Мокрый холодный мраморный пол. Да, наверное, это был мраморный пол очередного поместья, в которое её доставили. Щека была счесана, на теле целые созвездия из ссадин, а волосы слиплись из-за крови, пота и слюны. Она чувствовала только грубые шершавые ладони, которые схватили её за правое запястье и волочили за собой. Все надежды на добрую гуманную смерть давно были исчерпаны, потому что девушка давно для себя осознала, что просто умереть ей не дадут. Гермиона превратилась в особо важную и ценную пленницу, поиздеваться над которой успели уже все сторонники Волан-де-Морта.

Она чувствовала, как её внутренние органы сжались до предела, а на языке отпечатался металлический привкус крови. Боль парализовала буквально каждый дюйм её тела и хотелось закричать, срывая голос, но сил не было даже на это. Девушка чувствовала, что находится буквально на грани между жизнью и смертью, словно одной ногой уже переступила эту черту. Хотелось поскорее получить свою порцию издевательств, уготовленных для неё очередным Пожирателем, и забыться в бесчисленных попытках умереть во сне. Гермиона всё же рассчитывала на то, что в один день кто-то перестарается, а её тело и душа перестанут сдерживать этот натиск. Она желала, чтобы наконец-то смогла и второй ногой переступить через грань.

Хриплый мужской голос что-то пробормотал, но гриффиндорка не смогла разобрать ни одного слова. Скрежет открывающейся металлической двери резанул по ушам, и девушка случайно дёрнулась, а в следующий миг почувствовала, как хватка на руке ослабла. Гермиона хотела открыть глаза, чтобы понять, куда в этот раз её притащили, но удар об каменную стену пришёлся раньше, чем она собралась с духом. Каждый раз приступ страха усиливался в стократ, когда её доставляли в новое поместье, потому что с каждым домом и магическим перемещением – боль становилась сильнее.

Война продолжалась уже пятый год. Или шестой. Она сбилась со счёта на третьем году, на тысяча двести тридцать первом дне. Её подсчёт сбился, когда Гарри Поттера убили, а следом и Рона Уизли. Золотое Трио навсегда распалось, потому что её друзьям навечно осталось по двадцать лет и их улыбки были запечатлены на старых потёртых колдографиях. Жизнь в её жилах остановилась вместе с сердцами своих лучших друзей. Все чувства померкли, все эмоции заледенели, и только всепоглощающая боль выжила на окраинах обожжённой души.

И ей хотелось остаться рядом с мёртвыми Гарри и Рональдом там, на юго-западе Англии, в Годриковой Впадине. Там остался её последний тёплый вздох и чистая слеза прежде, чем злорадный смех Долохова ворвался в сознание, а Яксли связал её руки. С тех пор жизнь превратилась в один долгий бесконечный день, который закончится лишь тогда, когда сердце наконец-то остановится. Порой ей казалось, что она давно уже умерла, и именно так выглядит её личный Ад: нескончаемые пытки, мерзкие голоса Пожирателей, безумный смех Беллатрисы и постоянные мысли о том самом дне.

Её больной рассудок начинал возвращаться к реальности, и Гермиона открыла глаза. Это было очередное подземелье очередного поместья. В те моменты, когда её мозг зачем-то пытался бороться за жизнь и сосредотачивался на чём-то ещё, кроме постоянных пыток — девушка вспоминала все подземелья, в которых побывала за эти годы. Она могла поклясться, что все они абсолютно разные: каменные стены, полы, запах и железные двери. Когда глаза привыкали к мраку, гриффиндорка начинала осматриваться вокруг, проводить тонкими бледными пальцами по стенам, чтобы определить, где она оказалась в этот раз.

Девушка прекрасно знала, как выглядит темница в поместье Лестрейндж — там было очень мокро и сыро, словно подземелье только осушили после потопа, а пахло там смертью. Знаете, как пахнет смерть? Для Гермионы это был запах огня в перемешку с гнилью, тёмной магией, приторно-металлическим привкусом крови и пепла. Бывали моменты, когда она практически касалась пальцами этой висящей и мерзкой вони, что поселилась в подземельях Лестрейндж. Ей было страшно представить, сколько невинных душ погибло и остались навечно погребены в этих каменных стенах. Но Гермиона продолжала надеяться на то, что следующей жертвой зловонного подземелья станет именно она.

Грейнджер точно так же могла рассказать и о всех остальных темницах — в поместьях Яксли, Долохова, Руквуда, Эйвери и прочих Пожирателей. Но сегодня её притащили в новые «апартаменты». Тут было на удивление сухо, в отличие от мраморных полов, по которым её тащили сюда. Стены были теплее, чем она ожидала, а вместо привычного запаха гнили — пахло просто старостью, будто бы тут давно никого не было. Гермиона услышала, как её сердцебиение выравнивается, и стало совсем тихо. Она уже давно не слышала подобной тишины: никаких криков сверху, никаких всхлипов в противоположном углу — ничего. Почти ничего.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы услышать чьё-то тяжёлое дыхание, но так далеко, что это могло показаться миражом. Девушка кое-как встала на ноги, уняв дрожь в коленях, и опираясь ладонями об стены, начала идти на звук. Не исключено было, что это с ней так играло больное воображение, но она продолжала медленно перебирать ногами. Это подземелье оказалось намного больше, чем предыдущие. Глаза привыкли к мраку, а звон в голове понемногу утихал. Наконец-то она увидела в темноте силуэт своего «сокамерника», и ноги тут же оцепенели. В последний раз Грейнджер видела живого человека очень-очень давно, потому что её обыденной компанией были Пожиратели, что продолжали испытывать тело гриффиндорки на прочность.

— Что же ты застыла? — голос был тихим, хриплым. И до боли знакомым. — Я уже и не надеялся тебя увидеть.

Это был мужской голос. Гермиона сделала ещё один неуверенный шаг, прикусив губу и сжав руку в кулак. Силуэт пошевелился, а гриффиндорка тут же застыла в немом ужасе, когда заметила белое пятно во мраке. Сердце снова заколотилось с бешеной скоростью, а ногти больно впились в кожу рук.

— Смелее, Грейнджер, — она точно знала, что Малфой ухмыльнулся в этот момент. Все её окаменевшие эмоции вдруг оголились и прошлись разрядом по всему телу. — Не бойся этой тьмы.

— Иди к чёрту! — Гермиона вложила в эти слова все свои силы.

— Не будь такой грубой, Грейнджер, — Малфой встал на ноги, опираясь руками о стену. — Тебе не идёт.

Парень сделал несколько шагов и протянул руку, чтобы прикоснуться к бледной и холодной коже Гермионы, но она тут же отшатнулась.

— Даже не смей, — прохрипела девушка. — Ты никогда больше не притронешься ко мне.

— Раньше ты говорила совсем другое. Помнишь? Ты говорила, что мои прикосновения — твоя слабость.

— Тебе понадобилось пять дней, чтобы убить во мне эту слабость.

***День первый. 19 сентября, 1995 год.

Она стояла у дверей гостиной, переминаясь с ноги на ногу. Этот день казался ей неправильным, неполноценным и совершенно пустым. Ни одно из поздравлений не смогло вызвать улыбку на её лице, потому что она безустанно выглядывала одного-единственного человека в толпе школьников.

Гермиона высматривала Драко перед завтраком, во время обеда и после ужина. Его не было на совместных занятиях, не пришёл на тренировку, не дождался её с библиотеки. Девичье сердце колотилось, руки дрожали, а дыхание было сбивчивым и неровным. Гриффиндорка оттягивала момент возвращения в гостиную, и даже теперь, стоя у дверей, не решалась зайти, потому что всё ждала родного прикосновения к своим плечам.

Малфой не ответил на письмо, не прислал ответный патронус, а Снейп снял у Гриффиндора пять очков, когда она решилась подойти к нему и спросить, где мистер Малфой. Это был худший её день рождения, о котором хотелось уже забыть, как о страшном сне. Ещё вчера вечером она ждала этого дня, а Драко гладил её волосы и говорил о том, что постарается сделать этот день лучшим в её жизни.

Девушка потопталась у Портрета Полной Дамы, но так и не решилась зайти, и только когда нога занемела, она рванула в обратную сторону. Волосы развевались, пока Гермиона бежала к подземельям. Сейчас было не то время, когда можно было просто закрыть глаза на отсутствие Малфоя. Гриффиндорка прекрасно знала о тесной связи платинового семейства и Того-Кого-Нельзя-Называть. Она пыталась себя успокоить, но рой беспокойных мыслей уже больно жалил её рассудок.