— Деревня за болотом, на границе Темнолесья. Один день верхом, до рассвета будешь там, если выехать прямо сейчас. У нас там было что-то вроде лагеря, около пятнадцати человек. Однако, многие покинули стоянку, отправившись вглубь леса. Мы остались вдвоем. — Простонал заключенный, после чего инквизитор достал из сапога изогнутое лезвие, невероятно острое.

— Я дал клятву человеку, не сдержавшему свой обет. Не жди, что я поступлю с тобой иначе. — Заключенный завопил, когда острое лезвие стало медленно срезать символ Легиона, все другие заключенные вздрогнули от ужаса, стараясь не издать и звука. — Или замолчи, или кричи громче! Тебя никто не услышит! Я получу намного больше монет, вернув и символ, и тебя.

— Прошу тебя! У меня дети! — Инквизитор остановился, но продолжал натянуто улыбаться, это больше было похоже на что-то нервное. — Просто знай, что ты сделаешь их сиротами. Инквизитор — просто меч в руках убийц и тиранов.

— Я бы с радостью убил и твоих детей, но за них я ничего не получу. — Резким движением, срезав кусок кожи с символикой, мучитель оскалился. От заключенного были слышны лишь всхлипы. — Вот и все, мой друг. Придет лекарь и сделает все возможное, чтобы ты не умер до рассвета. А завтра я загляну сюда еще раз, после чего тебя отправят в охотничье угодье короля, где ты будешь делать то, что умеешь лучше всего — бежать со всех ног, вспоминая имена всех богов…

Выход из темницы вел в обычный с виду подвал, с той лишь разницей, что находился он в замке. Доступ сюда имели лишь люди, верные инквизиции, их пленные и сам король, но только последний ни разу не спускался сюда. На выходе, сложив руки на груди, стоял инквизитор с длинными каштановыми волосами, собранными назад. Кожа этого человека была белоснежной, ведь он почти не бывал на солнце — откуда взяться загару? Толстая дубовая дверь распахнулась, из нее вышел бледный, словно поганка, шкуродер с нездоровой улыбкой, и измазанными в крови руками и коленями. Настоящий инквизитор окинул своего помощника спокойным взглядом.

— Дело сделано, отправляемся в топи. — Произнес бритоголовый наемник, едва не прыгая от счастья и раскручивая в руках медный шлем. — Там было что-то вроде лагеря, представь себе, более дюжины легионеров, я смогу построить дом из чистого золота!

— Я просил тебя быть гуманнее к заключенным. — Спокойно заметил длинноволосый. — В следующий раз делай так, как говорю, я все еще твой офицер. Но, ты простой мучитель, нанятый инквизицией — сам не знаю, чего от тебя жду. Мелкая вошь на моей ноге, которая копошится в редких волосках. А теперь расскажи, что ты узнал, тугодум?

— Топи, там должен быть еще один легионер.

— Как же мне не по себе от того, что мы убиваем людей без магического дара. — Спокойно произнес старший офицер, не спеша поправив волосы. — Не забывай, что наш враг — магия, но если король хочет кровавый ломоть мяса, он его получит. Поэтому не стоит еще и перчить его, такой энтузиазм неуместен. Они всего лишь люди, а ты получаешь удовольствие, пытая их. Будь ты на месте этих несчастных, я бы с радостью свежевал тебя от восхода до заката.

Спустя четверть часа, ровно в полночь, офицер, не слишком довольный своим новым напарником, был принят главой инквизиции. Он вошел в кабинет, находящийся здесь же, в подземелье, но полностью изолированный. Обстановка помещения поражала роскошью: всюду была дубовая мебель, на стенах — синие и фиолетовые шелка, тут и там стояло множество медных кувшинов. За массивным дубовым столом сидел старик в черном одеянии с бронзовыми заклепками. Он был слеп, белые зрачки смотрели в пустоту. Когда-то его лишил зрения один маг. Ходили слухи, что старец чувствует того, кто находится рядом с ним, различает людей.

— …но почему он? Пусть отныне мы убиваем простых людей, но ведь не на пару с головорезом. С жалким шкуродером! — Продолжал диалог офицер. — Думал, мы набирали их как информаторов и дешевую поддержку, а вы доверяете наши спины наемникам и сумасшедшим. Да, нас учили пытать, заставлять страдать, но впервые вижу, чтобы кто-то из инквизиторов был этому так рад.

— Мы взяли его неспроста. — Пояснил старик. — Среди рядовых инквизиторов ходят слухи, что ты начал сомневаться в праведности дела. Стал более мягким, а про чрезмерную гуманность все только и галдят. Вот мы и решили поставить непредвзятого бойца в качестве наблюдателя за твоей персоной. Он жесток, что хорошо компенсирует твой изъян, который, замечу, был у тебя не всегда. Ибо тут в тебе все души не чают, считают героем инквизиции, а некоторые просто завидуют. — Зная, что куратор не может видеть его, приглашенный отвел глаза в сторону, и посмотрел на деревянный манекен, одетый в офицерскую форму. Это подтверждало, что когда-то, собеседник был такого же ранга, как и он. — Будь осторожен, высказываясь при своем помощнике, он будет докладывать все старшим офицерам и тем, кто метит на место любимчика. Я привел тебя сюда еще ребенком, и можешь не сомневаться в моей поддержке. Но если несколько офицеров проголосуют против тебя — жди казни. И я не смогу препятствовать этому.

— Мне это очень не нравится. — Вздохнул инквизитор.

— Мне тоже, но мы рождены для такой жизни. Не забывай, кем являешься. Видел ли ты мотыльков?

— Да.

— Когда-то, я тоже их замечал. Пока вообще, хоть что-то видел. Суть в том, что мотыльки всегда летят на огонь, нередко сгорая в нем. Им, как и нам, не дано другого выбора. Мы видим свет и летим на него, как чертовы насекомые.

— Это ваше очередное учение о предназначении?

— Да. — Улыбнулся старейшина. — У нас нет имен, у нас нет лиц, все узнают инквизиторов по этим шлемам. Наш облик вызывает опаску у простых людей и ужас у магов. Мы одни из немногих, кто обладает такими изобретениями и навыками, которые в чужих руках не были бы использованы во благо. Король, словно старый лис, исхитрился и отыскал лазейку в законе против магии, придумал нечто неимоверное, заставив инквизицию потакать себе, охотиться на людей, до которых давно никому нет дела. Мол, руническая магия, все же давала что-то, им, бойцам Легиона. Хоть ранее сам же убеждал всех в ее безвредности, называя печати шалостью, оправданной намерениями его сына принести хоть какую-нибудь святость Легиону. Он стар и прощается с рассудком, и пока на троне сидит безумец, который скоро окажется на смертном одре, мы будем убивать и дальше.

— Пусть так, но знайте. Я не нахожу благого умысла в убийстве людей, которые не смогли принять смерть в бою и бежали, часть из них были простыми новобранцами и попросту хотели вернуться домой. К своим матерям, женам, детям. Не будь принц столь самоуверенным, ничего подобного не случилось бы. Черт! Они ведь уже отправлялись домой, война была окончена— легионеры имели право на жизнь.

— Возможно. — Согласился старик. — Но не вздумай сказать об этом на улицах города. Слухи расходятся быстро, и это касается всего. Не хватало инквизиторской головы на плахе. — Замолчав, старик нащупал на столе какой-то свиток. — Гонец принес мне весть, что на прошлой неделе в каком-то лесном городке орден наших не столь приветливых соседей уничтожил почти все население. — Проведя пальцем по рельефному шрифту, куратор словно перечитывал его. — Что это, если не демонстрация силы? Поэтому будь осторожен, если рыцари все еще там, это может быть военная вылазка, и мы как солдаты короны тоже окажемся под огнем изменников. Враг не пощадил даже детей, городок словно вымер. Лесорубы, простые трудяги.

— Я слышал, что это сделал орден Пламени. Говорят, они любят и лелеют магию, хоть сами с ней не в ладах, верно? Не можем искоренить волшебство — защитим, пусть все думают, что так и надо.

— Вроде того.

— Это может быть мне на руку. — Задумался инквизитор. — Когда разойдутся вести о новом сезоне охоты на Легион, дезертиры, словно крысы ринутся к границам. Но из-за военного положения кордоны будут перекрыты. А значит, у них останется только два выхода: попытаться пересечь горный хребет за землями Темнолесья или уйти по воде. В порт никто не сунется, даже слабоумному ясно, что там будут расставлены посты инквизиции и королевской армии. Не говоря уже о кораблях, флот блокирует все судна, включая торговые. Столь агрессивное выступление против магов, мы сможем оправдать реакцией со стороны ордена, который в них души не чает.