— Точное название препарата, — быстро заговорил он, — по моей версии: нейроквантовый замедлитель времени. Испытывался четырнадцать раз. Наибольший и окончательный эффект я возлагал на пятнадцатую поправку. Была достигнута максимальная сцепка в компонентах и самосинтезирующихся цепях связей… Я поздравляю себя, а заодно и человечество. Кроме того, я намерен как можно быстрей покинуть эти стены.
Гильгамеш посмотрел на Лобсанга и лупоглазого секретаря. Оба были неподвижны. Рука секретаря застыла в воздухе: он тянул ее к стакану воды, стоявшему на столе. Лобсанг Пуритрам, очевидно, стремился к повороту своего тела и что-то хотел сказать секретарю. Нижняя челюсть регента уплывала со скоростью миллиметр в час.
Гильгамеш усмехнулся внутренней усмешкой. Очевидно, слова его последнего признания пройдут мимо их ушей. Ничего не услышит и не зафиксирует также обруч связи и кресло-робот.
Гильгамеш отдал мысленный приказ маске, и та полностью, но уже без шаржевых искажений повторила лицо Лобсанга Пуритрама. Шут попробовал представить себе голосовые связки регента. С освобождением левого запястья возиться не пришлось. Никто об этом во Дворе не знал, но левая рука Гильгамеша уже давно была подобием его маски, точней говоря, левой руки до локтя в анатомическом смысле не существовало вовсе — существовал мнемосенсорный дублер, способный принимать любые формы: удлиняться, скручиваться, становиться, например, подобием ножа или шпаги…
Гильгамеш встал с кресла, провода и «полипы» датчиков должны были полететь на пол, но их полет для восприятия напомнил мгновенное замерзание в воздухе.
— Я учел этот эффект, — сказал Гильгамеш, пробуя на звучание голос Лобсанга. — Действия применившего препарат для него остаются обычными, впрочем, осмыслить психомоторику этого явления я пока затрудняюсь…
С последними словами бывший королевский шут подошел к регенту и начал его раздевать: расстегнул камзол — камзол не снимался — мешала трость. Гильгамеш вырвал трость и отбросил — та, пролетев примерно с полметра, застыла в воздухе. С рубашкой было просто. Брюки вызвали проблемы, но ненадолго. Чуть подтолкнув регента, Гильгамеш дождался, пока ноги Его высочества оторвутся от пола и все тело начнет стремиться к падению. Брюки и туфли снялись легко. Пуритрам был коротышкой, но отнюдь не худым коротышкой.
Когда Гильгамеш стал облачаться в одежду Его высочества, выяснилось, что из брюк с золотыми лампасами получаются бриджи. Хотелось пить. Подойдя к столу, где сидел лупоглазый секретарь, Гильгамеш взял со стола стакан, выпил воду, опустив стакан у самого рта лупоглазого. Стакан «замерз» в воздухе. Гильгамеш снял обруч с головы секретаря и надел на свою. Не стоило все же оставлять им хоть какие-нибудь улики. Вспомнив еще об одном моменте, вернулся к роботу-экзекутору, вытащил из пистолета обойму с раздавленной ампулой. Оставалось только разобраться с дверью и, конечно же, со всеми остальными дверями Департамента. Как будет работать автоматика? Гильгамеш решил, что проблем с дверями не предвидится, но открывать все двери придется вручную. Такие же эффекты наблюдались и раньше, во время испытаний препаратов-предшественников.
Ровно через семь минут своего времени Лобсанг-Гильгамеш, правда, слегка подтянувшийся в росте, уже был на улице…
О, как изменился окружающий мир! Как он должен будет измениться, когда препарат смогут применить все люди! Особенно в день, когда начнет сбываться проклятие Великого Приговора…
Гильгамеш-Лобсанг чувствовал себя совершенно свободным. Ничто в мире не являлось для него препятствием. Даже Догорающее светило…
***
Дети… Чудесные дети, Терциния и Дарий. Они были созданы друг для друга, хотя, возможно, никогда об этом и не подозревали.
Гомер искренне симпатизировал им. Они не могли прекратить своих объятий, кажется, ни на минуту. Ни в рубке, ни в каютах, ни на «баке», ни в каких закутках прекрасного их корабля. Они извинялись перед ним, если он случайно заставал их целующихся, упоенных друг другом и свободой, так неожиданно ставшей для них реальной здесь на угнанном королевском фрегате. Их странная идиллия походила на ту, которую уже много лет переживал он с Гелеспой на Снежной Ладе, в горах Панчалиллы.
Разумеется, угнанный корабль уже был объявлен в розыск. Другое дело, что в нынешнее время никакая служба, в том числе и патрульная космическая, не работала со стопроцентной отдачей. Факт угона, будь то королевского, будь то республиканского корабля, не удивлял настолько, чтобы представить, как какой-нибудь, даже очень честолюбивый, военный капитан, сломя голову, пускается в погоню, на перехват угонщиков, с пеной в лопатках, рыскает по межпланетным маршрутным коридорам или же за их пределами.
Скорей всего такой капитан должен был бы оказаться этаким флегматичным охотником, не выползающим из пьяного угара, равнодушным к начальственным приказам служакой, вообразившим свое «неблагодарное» дело вершиной личной значимости… И все равно, сколько бы «или» ни разделяло таких капитанов, совершенно не принимать во внимание их существование было бы ошибкой.
Согласно последней межпланетной конвенции, всех угонщиков кораблей автоматически приравнивали к пиратам и объявляли вне закона. Война с пиратами шла давно и совершенно безрезультатно. Пиратов в обоих Кругах системы поддерживали утильщики, скупавшие все на свете, от людей до кораблей.
Утильщики жили на терраформированной планете, красивой, экологически чистой и самой при том техногенной. Пираты охраняли утильщиков, но в душе презирали их за ростовщический дух и непомерное стяжательство. Цивилизованные республиканцы Независимых Астероидов недолюбливали Королевский Двор и, по некоторым сведениям, смотрели сквозь пальцы на пиратов, таскающих со Двора разное добро. Так строились отношения до Великого Приговора.
Великий Приговор внес беспрецедентную анархию во все конвенции. Власть, там, где она что-то значила, сейчас теряла смысл. Там, где всегда была абсурдом, — приобретала вес и цену. Цена выражалась одним словом — спасение. Сверхцена выражалась другим словами: спасение любым способом. Цену и сверхцену должны были назначать только монстры. Монстры понуждали себя охраняться от шакалов. И монстры, и шакалы пускали в ход все резервы…
Поэтому, когда на третий день их полета-угона в капитанской рубке вспыхнул экран системной связи и вся троица увидела лицо незнакомого капитана из королевской патрульной службы, Дарий Скилур, перешучивающийся с любимой «пилотессой», вдруг посерьезнел, правда, всего на пару минут, пока патрульщик с банальной монотонностью зачитывал им их права:
— У вас есть ровно двенадцать минут, чтобы обдумать свое положение и сдаться. Любое превышение этого срока, любой шаг вправо или влево будет расценен как отказ от ультиматума. В момент сдачи корабля и ареста вы имеете право хранить молчание. Любое сказанное вами слово, как и действие, будет использовано против вас. Угнанный вами фрегат класса «листригон» является собственностью Королевского Двора. Вы находитесь в зоне физического поражения и радиоперехвата используемых вами частот. Два наших корабля-перехватчика у вас по курсу. Сопротивление бесполезно. От себя лично добавлю следующее: адвоката вам назначено не будет, так же как и распознавателя останков в случае сами знаете каком…
— К черту случай! — Дарий нажал кнопку принудительного отключения системной связи. — Терциния, где мы находимся?
— Мы у приграничной зоны Республики. Архипелаг бешеных рифов, если говорить точно. Шестьдесят восьмой кольцевой сектор.
— У тебя есть идеи?
— Ни одной стоящей! — призналась Терциния.
— А что вы скажете, господин Гомер?
— Есть один трюк, который когда-то сотворил один знакомый мне друг-капитан Одиссей-Киклоп…
— И что же он придумал?
— Снарядил шлюпки, набитые киберами, переодетыми в наши платья. Выключил двигатели нашей посудины. Вышел на связь и сказал, что сдает корабль. Попросил принять команду на борт перехватчика. Тому, естественно, понадобилось выйти из «режима тени». Опасаясь подвоха, они включили все свои «радиоуши» и стали прослушивать корабль Киклопа. Корабль, разумеется, был нем как рыба, и мы как мыши — ни звука, ни стука, ни малейшего движения. Перехватчики сблизились и открыли шлюзы. А Одиссей-Киклоп взорвал управляемые мины на шлюпках с киберами. Словом, мы их корабли разгерметизировали и изрядно повредили, после чего спокойно ушли…
