Гарри понял, что рассчитывать может только на себя и своих реальных друзей. Тогда он в первый раз испытал это пьянящее и пугающее чувство — уверенность, что всё зависит только от них, что теперь он сам хозяин своей жизни. В первый и последний раз. Сириуса они не спасли. В тот момент, когда на Гарри навалилось осознание того, что Сириус уже никогда не вернётся из арки смерти, всё закончилось. Навсегда. Больше ничего не имело смысла.

«Прости меня. Прости за то, что я не могу уберечь тебя от этого», — всё, что смог тогда сказать Мор.

«Энтропия только растёт, — безразлично ответил ему Гарри. — Это невозможно прекратить, с этим можно только смириться, принять как данность. Только глупец может считать, что способен контролировать всё. Я был глупцом и проиграл».

И даже присутствие Мора больше не могло закрыть образовавшуюся в тот день дыру в его душе, из которой, казалось, дул пронизывающий ледяной ветер. Всё потеряло смысл.

***

Когда останемся мы вдвоём,В меня не верить — спасенье твоё,Но на два голоса мы пропоёмОтходную тебе.

Июнь 1997 год.

Весь последующий год Гарри послушно делал то, что от него требовалось: скорбел, жил, учился, реагировал на события, как должен реагировать подросток его возраста. Мечтая лишь о том, чтобы всё закончилось. Так или иначе. Мор постоянно был рядом, но это уже не имело особого значения, они практически не разговаривали, Гарри не о чем было с ним говорить. Он вообще не хотел ни с кем говорить.

И даже новости о пророчестве и хоркруксах Волдеморта он воспринял… никак. Какой смысл беспокоиться о чём-то, что от тебя не зависит? Это была не его война, но шансов уклониться от неё не было — Гарри прекрасно понимал это. И он послушно делал всё, что требовал от него Дамблдор: смотрел воспоминания о Волдеморте, добывал информацию у Слагхорна, вливал зелье в рот Дамблдора, когда тот умолял его остановиться.

И даже в этот момент Гарри не чувствовал ничего, кроме бесконечной усталости и желания покончить со всем. Он без возражений вернулся в Хогвартс, над которым висела метка Волдеморта, не особенно возмутился, когда Дамблдор обездвижил его, без особого интереса наблюдал за их разговором с Малфоем, невольно отметив, что в отличие от него Мор происходящее воспринимал с нарастающим беспокойством.

«Он собирается сбежать! Если Малфой убьёт его — это конец. Не дай ему уйти!» — паника Мора, казалось, передалась и Гарри, затопив их общее на тот момент сознание.

«Как?» — не то чтобы Гарри собирался что-то делать, но игнорировать наплыв эмоций Мора становилось всё труднее.

«Убей!»

«Я не могу», — Гарри чувствовал, что он должен послушаться, иначе случится что-то очень плохое, но и не думал вмешиваться.

«Тогда всё впустую».

«Так сделай это сам, ты же не раз брал под контроль моё тело», — раздражение поднималось в груди, Гарри не нравилось вновь ощущать эмоции, пусть и чужие, куда спокойнее ему было вариться в котле собственного безразличия.

«Я не могу. Дитя Анэма{?}[Анэм — бог ветра.] — это ты, Гарри. Ты — сын последнего из стихийников нашего времени. Именно ты должен положить этому конец».

Гарри собирался было возразить, отмахнуться, попытаться донести до ставшего вдруг таким чужим друга детства, что он не понимает ровным счётом ничего, и что это действительно раздражает… однако в его сознание внезапно хлынул нескончаемый поток движущихся картинок. Одновременно с этим сковывающие чары Дамблдора прекратили действовать. Гарри согнулся под мантией-невидимкой, едва не выронив палочку, не в силах справиться с этим калейдоскопом присланных видений.

Картинки сменяли друг друга с тошнотворной быстротой, Гарри видел множество людей и разные миры, но заканчивалось всё одинаково — он умирал. Раз за разом, жизнь за жизнью, всегда от руки одного и того же человека в различных обличиях. К тому времени, как калейдоскоп картинок замедлился настолько, что Гарри удалось расслышать голос человека из последнего видения, он уже не в состоянии был отличить реальность от вымысла.

Молодой Дамблдор стоял за решёткой небольшой тюремной камеры и негромко говорил что-то, на его лице застыла самодовольная ухмылка. Умом Гарри понимал, что его самого там не было и быть не могло, но не мог избавиться от мерзкого ощущения, что всё это происходит именно с ним и происходит на самом деле. Дамблдор замолчал, ожидая от него какой-то реакции.

— Дитя Анэма не прощает обид, — услышал Гарри собственный голос, который на самом деле ему не принадлежал — Ты в западню мою попал, твоя расплата неизбежна. Ты знаешь это, значит, будешь убит.

— Хватит! Хватит твоих пророчеств, — ухмылка сползла с лица Дамблдора, теперь тот смотрел на Гарри с неприязнью. — В этот раз я тебя не убью, Мор. Мы оба знаем, что это бессмысленно. Твоя смерть лишь приближает мою собственную, но в этой жизни моя сила практически безгранична! И я намерен жить вечно!

— Дитя Анэма…

— О, не сомневайся, если ребёнок из твоего пророчества действительно появится на свет — я узнаю об этом первым и приму необходимые меры.

— Если ты убьёшь его — магия этого мира поквитается с тобой.

— Не волнуйся за меня, я не настолько глуп. Но это уже не твоё дело, приготовься к забвению, Мор. Или лучше будет сказать — Геллерт. Ты навсегда останешься в этом обличии, не жив и не мёртв.

Яркая вспышка и снова окружение сменилось. Гарри понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать эту женщину, забежавшую в комнату, но рухнувшую на пол от заклинания Дамблдора. Этот Дамблдор был значительно старше себя в прошлом видении, но моложе себя нынешнего.

Гарри уже не пытался гадать, чьими глазами он смотрит на этот раз — силуэт матери, лежавшей на полу, захватил всё его внимание. Ещё четверть часа назад Гарри думал, что ничего уже в его жизни не имеет значения, что сама жизнь потеряла смысл со смертью Сириуса, но теперь… Теперь энтропия, о которой в этот момент разглагольствовал Дамблдор в последнем видении, достигла наивысшей величины.

«Посмотри на меня, загляни в мою душу, — взмолился Мор, вторгаясь в присланное им же самим видение. — Не дай ему уйти, убей его. Сверши пророчество!»

И призраки прошлого отступили, Гарри снова оказался на Астрономической башне. Он попытался сосредоточиться на происходящем, понять, сколько времени прошло с момента его «отключки». Малфой всё также держал под прицелом Дамблдора, но на лестнице уже раздавались торопливые шаги — кто-то поднимался к ним. Вот только теперь всё это действительно не имело никакого значения.

Гарри стащил с себя мантию-невидимку, отбрасывая её прочь, и с кончика его палочки сорвались сразу две магические вспышки: одна влетела в Малфоя, который даже не успел обернуться на шум, да так и упал без сознания, другая парализовала Альбуса Дамблдора, удивлённо уставившегося на Гарри.

Слова сами слетали с языка, подсказываемые Мором:

— Я никогда не любил ворожить, я никогда не любил воскресать, я никогда не любил убивать, я никогда не любил.

И вновь хватило лишь намерения, даже не оформленного в заветные слова, и зелёный луч ударил Дамблдора в грудь. Его глаза, в которых ещё мгновение назад плескалось безграничное удивление, закрылись навсегда.

— Что здесь… Поттер?!

На площадку башни выбежал Снейп, но Гарри проигнорировал его появление, он бездумно смотрел на бездыханное тело человека, открывшего перед ним дверь в этот волшебный мир, и пытался заставить себя почувствовать сожаление. Но яд Мора уже проник в его душу, проник в его сердце через эти сомнительные видения.

Гарри не чувствовал сожаления, как не чувствовал и вины. Он смотрел на труп человека, которого убил, и задавался вопросом: «теперь я по-настоящему убийца?». Но в этот раз Мор молчал. Наверное, его даже не было рядом. Наверное, он никогда и не существовал.

— Мистер Поттер, вы меня слышите? Вы в состоянии понять, что я говорю? — Снейп надоедливым насекомым суетился рядом.

Гарри кивнул, не сводя взгляда с тела Альбуса Дамблдора.