Инна не умела притворяться, а тем более изображать какие-либо чувства. Она не могла бы сыграть сцену ревности, хотя мысленно ревновала Антона к высоким стройным красавицам, которых, кстати, никогда рядом с ним не видела. Не могла бы изобразить безразличие или невыносимую обиду. Она не позволяла себе слегка подразнить его и не пыталась заинтриговать. Ей не хотелось даже думать об этом.

Для себя она решила, что не станет скрывать своих чувств. Наоборот, будет открыто говорить с ним о своих переживаниях, если он ее о чем-то спросит. Но скорее всего, он ни о чем не спросит. Она не хотела хитрить не только потому, что хитрость была ей противна. Она интуитивно чувствовала и даже была уверена, что он не простит самого невинного обмана, а тем более не потерпит лживых женских ухищрений.

Утром она бежала на работу, мечтая поскорее увидеть его, услышать его голос и спросить неважно что. Загадывала, если в кабинете никого не окажется, то она успеет даже провести ладонью по его волосам, чуть-чуть погладит по голове, пока он, смущаясь, не отпрянет и не покажет глазами на входную дверь. Рабочий день она начнет счастливой. И ничего, что это лишь кажущееся, созданное ее воображением, призрачное счастье.

Инна давно поняла, что судьба послала ей эмоционально сдержанного мужчину, наученного управлять эмоциями и контролировать их. За умением держать себя в узде угадывался волевой характер и, наверное, устоявшаяся с возрастом система внутренних убеждений, которые он не собирался менять. Инна догадывалась, что Антон был чрезмерно сдержан не только в силу своей природы и строгого самовоспитания.

Он был из тех мужчин, кто боится стать зависимым, опасается впустить кого-то за очерченные границы и совершенно исключает непрошенное бесцеремонное вторжение на свою территорию. К моменту их встречи он уже хорошо научился держать на расстоянии чрезмерно инициативных женщин, не позволял им сокращать дистанцию и при этом не сомневался, что никуда его поклонницы не денутся и будут вынуждены простить ему жесткое табу.

И все же интуитивно Инна понимала, что она небезразлична Антону. Как бы он ни старался держать себя в руках, она кожей чувствовала ту радость, которую он испытывал при ее появлении. Мягкая добрая улыбка, сказанное едва слышно и как будто невзначай ласковое слово, непонятно откуда взявшаяся маленькая шоколадка или конфета, неожиданное предложение вместе посмотреть их самые первые совместные фотографии, на которых отпечатался тот самый момент «удара током».

Со временем Инна стала замечать, что Антон присматривается к ней и даже находит повод хотя бы на минуту остаться наедине. Казалось, он начинает верить, что перед ним женщина, которая не лжет, не хитрит, не собирается притворяться, что ей движет не сиюминутное желание развлечься и разнообразить надоевшую семейную жизнь. Похоже, он стал воспринимать ее чувства всерьез, но инициативы так и не проявлял. Она по-прежнему не могла бы никому объяснить, в том числе и себе, какие чувства Антон испытывает к ней.

Он оказывался рядом, когда ей действительно была нужна помощь, к примеру надо было разобраться с первым в ее жизни компьютером, который только что у нее появился. Он прислушивается к ее мнению, когда в СНИЦ обсуждали очередные отчеты. Он был рад, когда найдя какой-никакой предлог, она звонила ему с городского телефона-автомата и они оба молчали, не зная что говорить.

Антон был из тех мужчин, которым стыдно плакаться в жилетку, жалуясь на мужа и неудавшуюся семейную жизнь. Да он и не стал бы слушать. Его было невозможно разжалобить. Но если без всяких эмоций она рассказывала о проблеме, он внимательно слушал и делал все, что мог.

Он интересовался успехами ее дочери, расспрашивал о здоровье родителей, о повседневных заботах, потекших кранах и планах на субботу и воскресенье. Он вел себя дружески, никогда не проявлял нежности, не прикасался к ней, не обнимал, не чмокал дежурно в щечку и уж тем более не говорил о любви, и даже никогда не произносил это слово. Он не переступал установленный им самим порог.

В отличие от многих других окружавших ее прежде мужчин, Антон не мог позволить себе по-русски напиться и «расслабиться», а после сделать вид, что ничего особенного не произошло. Это было трудно предположить, но даже если бы он мог спрятаться за «алкогольное оправдание», он не переступил бы черту, за которой, по его мнению, наступала его личная ответственность за женщину, с которой он был близок. Он оставался человеком чести. Завести легкую интрижку, а потом улизнуть, было не в его правилах. И мог ли такой мужчина всерьез думать о любовной связи с женщиной, у которой есть достойный муж и ребенок? Скорее всего, такие отношения он рассмаривал как смертный грех.

Но зато он смог вообразить себя «на краю чужого гнезда»: давая понять, что постельные отношения невозможны, он проявлял готовность быть рядом, слушать, помогать, дружить. Он, видимо, надеялся, что возникшее между ними чувство скоро сойдет на нет или будет вытеснено его отношениями с другой женщиной.

Еще и еще раз восстанавливая в памяти его случайные взгляды, невзначай брошенные фразы, добродушные улыбки, попытки острить, Инна уже не сомневалась, что она ему совсем не безразлична. Но представить себе, как будут развиваться их отношения она не могла, как ни старалась.

Как-то они разговорились перед новогодними праздниками.

– Как ты собираешься встречать Новый год?

– Собираюсь посидеть немного за столом с мамой, послушаю бой курантов и пойду спать. А утром у меня пробежка из Кудепсты в Хосту и обратно. После пробежки заплыв: десять гребков в сторону горизонта и десять – обратно.

– Приезжай к нам, будем встречать Новый год вместе,– неожиданно для себя предложила Инна. Совершенно неожиданно для нее он согласился. И приехал.

Дочь радовалась подаркам. Муж не удивился приходу гостя и нисколько не возражал. В их новой квартире почти не было мебели и они расселись на новом пушистом ковре на полу.

Дочь скоро уснула, Инна перенесла ее в детскую и больше в гостиную не выходила. Мужчины остались вдвоем и до утра вели какие-то беседы, весьма довольные друг другом. Утром они все вместе провожали Антона в Кудепсту.

Свою первую ночь они провели в Москве в гостинице «Узкое», когда вместе поехали в командировку. Ночь, о которой она мечтала, обернулась для Инны сплошным кошмаром. Все, что она говорила и делала, было невпопад, шампанское было лишним, голова кружилась. Инна была в отчаянии и все больше напоминала самой себе голодного, затюканного дворового щенка, которого сердобольные хозяева наконец-то пустили в свой дом, а он еще не обвык, не верил своему призрачному счастью, дрожал от страха и все ждал пинка, которым его снова выбросят за порог.

Инна переживала случившееся, корила себя и очень боялась, что Антон разочаровался в ней. По возвращении они почти неделю не разговаривали. Она чувствовала себя кругом виноватой и даже дала себе слово придушить свои бестолковые чувства.

В субботу Антон предложил ей поехать в тисо-самшитовую рощу. Инна с трудом уговорила подругу взять Леру к себе часа на три и отправилась в Хосту. Она никогда не была в этом месте. Антон, напротив, знал в роще каждую тропинку и мостик, все наиболее причудливо изогнутые самшитовые деревья, увитые влажными изумрудно-зелеными мхами. Они бродили по тропам почти не разговаривая, прислушивались к пению птиц, журчанию воды и если надо было перебраться через ручей, он брал ее на руки, осторожно переносил, а потом еще долго не отпускал, прижимая к себе. Она обнимала его за шею и думала только о том, чтобы этот день никогда не закончился.

Они встречались не часто. Как и у него, у нее была работа. Кроме работы, у нее была школьница-дочь, которая требовала внимания, какое-никакое домашнее хозяйство, необходимость покупать продукты, готовить, поддерживать порядок в квартире, и наконец, ездить к родителям. Случайные встречи где-нибудь на полчаса были немыслимы в их отношениях. Антон не переносил ничего случайного и спонтанного, отводил для них полдня по субботам или воскресеньям. К концу недели она так сильно уставала, что поездка на три-четыре часа в Кудепсту мало радовала ее. Ей нужно было видеть и чувствовать его ежеминутно.