Две стрелки качнулись друг к другу. Когда их движение замедлилось, я начал закрывать ее баллон – и тут слетела лента.

Я успел закрыл клапан; из баллона Чибис пропало совсем немного газа. Содержимое другого быстро улетучивалось. Я, не теряя времени, отодрал обрывки ленты, убедился, что соединение чистое, приладил этот чуть заполненный баллон обратно к скафандру Чибис, открыл блокирующие клапаны.

Ее скафандр начал наполняться. Я чуть приоткрыл один из выпускающих клапанов и прижался к ней шлемом.

– Чибис! Чибис! Слышишь меня? Проснись, детка! Мамми! Разбуди ее! Чибис!

– Да, Кип?

– Проснись! Подъем, героиня! Вставай! Солнышко, пожалуйста, проснись.

– А? Помоги мне снять шлем… я не могу дышать.

– Можешь. Надави на рычажок подбородком – почувствуй воздух, попробуй на вкус. Свежий воздух!

Она вяло попыталась; я подтолкнул ее, помогая снаружи.

– Ой!

– Вот видишь? У тебя есть воздух. Полно воздуха. Теперь поднимайся.

– Давай я здесь полежу. Ну пожалуйста.

– Нет! Ты капризная, противная, испорченная девчонка – если не встанешь, никто не будет любить тебя. Мамми не будет любить тебя. Мамми! Скажи ей!

Вставай, доченька.

Чибис попробовала. Она дрожала и цеплялась за меня, а я держал ее, чтобы не упала.

– Мамми? – слабым голосом проговорила девочка. – Я смогла встать. Ты… все еще меня любишь?

Да, дорогая!

– Голова кружится… Кажется, я не смогу идти.

– И не надо, детка, – ласково сказал я и поднял ее на руки. – Больше идти не надо.

Она почти ничего не весила.

Мы спустились с холмов. Отчетливая в пыли колея вездехода вела точно на запад. Я убавлял подачу воздуха, пока стрелка индикатора цвета крови не зависла рядом с отметкой «Опасно». Нажимал подбородком на клавишу, только когда стрелка переползала эту отметку. Похоже, разработчик оставил какой-то запас, как у автомобильных топливных датчиков. Я велел Чибис не спускать глаз с этого прибора и удерживать стрелку на краю опасной зоны. Она обещала, а я то и дело напоминал. Ее шлем был прижат к моему наплечнику, так что мы могли говорить.

Я считал шаги и через каждые полмили просил Чибис вызывать станцию Томбо. Станция находилась за горизонтом, но там могла быть высокая антенна.

Мамми тоже разговаривала с Чибис – обо всем, лишь бы девочка опять не потеряла сознание. Это экономило мне силы и поднимало настроение.

Через некоторое время я заметил, что моя стрелка снова сместилась в красную область. Я стукнул по рычажку и подождал. Ничего не произошло. Я снова надавил, стрелка медленно перешла на белое поле.

– Как у тебя с воздухом, Чибис?

– Нормально, Кип, нормально.

Ко мне взывал Оскар. Я моргнул и заметил, что моя тень исчезла. Раньше она ложилась передо мной под углом к колее. Колея была на месте, а тень отсутствовала. Это меня огорчило, и я оглянулся – куда же она подевалась? В прятки вздумала играть!

Так-то лучше! – сказал Оскар.

– Здесь внутри жарковато, друг.

Думаешь, снаружи прохладнее? Следи, парень, за тенью – и за колеей.

– Ладно, ладно! Не учи. – Я решил, что не позволю тени снова исчезнуть. Она еще узнает, с кем связалась! – Здесь внутри чертовски мало воздуха, Оскар.

А ты дыши мелко, старик. Мы справимся.

– Сейчас я дышу где-то на уровне носков.

Можно на уровне рубашки.

– Вроде там корабль пролетел?

Откуда мне знать? Глаза-то у тебя.

– Не умничай, мне не до шуток.

Я сидел, держа Чибис на коленях, а Оскар действительно вопил – и Мамми тоже.

Вставай, ленивая обезьяна! Вставай и топай.

Вставай, Кип, милый! Осталось всего чуть-чуть.

– Просто хочу отдышаться.

Хорошо, а теперь вызывай станцию Томбо.

– Чибис, вызывай Томбо, – сказал я.

Она молчала. Я так испугался, что даже очухался.

– Станция Томбо, прием! Прием! – Я поднялся на колени, встал на ноги. – Станция Томбо, слышите меня? Помогите! Помогите!

Мне ответили:

– Вас слышу!

– Помогите! Мэйдэй![12] Умирает девочка! Помогите!

Вдруг у меня прямо перед глазами очутились огромные блестящие купола, высокие башни, радиотелескопы, гигантская камера Шмидта. Я, запинаясь, шагнул вперед и крикнул по-французски:

– M’aidez!

Открылся огромный люк, из него выкатился вездеход. Голос в наушниках сказал:

– Мы идем. Оставайтесь на месте. Конец связи.

Вездеход затормозил около меня. Из него выбрался человек, подошел и прижался шлемом. Я воскликнул:

– Помогите внести ее внутрь!

В ответ я услышал:

– Ты доставляешь хлопоты, браток. Не люблю тех, кто доставляет хлопоты.

Вслед за первым из вездехода выбрался второй, побольше и потолще. Тот, что поменьше, поднял какую-то штуку, похожую на фотоаппарат, и направил ее на меня. Это последнее, что я помню.

Не знаю, везли они нас обратно на вездеходе или Лиловый выслал корабль. В сознание меня вернула крепкая пощечина, и я обнаружил, что лежу на полу. Охаживал меня Тощий – тот, кого Толстый звал Тимом. Я дернулся дать сдачи, но не смог и шевельнуться – что-то вроде смирительной рубашки спеленало меня как мумию. Я взвизгнул от боли.

Тощий схватил меня за волосы, вздернул голову и попытался засунуть в рот большую таблетку.

Я попытался его укусить.

Он врезал мне еще сильнее и вновь попробовал запихнуть таблетку. Выражение его физиономии было тем же, что и при нашей первой встрече. Угрожающим.

– Да ешь, малец.

Я скосил глаза на Толстого.

– Съешь, – повторил он. – У тебя впереди пять очень плохих дней.

Я съел. Не потому, что послушался, а потому, что одной рукой мне зажали нос, а другой протолкнули таблетку в рот, когда я наконец его раскрыл. Жирняга поднес чашку воды; тут я не сопротивлялся, пить хотелось.

Тощий вогнал мне в плечо лошадиный шприц. Я высказал все, что о нем думаю, а вообще-то, я такими нехорошими словами пользуюсь редко. Тощий, словно глухой, даже бровью не повел; Толстый хихикнул. Я перевел взгляд на него.

– Ты тоже, – простонал я слабо, – продажная шкура.

Толстый неодобрительно поцокал языком.

– Радуйся, что мы вам жизнь спасли. – И добавил: – Только это была не моя идея, – по мне, вы просто жалкие неудачники. Но хозяину вы нужны живыми.

– Заткнись, – сказал Тощий. – Пристегни его голову.

– Да пусть хоть шею свернет. Самим бы пристегнуться. Хозяин ждать не будет.

Тощий взглянул на часы:

– Четыре минуты.

Толстый торопливо закрепил мне голову ремнем, потом они оба поспешно что-то проглотили и вкололи себе. Я как мог наблюдал.

Снова я на пиратском корабле. Тот же светящийся потолок, те же стены. Они приволокли меня в свой кубрик. Их койки стояли по бокам, я был привязан к мягкой кушетке посередине.

Они торопливо забрались в какие-то тугие коконы, похожие на спальные мешки, и застегнули молнии. И головы свои закрепили.

Мне это было неинтересно.

– Эй! Что вы сделали с Чибис?

Толстый захихикал:

– Слыхал, Тим? Ай да парень!

– Заткнись.

– Ты… – Хотелось покрыть Толстого на все корки, но уже путались мысли, каменел язык.

Я ведь собирался еще спросить о Мамми…

Все мышцы онемели. Навалилась страшная тяжесть, кушетка превратилась в камень.

Бесконечно долго я пребывал в полусне. Сначала меня раздавило; потом накатила боль, от которой хотелось вопить. И не было сил.

Но боль ушла, как и все ощущения. Исчезло тело, осталось только мое «я» в чистом виде. Мне грезился абсурд, будто я застрял в каком-то комиксе – из тех, чьего запрета добивается Учительско-родительская ассоциация, – и его злобные персонажи всячески глумились надо мной.

Кушетка сделала кульбит, а ко мне вернулось тело вместе с головокружением. Через несколько веков до меня дошло, что мы проделали полупетлю. В минуты прояснений осознавалось, что мы летим очень быстро, с чудовищным ускорением. Должно быть, полпути уже одолели. Сколько будет бесконечность плюс бесконечность? Получается восемьдесят пять центов плюс налог с продаж, но кассовый аппарат со звоном обнуляется, и начинай сначала…