Молодая женщина чувствовала, что открывается, словно пожирающий плоть цветок, насыщенный гибельными духами, чтобы, точно насекомое, привлечь к себе мужчину, а затем перемолоть, проглотить и переварить его и в довершение выплюнуть косточки, ставшие мелкими частицами.
Ею завладела невыносимая энергия, она задыхалась, не могла успокоиться ни на мгновение, сжираемая нетерпением. Меж тем Карл Брецнер смущённо хлюпал, временами до бреда, временами до обескровливания, пытаясь справиться со своими певческими обязанностями, но ему становилось хуже на глазах, и безжалостные критики говорили, что Моцарт перевернулся бы в могиле, если бы услышал как венский тенор исполняет — и буквально — его произведения.
(Из «Дочь фортуны»)
Скажем, что её звали Коломба. Она была молодой краснощёкой девушкой, веснушчатой, обладающей розоватой пышной плотью и ценной шевелюрой того рыжеватого цвета, который ввёл в моду Тициан ещё в эпоху Возрождения и который в наши дни можно получить из флакона.
Её нежные стопы нимфы едва держали толстенные колонны ног, трепещущие ягодицы, идеальные дыни грудей, шею с двумя чувственными подбородками и округлые руки валькирии. Как часто случается в подобных случаях, моя упитанная подруга была вегетарианкой. (Чтобы избегать мяса, такие люди сидели на углеводах)
В университете у Коломбы был учитель рисования, который не мог отвести от неё взгляд, безумно увлечённый её кожей цвета молока, венецианскими волосами, завитками, выглядывавшими из рукавов ямочками и другими подробностями, которые он мучительно представлял себе бессонными ночами на брачном ложе рядом с супругой, этой сухощавой женщиной высокого роста, одной из представительниц знати, наряды которой хорошо прячет их кости. (Ненавижу таких.)
Бедный мужчина подчинил свои знания собственной одержимости и слишком много говорил Коломбе о «Похищении сабинянок» Рубенса, о «Поцелуе» Родена, о «Возлюбленной» Пикассо и о «Купальщицах» Ренуара. Он читал вслух немало глав из романа «Любовник леди Чаттерлей» и столько коробок конфет вывалил ей на колени, что, как ни крути, она (всё же женщина!) приняла приглашение на пикник. Что может быть невиннее?
Но учитель не был человеком, который упустил бы такую возможность. Он умозрительно начертил свои планы, как сделал бы Макиавелли. И пришёл к выводу, что она никогда не согласится пойти с ним в гостиницу после первого свидания, а второго, возможно, и не будет: играть в карты следовало одним мастерским ударом. У него был только Ситроенчик, одна из машин из окрашенной латуни, которые во Франции шестидесятых годов были доступны среднему классу.
Машина одновременно выглядела и как консервная коробка для печенья, и как инвалидная коляска, где мог заниматься любовью лишь акробат-коротышка. Соблазнить женщину габаритов Коломбы в таком Ситроенчике было бы совершенно невозможно.
Пикник сочетал в себе и романтическое, и практическое решение вопроса. Его стратегия состояла в нападении на защиту ученика, причём весьма слабую: речь шла о вкусовых предпочтениях. Прибегнув к уйме предлогов и многословию, он разузнал о любимых блюдах своей возлюбленной и, отбросив всякий страх перед вегетарианством, наполнил изящную корзину сладостями-афродизиаками.
В ней были две бутылки хорошо охлаждённого розового вина, яйца вкрутую, деревенский хлеб, пирог с заварным кремом, салат из сельдерея и авокадо, варёные артишоки, жареная сладкая кукуруза, ароматные сезонные фрукты и всевозможные сладости.
В качестве подкрепления, если придётся пойти на крайние меры, он захватил с собой небольшую банку белужьей икры, съевшей его двухнедельное жалованье, коробку засахаренных каштанов в сиропе и две папиросы с марихуаной.
Педантичный человек — Дева по знаку зодиака — он нёс с собой подушку с одеялом и средство от насекомых. На углу Площади Освободителей его ждала Коломба, одетая в белый муслин. Голову покрывала итальянская соломенная шляпа, украшенная широким шёлковым бантом. Издалека она напоминала парусник, да и вблизи не сильно от него отличалась.
Увидев её, учитель словно бы забыл о своём возрасте, о своей исключительной супруге и о страхе перед последствиями; в этом мире не существовало ничего, кроме этой восхитительной плоти, дрожащей под кисеей от каждого движения, вызывая дикую похоть, о существовании которой он не подозревал. В конце концов он же академик, литератор, искусствовед, муж, теоретик. До тех пор ни о какой похоти он ничего не знал.
Коломба еле-еле забралась в дряхлый Ситроенчик, столь опасно наклонившийся, что на мгновение показалось, будто колёса безвозвратно влипли в асфальт, но, немного пошумев, благородный автомобиль завёлся и потихоньку поехал на окраину города. По дороге они говорили об искусстве и еде, причём более всё же о последней, нежели о первом. И так, восторженные беседой и великолепным днём, оба в конце концов добрались до заранее выбранного учителем места — красивой зелёной полянки рядом с ручейком, окаймлённым плакучими ивами. Это место считалось уединённым, без каких-либо других свидетелей их любви, кроме разве что птиц на ветвях ив да рассеянной коровы, жующей цветы на определённом расстоянии.
Учитель выпрыгнул из Ситроенчика, и Коломба, правда, не без труда, тоже вышла из машины. Пока он старательно растягивал одеяло в тени, устраивая подушку и раскладывая яства из корзины, его ученица сняла обувь и боязливо прыгала на берегу ручья. Самое восхитительное зрелище. Учитель не долго церемонился с тем, чтобы уложить Коломбу на одеяло, прилечь, откинувшись на подушку, самому и разложить перед ней вкусное мясо из корзины.
Он разлил вино по бокалам, чтобы его освежить, и очистил варёное яйцо, которое дал ей откусить, играя пухлыми пальцами ног и одновременно декламируя: «Маленький мальчик купил яичко, маленький мальчик очистил его, маленький мальчик посолил его, маленький мальчик потряс его, и этот же пухлый поросёнок его и съел!» Коломба корчилась от смеха, а воодушевлённый учитель начал скармливать ей по одному все листья артишока. Когда она съела два полных блюда, он предложил засахаренные каштаны в сиропе, затем клубнику и сразу после — инжир с виноградом, не переставая досаждать ей едва уловимыми прикосновениями то тут, то там и, потея от нетерпения, читать ей самые страстные стихотворения Пабло Неруды.
У неё от всего закружилась голова: от солнца, от вина, от стихов с папиросой марихуаны, которую он зажёг, едва они доели последние крупинки икры, и он сделал то прямо перед бесстрастной коровой, подошедшей поближе. Так они проводили время, когда заметили первых муравьёв, которых учитель ждал с нетерпением: вот столь необходимый предлог.
Он заверил Коломбу, что вслед за муравьями неизбежно появятся пчёлы и комары, но бояться нечего, поскольку на эти случаи у них под рукой было средство от насекомых. Тем не менее, ей не хотелось пачкать им своё драгоценное платье.… А не вспомнить ли тут знаменитую работу импрессиониста «Завтрак на траве», похожий пикник, на котором изображены обнажённые женщины и одетые мужчины? Нет, Коломба не догадывалась, о чём он говорит, а значит, ему пришлось подробно описывать картину и за этим делом одну за другой расстёгивать пуговицы муслинового платья. Вкратце скажем, что в скором времени Коломба осталась без вуали, и солнце ласкало мягкие складки её пышного тела. Пальцами она клала засахаренные каштаны себе в рот, не обращая внимания на нитку сиропа, стекавшую по подбородку на грудь. На неё, на эту живую линию, вылупившимися глазами смотрел учитель, чуть ли не задыхаясь, пока мог устоять, после чего дико набросился на свою ученицу, на эту гору яркой и трепещущей плоти. Он был готов слизать сладость и всё остальное, до чего только дотянется, рывками, точно одержимый, избавляясь от одежды, пока сам тоже не остался в чём мать родила.
