Ее медленно скользящий, полусонный взгляд наткнулся на появившегося в саду Тома Ренье, и когда не осталось сомнений, что он направляется именно к ней… Фреда тут же захотела оказаться где угодно, но только не здесь. Сердце зачастило, закололось о разбитое доверие. Она и раньше-то ощущала себя не в своей тарелке, оставаясь с ним наедине, но сейчас в ее груди зрели бутоны мальвы — это все усложняло. И одновременно упрощало.

Ведь, по правде говоря, «цветочная болезнь» уже давно могла себя проявить. Задолго до суда над лже-Блэкволлом. Задолго до прибытия в Скайхолд.

Возможно, еще в Убежище.

Стоило Тому приблизиться, как Тревельян поднялась со скамейки — и он наткнулся на невидимый барьер, по всей видимости решив, что та собирается уйти до начала разговора. Фреда тоже замерла, опасливо разглядывая его в ответ.

— Привет, — все же начал он.

— Привет, — откликнулась она.

Кажется, на них смотрели все. Сестры Церкви, слуги, ботаники, все, кто здесь находился. С тех пор как леди Инквизитор порвала со своим ухажером прилюдно, на глазах у целой толпы, присутствие этих двоих в одном месте вызывало живейший интерес. Но сейчас Тревельян было неловко по другой причине. Им с Ренье не придется копаться в ворохе сплетен: он вот-вот пройдет Посвящение у Серых Стражей и, если будет на то воля Создателя, станет одним из них, а она…

Она сгинет. По крайней мере, это точно защитит ее от пересудов.

Но неловкость породило банальное отторжение. Стоять перед Томом и перед необходимостью вспоминать об их коротком печальном романе было выше ее сил.

— Надо поговорить, — и Ренье посмотрел на нее так, словно… Нет, Фреда не поняла выражения этих глаз.

Она бы сказала: «Разговор ничего не даст».

Сказала бы: «Только хуже сделает».

Но вместо этого сразу сдалась, огляделась по сторонам и в конце концов выбрала:

— Только не здесь. Лучше идем в беседку.

Садовая беседка отлично просматривалась отовсюду, но создавала хотя бы видимость уединения. Поднявшись вслед за Фредой по ступенькам, Том приступил к делу с решимостью, какой не проявлял со дня разрыва их отношений:

— Моя леди…

«Уже не твоя», — с какой-то мрачной радостью подумала Тревельян.

— Завтра на рассвете я отправлюсь в форпост Серых Стражей. Там я пройду обряд Посвящения и вместе с новыми братьями и сестрами по ордену займусь истреблением порождений тьмы. Я готов целиком посвятить себя борьбе с абсолютным злом и… Не думаю, что когда-нибудь вернусь в эти стены. Что увижу тебя.

— Я… — Фреда уже привычно прочистила горло, — я рада, что ты так серьезно отнесся к приговору суда.

В лице Тома Ренье промелькнуло раздражение, которое он даже не потрудился скрыть. Миг — и оно превратилось в холодную ярость.

— Ты говорила, что не любишь, когда с тобой играют, а сама поступаешь так же… Хватит. Прошу тебя. Лучше объясни мне, ведь я действительно не понимаю: ты вздумала умереть?

И без того большие глаза Фредерики распахнулись еще сильнее:

— Что? Почему ты так решил?

— Да потому что… — Том позволил себе один тяжелый вздох, и тот свел его ярость на нет. Неожиданно Фреда увидела в нем человека, изнуренного ужасными опасениями. Она обратила внимание, что его лоб иссекли новые трещины-морщины. — Потому что ты ничего мне не сказала. И вообще не планировала говорить. Я ведь прав?

— Говорить о чем? — с нажимом произнесла она, хотя прекрасно все поняла.

— О том, что ты умираешь! Умираешь даже сейчас, стоя передо мной!

И перед необходимостью помнить о том, как жестоко он лгал и выдавал себя за другого… Все верно. Как и в день расставания с «Блэкволлом», Фреда стиснула зубы, всей душой лелея спасительную мысль:

«Зато Солас не такой. Он бы никогда так со мной не поступил».

И ей сразу стало легче.

Конечно, Том узнал от Жозефины или от Кассандры, или от Дориана. Не важно, от кого. Все люди, которым она доверяла, уже были в курсе, и как бы Фреда ни хотела скрыть свой недуг от Тома Ренье, рассчитывать на такое везение было глупо. Но она действительно собиралась позволить ему покинуть Скайхолд в полном неведении, и это решение еще вчера казалось ей правильным.

Молчание натянулось между ними оголенным нервом. Наконец…

— Мы оба знаем, что я за человек, — судорожную боль в голосе Ренье нельзя было измерить. — В своей жизни я причинил много зла и до сих пор не уверен, что жизнь Серого Стража позволит мне все это зло искупить. И что бы я ни делал, как бы ни пытался исправить ошибки, я никогда не заслужу тебя. Такой, как я, достоин лишь ненависти такой, как ты.

Но…

Теперь мне известно про треклятые цветы, и я должен знать, почему ты молчала. Почему, моя леди? Неужели твоя ненависть настолько сильна, что ты готова даже умереть, лишь бы не быть со мной?

Что он такое говорил.

Что он вообще пытался ей сказать.

Что?

Ее язык прилип к нёбу, словно злосчастные лепестки. Побледневшая Фреда отступила на шаг, а Ренье инстинктивно подался ближе, вновь сократив расстояние между ними. Как в танце, которого у них так ни разу и не случилось.

— Пожалуйста, прекрати отрицать очевидное, — взмолился он. — Если в твоем сердце нет и не было любви, тогда откуда эта хворь? Позволь мне спасти тебя! Вспомни об Инквизиции. Вспомни о людях. Они все еще нуждаются в тебе. Ради них и ради себя — ты должна жить! Как ты этого не понимаешь?

Фредерика молчала.

Тогда, в тюрьме Вал Руайо, она сказала: «Я никогда не любила тебя», — а он отказался верить этому.

Сейчас она добавила бы: «Я была с тобой, потому что хотела забыться», — он бы с недоверием отнесся к любым словам.

Но как только она ощутила прикосновение огрубевших пальцев Тома к своей щеке, то ее изломало такое страдание, что не поверить было уже нельзя.

Кажется, ее легкие плавились, желая исторгнуть чужеродное, сорное. Растение сопротивлялось, цеплялось за органы, как за спасительные островки, пережимало ведущие к сердцу сосуды. Фреда кашляла, боль и ужас согнули ее пополам, а отсутствие воздуха затуманило разум. За какофонией из хрипов, всхлипов и бешеного шума крови в ушах она не слышала, как грохочет голос Ренье, как вокруг собираются люди, галдят — и бездействуют.

Если честно, то что они могли?

К счастью, всего через полминуты приступ пошел на убыль. Она жадно втянула воздух — тот зашумел в освобожденной гортани. Победа. Ей удалось пережить еще одну пытку «цветочной болезнью», хотя казалось, что в этот раз точно — всё.

Вестница распрямилась и с трудом различила пестрое сборище сквозь мягкую белесую пелену слез. Морально изувеченная, она, тем не менее, догадалась махнуть рукой и сквозь забитый рот сдавленно пробормотать, что все в порядке, все прошло, опасаться нечего. Как ни странно, это помогло.

Один лишь Ренье, замерший подле нее изваянием, мог видеть, как сильно ее трясет.

Мало-помалу свидетели разошлись, вполголоса обсуждая увиденное. Ее это не беспокоило. Когда ей удалось окончательно взять себя в руки, она возжелала лишь одного: увидеть, наконец… бутон.

Точнее, полураскрывшийся венчик мальвы, чуть скользкий от ее слюны.

Она вынула его изо рта и огладила большим пальцем полосатые лепестки, питая к ним почти материнскую нежность. Раньше ей удавалось увидеть лишь фрагменты — и вот в ее руках полноценное, законченное произведение. Этот цветок был прекрасен.

Он нисколько не напоминал Тома Ренье.

— Клянусь Создателем… это было… — только и смог вымолвить ее спутник.

Фреда еще раз с наслаждением сделала вдох и распробовала аромат цветка. Знакомый, весьма любопытный, похожий на… Мускус?

Ее щеки порозовели.

Тут две пары серых глаз встретились, полные смятения, и внезапно Ренье осмелился на еще одну глупость.

Почувствовав, что он снова тянется к ней, ее душа попыталась забиться в самый дальний и темный уголок «цветочного сада». А «сад» ожил и угрожающе зашелестел, взвился листьями вверх, когда стало понятно, что Том хотел коснуться не самой Фредерики, а цветка в ее руке.