На Бабе-Яге чуть не женился, молодая она была, красивая, сладкоречивая. Только однажды открыл я бочку воды попить, а там человеческие головы. Ушёл я тогда не оглядываясь.
Однажды князя от верной смерти спас. Он перед гостями похваляться стал, что медведя на рогатину возьмёт. Только вместо самца-шатуна собаки затравили медведицу с медвежонком. Собаки медведицу рвали, а она на дыбы встала и на князя пошла. Княжич саблей детёныша зарубил. Медведица рогатину выбила, собралась князя задавить.
Я посчитал, что это правильно, но не смог человеческой смерти допустить. Заревел, как будто сотни медведей на подмогу идут и бросился между зверем и князем. Не смогла медведица меня убить. Своим я у зверей был. Она отступила и убежала. Ей стрелы в спину полетели.
Нашёл я её умирающей, стрелы выдернул, растёртыми травами вылечил. Из её глаз часто текли слёзы. Не от боли, по малышу своему. Тогда я и её стал мамой звать. И она быстро пошла на поправку.
Потом я с Кладовиком и Горовиком познакомился. У Кладовика вся голова была в болючих шишках, он так страдал, что кричал. От этого крика звери и люди лишались рассудка. Я птичьего пуха набрал, мха сухого и сделал ему подушку. Кладовик излечился и стал мне другом. Горовик рассыпался, и я понял, что из-за печали -- потомство завести хотел и не мог, ведь он каменный. Принёс ему птичьих яиц, Горовик высидел их и окреп. Отблагодарили они меня волшебными способностями, мечом-кладунцом и золотыми слитками.
Так что всем я стал другом, кроме людей. Однажды встретил молодого князя со товарищи на охоте. Старый-то на войне был убит. Князь, красавец в раззолочённой одежде, меня узнал, с коня слез, назвал лесным человеком и давай по-братски обнимать. У меня разум от такого счастья помутился.
А князь говорит:
-- Я знаю, что в младенчестве ты меня спас и от кикиморы, и от лихоманки. Отца моего, сложившего голову в сражении, от медведя заслонил. И теперь прошу помощи: нужно оборонить княжество от врагов.
Тут у меня голова кругом пошла, уверовал я, что биться против врагов отечества - мой долг, как у всех людей. Нечисть-то никому ничем не обязана.
-- Навещу сестрицу с братом и пойду с тобой на войну, врагам головы рубить.
А дома всё было плохо: братец стал скуп и однажды его из-за полушки пришибли. Сестра плакала одна, вековухой слыла - тридцать лет уже, а замуж никто не взял, по дому дитячьи ножки не топотали.
-- Схожу на войну, найду тебе мужа, -- сказал я и ушёл.
Бился я люто, без брони, с одним мечом-кладунцом. Иной раз на мне рубаха и штаны все были красные от вражьей крови - хоть выжимай. Приходилось карабкаться через тела врагов, которые меня пытались окружить. Взяли мы соседнее княжество. А в покоях князь самолично вражескую княгиню зарубил и младенца в зыбке на меч поднял.
Тут с моих глаз точно повязка спала. Говорю:
-- Это же дитя невинное!
А князь отвечает:
-- Не дитя, а враг. Вырастет - мстить будет.
Ушёл я из княжьей дружины. Пролитая мною людская кровь сердце жгла. Домой возвращаться не стал - не мог я, смертоубивец, в глаза сестре взглянуть. Нанялся гребцом на судно, которое шло в иноземье. Только первая же буря его разбила о подземные камни. Один я выжил. Выталкивала меня вода, на гребнях волн качался.
Через какое-то время вижу: плывут ко мне чудища - морды жабьи, с выпученными глазами. Руки есть, а от пояса - рыбье тело и хвост. Это были морские девы. Наши русалочки на двух ногах ходят, а девы посуху передвигаться не умеют. Давай они меня улещать, миловать, проситься в жёны. Я узнал, что у них есть брат - Морской царь. И говорю: "Не судьба мне женатым быть, я лесной человек. А вот сестрицу свою я бы за вашего царя выдал". Подозревал, что этот царь - такое же пучеглазое чудище, но моя сестрица-умница всегда говорила: "Пусть рожа крива, зато душа хороша". Морские девы обрадовались, стали петь о том, в каком прекрасном дворце из одних жемчужин будет сестра жить, по драгоценным камням ступать, каждый день морские чудеса видеть. В мгновение ока они перенесли меня к берегу, и пошёл я домой за сестрицей.
Она уже совсем расхворалась от одиночества. Я ей говорю: "Доставай приданое, я тебя за Морского царя сосватал. Будешь Морской царицей!"
А она плачет: "Ограбили злые люди, сундуки со слитками унесли". Пустила я раненых дружинников переночевать, потому что они сказали, что с тобой бок о бок сражались. А утром -- ни дружинников, ни сундуков".
Нечего делать, повёз я сестру выдавать замуж бесприданницей. Сошли мы с телеги на высоком берегу, глядь - плывёт лодка золотая, как жар горит. А рядом морские девы. Посадил я сестру в лодку, благословил, как единственный мужик в семье. Девы её заласкали, покрыли ей волосы драгоценным покрывалом, пальцы перстнями унизали, шею ожерельями обвили. И такой она мне красивой показалась, что заплакал я.
Утёр слёзы рукавом, а лодки уж и нету. Три дня я на берегу сидел, смотрел, как море разными огнями светится. Думал, что хороша у сестры свадьба, что станет она наконец счастливой. А потом меня тоска взяла, по сердцу словно ножом резала. Почему меня на свадьбу не пригласили? Единый ведь я брат у неё. Нужно посмотреть, как ей там живётся. Да и нырнул в море. Долго плыл, добрался до подводного дворца.
Морские девы меня встретили ласково, напели, как хорошо мой сестре. А я говорю: "А ну ведите меня к Морскому царю!" Он, конечно, оказался таким же жабьемордым, как его сёстры. Попросил я повидаться с сестрой. Повёл меня Царь в жемчужный дворец. Красиво, ничего не скажешь. Заводит в свою опочивальню, а там сестра лежит, не шевелится, только косы её колышутся. Губы синие, сама бледная, как утопленница. Я её поднял, к груди прижал, а у неё сердце не бьётся. Закричал:
-- Что ж вы с моею сестрой сделали, жабьемордые? Вы убили её!
Морской царь говорит:
-- А ты разве не знал, что смертные люди под водой не живут? Вот и моя жена никогда глаз не откроет, слова не скажет. И будет такой целую вечность. И люблю я её страстно, больше других утопленниц.
