В этом я уже убедился.

– Давным-давно, когда мой папа был маленьким, планетарий Хейдена стал бронировать билеты на Луну. Это была всего лишь рекламная акция, вроде недавнего дурацкого мыльного конкурса, но папа записался. А теперь, много лет спустя, открылся лунный туризм – и планетарий передал свой список в «Американ экспресс», а тот оповестил кандидатов, которых удалось разыскать.

– И твой отец полетел на Луну?

– Ну конечно нет! Папа в этот список попал еще маленьким. А теперь он шишка в Институте перспективных исследований, и ему некогда развлекаться. Мама не полетела бы ни за какие коврижки. Ну я и говорю: полечу сама. Папа сказал: «Нет!», мама сказала: «Боже мой, ни в коем случае!» Вот я и полетела. Я могу быть очень стервозной, если захочу, – добавила она горделиво. – У меня талант. Папа говорит, что я маленькое аморальное чудовище.

– Думаешь, он прав?

– Конечно прав. Он-то меня понимает, а мама только руками машет и говорит, что у нее сил больше нет. Так вот, целых две недели я вела себя совершенно ужасно и невыносимо, и в конце концов папа сказал: «Черт с ней, пусть катится! Может, за нее хоть страховку дадут!» И я покатилась.

– Хм… Я все-таки не понял, как ты очутилась на этом корабле.

– А-а-а… Я совалась куда не следует, делала, что не положено. Всегда стараюсь держать глаза открытыми – узнаешь много нового. Вот меня и сцапали. Они бы предпочли папу, но теперь надеются обменять меня на него. Я не могла этого допустить, поэтому пришлось дать деру.

– Это сделал дворецкий, – мрачно пробормотал я.

– Что?

– Твоя история напоминает детективы – так же много нестыковок и дыр.

– А-а-а… Уверяю тебя, это просто… Ой-ой, опять начинается!

Но ничего такого не произошло, всего лишь сияние сменилось с белого на голубое. Никаких осветительных приборов я не обнаружил, мерцал весь потолок. Мы распластались по полу. Я хотел встать, но не смог.

Самочувствие было как после кросса по пересеченной местности; я едва дышал. Вряд ли причиной был голубой свет. Голубая составляющая – просто колебания в диапазоне от 4300 до 5100 ангстрем, они присутствуют в солнечном спектре. Но что бы ни подмешали в это сияние, мы обмякли, как мокрая тетива.

Чибис пыталась мне что-то сказать:

– Если… за нами придут… не сопротивляйся… и… главное…

Голубой свет опять сменился белым. Узкая стена стала отъезжать в сторону.

Побелевшая от страха Чибис нашла силы договорить:

– …главное… не сопротивляйся… ему.

Двое мужчин вошли в комнату и, отодвинув Чибис, связали мне запястья и лодыжки, да еще намотали веревку вокруг пояса, прижав локти к туловищу. Мало-помалу я выходил из оцепенения, но был еще так слаб, что не смог бы и почтовую марку лизнуть. До того хотелось дать им по башке, но проще, наверное, бабочке поднять накрывшую ее чашку.

Меня выволокли. Я запротестовал:

– Эй, куда вы меня тащите? Что вообще происходит? Я на вас в суд подам! Я…

– Заткнись, – сказал пират.

Это был костлявый коротышка лет пятидесяти или старше. Судя по физиономии, он никогда в жизни не улыбался. Второй, помоложе, – толстый, с обидчивым детским ртом и ямочкой на подбородке – выглядел так, будто мог и посмеяться, если беспокоиться не о чем. Но сейчас он был обеспокоен.

– Тим, мы можем влипнуть. Надо вышвырнуть его в космос… Обоих надо вышвырнуть. И сказать, что это несчастный случай. Развязались, мол, и попытались смыться через люк. Он никогда не узнает…

– Заткнись, – без всякого выражения ответил Тим. – Хочешь неприятностей? Вакуума не терпится хлебнуть?

– Но…

– Заткнись.

Меня протащили по изогнутому коридору и бросили на пол в какой-то комнате.

Лежа лицом кверху, я не сразу понял, что это отсек управления. Ни один человек не сделал бы такую кабину, да она и не была создана человеком.

Тут-то я и увидел его.

Чибис могла не предупреждать. Я и не подумал сопротивляться.

Коротышка был крут и опасен, толстяк – подл и жесток; но по сравнению с ним это были херувимы. Будь у меня силы, я бы мог побороться с теми двумя любым способом по их выбору; думаю, ни одного человека я бы не испугался, будь у меня хоть малейший шанс против него.

Но против этого типа у меня шансов не было вовсе.

Он не был человеком, однако пугало другое. Слоны тоже не люди, но они славные. Внешне он больше походил на человека, чем слон, да только это не имело значения. Стоял он прямо, внизу ноги, наверху голова. Не более пяти футов ростом, но это тоже не играло роли. Он подчинял, как человек подчиняет лошадь. Его торс был никак не меньше моего, но фигуру укорачивали толстые ноги-поленья с выпирающими ступнями (если это были ступни), похожими на диски. Когда он двигался, ступни тошнотворно хлюпали. Когда он стоял, на манер треножника, был выпячен то ли хвост, то ли третья нога. Ему не требовалось садиться, да и вряд ли он смог бы сесть.

Короткие ножки не делали его медлительным. Движения были неуловимыми, как бросок змеи. Обеспечивалось ли это более совершенной нервной системой и более эффективной мускулатурой? Может, на его родной планете выше сила тяжести?

Руки змеились – суставов было больше, чем в наших. Этих рук было две пары – одна на поясе, другая под головой. Плечи отсутствовали. Я не смог сосчитать пальцы, похожие на щупальца, – они находились в беспрестанном движении. Одежды на нем не было, кроме пояса с прорезями для нижних рук. К поясу он прикрепил что-то вроде кошелька и ключей. Лиловая кожа лоснилась, как от масла.

Кем бы ни был этот субъект, он не принадлежал к тому же народу, что и Мамми.

От Лилового шел сладковато-пряный запашок. В любой переполненной людьми комнате пахнет в жару куда хуже, но если я еще когда-нибудь учую этот «аромат», то покроюсь мурашками и лишусь дара речи.

Все это я воспринял постепенно; сначала видел только лицо. Как еще это назвать?.. Я до сих пор не описал его – боялся, что меня затрясет. Но опишу, чтобы вы, увидев такое, стреляли не раздумывая, пока ваши кости не превратились в студень.

Носа не было. Лиловый дышал кислородом, но куда входил и откуда выходил воздух, определить было невозможно. Частично он дышал ртом, поскольку разговаривал. И этот орган занимал второе место по отвратительности. Челюсть и подбородок заменяли жвалы, которые разделялись на три неравные части. Во рту – ряды мелких зубов. Языка я не заметил, зато рот был окаймлен ресничками величиной с земляного червя. И эти реснички беспрестанно шевелились.

Я сказал, что рот был вторым по отвратительности органом. Первым были глаза. Огромные, выпученные, широко расставленные, защищенные роговыми кромками. Они, словно локаторы, двигались вверх-вниз и из стороны в сторону.

Он не смотрел на меня – но при этом не выпускал из виду.

Когда Лиловый повернулся, я увидел третий глаз на затылке. Похоже, этот монстр постоянно сканировал пространство как радаром.

Какой же мозг способен обрабатывать информацию, поступающую сразу отовсюду? Сомневаюсь, что человеческому это по силам, даже если как-то обеспечить всестороннее поступление информации. В голове у Лилового для крупного мозга явно маловато места, но, может быть, его мозг не там? Человек носит свой думательный орган практически открыто, а ведь это не очень удобно и безопасно.

Но мозг у Лилового безусловно был. Монстр пришпилил меня как букашку и выжал все, что хотел. Он не терял времени на подготовительные процедуры; он просто спрашивал, а я отвечал. Время тянулось бесконечно, – казалось, прошли дни, а не часы. По-английски он говорил ужасно, но понять было можно. Губные согласные у него были все одинаковы, «б», «п» и «в» – неразличимы. Гуттуральные звучали очень редко, а у дентальных был цокающий оттенок. Однако почти все я понимал, а когда не мог понять, он не угрожал и не наказывал, просто повторял вопрос.

Его речь была лишена всякого выражения. Он допрашивал, пока не выяснил, кто я, чем занимался, а также все остальное, что его интересовало. Он хотел знать, как я оказался на пастбище, почему был одет в скафандр, когда меня подобрали. И было непонятно, нравятся ему мои ответы или нет.