И как же ты, такая прекрасная дева, можешь оставаться одна? — спросил он.

— Как я уже говорила, — вздохнула она в ответ, — в Риме не так-то просто найти то, что мне нужно. Империя окончательно выродилась. Во всем царит упадок! А что упало… то никак уже не поднять!… А теперь, когда я увидела вблизи настоящего мужчину… — Ее рука скользнула вниз по его животу, и предатель тут же встрепенулся. — …я не знаю, как буду обходиться…

— А твой… хм… золотой жезл? — спросил Кайло.

— Ах, ни один жезл в мире не сравнится с тем, что я держала сегодня в руках. И ведь я внучка императора!

Гордый германец издал довольный звук. О да, его собственный жезл был весьма внушителен, и раз даже внучка императора это признала… И ведь он не сдался, не подверг сомнению свою честь и доблесть, он всего лишь… снизошел? Снизошел к слабой женщине, которая страдала от одиночества.

Но ему было пора. Война ждала! Рим ждал.

Рука римлянки спустилась по его животу еще ниже и накрыла предателя, пальцы касались так нежно…

Кайло попытался было подняться, с досадой ощущая, что предатель поднимается гораздо резвее.

— Куда ты? — удивилась она.

— Я…

Ее пальцы сотворили что-то такое, что ему пришлось судорожно втянуть ртом воздух.

— Война… Рим… — пробормотал он, далеко не так сурово и непреклонно, как ему хотелось. — Овладеть…

— М-м, — коварная женщина продолжала свое колдовство. — Овладеть? Римом?

Он кивнул, с трудом сдержав стон.

— Говорят, император олицетворяет Рим… а я — его плоть и кровь — тоже в некотором смысле Рим. Который только и ждет… — Движение ее пальцев стало размеренным, нажатие — более сильным — …чтобы сильный германец в него вторгся… и овладел… несколько раз…

В голове германца осталось только одна мысль — овладеть. Прямо сейчас. Он перехватил руку римлянки. Одним движением перекатился так, что подмял ее под себя. Она довольно охнула, глядя на него снизу вверх, и продолжила:

— …дрожащим готовым Римом…

— И Рим откроет мне двери? — спросил Кайло, сам не узнавая свой голос, проводя коленом между ее бедер.

— О да, — ответила она со сладким вздохом и, обхватив его ногами, скрестила лодыжки у него на пояснице. — И примет… це… ах!.. целико-ом…

***

Варвар остался у нее до позднего утра. Сколько раз он овладевал Римом, Палпатиния даже не считала. Рим сдавался ему и сверху, и снизу, и стоя, и лежа, и в позе наездницы, и в позе львицы над воротами, и быстро, и медленно — да, варвар и в самом деле превзошел все ее ожидания, никогда прежде она не встречала такого великолепного образца… мужчины. Ел он с таким же аппетитом, с каким и предавался любви, и Палпатиния жалела, что не может предложить ему все те изысканные яства, которыми угостила бы его в городе.

Но вот настал и миг разлуки, потому что у всего на свете есть конец. Варвар явно колебался. Палпатиния наблюдала, как нехотя он одевается, прячет свое прекрасное стенобитное орудие обратно в кожаные штаны, медленно затягивает шнуровку. Она встала, чтобы проводить его до дверей.

— Пойдем со мной! — вдруг воскликнул варвар, обернувшись на пороге и протягивая ей руку. — Пойдем! Я увезу тебя к себе, я великий воин, и ты никогда не будешь нуждаться…

Ее сердце сладко замерло… Но нет. Палпатиния Рей была слишком умна, чтобы не понимать, что это невозможно. Эта история должна была закончиться расставанием — так устроен мир, и не ей было переписывать законы гармонии. Но отчего же на душе было так тяжело?

— Нет, — она грустно покачала головой. — Я не смогу жить с твоим народом, и ты это знаешь. Я римлянка до мозга костей.

— Но…

— А ты не сможешь жить в Риме. Мы слишком разные, Кайло. Хоть нам и было так хорошо друг с другом. Прощай.

— Прощай…

И он поцеловал ее так нежно, как не целовал никого и никогда.

***Палпатиния Рей вернулась в Рим, потому что на вилле оставаться было небезопасно. Да, ее место было здесь, в столице империи, среди роскоши, к которой она привыкла, там, где ей были доступны любые развлечения… Но все же ей было тоскливо. Еда не доставляла удовольствия, игрушки перестали радовать, а на римских мужчин Палпатиния даже смотреть не могла. Мысли постоянно возвращались к проклятому варвару. Как он был огромен… во всем! И как силен и неутомим! Какие у него были восхитительные губы, как чудесно было целовать их, как приятно было запускать руки в его волосы, как ей нравилось водить пальцем по контуру его внушительного… носа. Она попробовала было закрутить интрижку с гладиатором, но… Это все было не то. Она поняла, что хотела себе не просто варвара. А вполне определенного — его, Кайло с Рейна.