Он научился искусству любви параллельно с освоением мастерства пения. Уже лет десять прошло с тех пор, когда он влюбился в ту, кто стала его наставником, — француженку с тигровыми глазами и грудью из чистого алебастра, достаточно взрослую даму, годящуюся ему в матери. В свою очередь она вступила во взрослую жизнь в тринадцать лет во Франции с Донасьеном Альфонс-Франсуа де Садом. Дочь тюремщика Бастилии, она познакомилась со знаменитым маркизом в грязной камере, где при свечах он писал свои развратные истории. Она думала понаблюдать за ним через решётку из чисто детского любопытства, не зная, что отец уже продал её заключённому в обмен на золотые часы, последнюю ценность обедневшего дворянина.
Однажды утром, когда она подсматривала в глазок, отец снял с пояса связку больших ключей, открыл дверь и втолкнул девушку в камеру так, словно бы собирался накормить львов. Что именно там произошло, она вспомнить не могла, достаточно знать, что она осталась вместе с де Садом, последовав за ним из тюрьмы в худшую нищету на свободе и освоив всё то, чему только могла от него научиться. Когда в 1802 году маркиза поместили в Шарантон, дом умалишённых, она осталась на улице без единого песо, зато наделённая огромной мудростью в вопросах любви, которая помогла ей заполучить очень богатого мужа на пятьдесят два года старше себя.
Вскоре мужчина умер, утомлённый чрезмерными требованиями молодой жены, которая, наконец, стала свободной с немалым состоянием и могла делать всё, что хотела. Ей было тридцать четыре года, она прошла жестокое обучение у маркиза, перешагнула юность, которую прожила, прося у прохожих кусок хлеба, беспорядки французской революции, ужас наполеоновских войн, а теперь была ещё и вынуждена терпеть диктаторские репрессии государства. Всем этим она была сыта по горло, а душа и вовсе просила передышки. Она решила найти безопасное место, чтобы спокойно прожить оставшиеся дни, и остановила свой выбор на Вене. Тогда она и познакомилась с Карлом Брецнером, сыном своих соседей.
Мальчику в то время едва исполнилось десять лет, но уже тогда, в хоре собора он заливался соловьём. Благодаря ей, ставшей подругой и доверенным лицом семьи Брецнер, мальчика в этом году не кастрировали, чтобы, согласно предложению руководителя хора, сохранить этот херувимский голос.
— Не трогайте его, и вскоре мальчик станет самым высокооплачиваемым тенором в Европе, — предсказала красавица.
Она не ошиблась. Несмотря на огромную разницу в возрасте, между ней и маленьким Карлом завязались необычные отношения. Она восхищалась чистотой чувств и преданностью мальчика музыке; он встретил в ней музу, которая не только сохранила его мужественность, но и научила применять её на деле.
К тому времени, когда голос реально изменился и пришла пора бриться, он развил в себе свойственную евнухам способность удовлетворять женщину непредусмотренными природой и обычаями способами, но с Розой Соммерс он не подвергался никаким опасностям. Не было поводов яростно нападать на женщину в буйстве слишком смелых ласк, поскольку речь не шла о сближении с ней в результате практикуемых в гареме уловок, как думал он, совершенно не подозревая, что не пройдёт и трёх практических уроков, как ученица превзойдёт его в изобретательности.
Он был человеком, который внимательно относился к деталям и знал одурманивающую силу верного слова, когда дело касалось любви. Левой рукой он одну за другой расстёгивал маленькие перламутровые пуговицы у неё на спине, а правой одновременно вынимал шпильки из волос, не сбиваясь с ритма поцелуев и не переставая монотонно шептать ласковые слова. Он вкратце рассказал о её талии, первозданной белизне кожи, классической округлости шеи и плеч, вызывающих в нём страстный пыл или неконтролируемое возбуждение.
— Ты сводишь меня с ума… Не знаю, что со мной происходит, я никогда не любил и уже не полюблю похожего на тебя человека. Эта встреча устроена богами, нам суждено любить друг друга, — шептал он снова и снова.
Он продекламировал весь свой репертуар, сделав это без злобы, глубоко убеждённый в своей честности и ослеплённый великолепием Розы. Он развязал ей ленты корсета и снял нижние юбки, пока она не осталась в одних длинных батистовых чулках и полупрозрачной рубашке, обнажавшей ягодки её сосков. Он не снял сафьяновые ботинки со скрученным каблуком и оставил белые чулки, подвязанные на коленях вышитыми верёвочками. В этот момент он, запыхавшись, остановился, ощущая глухой шум в груди и убеждённый в том, что Роза Соммерс — самая красивая женщина во Вселенной, настоящий ангел и что его сердце вот-вот разорвётся, как петарда, если он не успокоится. Он легко взял её на руки, пересёк комнату и поставил перед большим зеркалом в золочёной раме. Мерцающий свет свечей и висящие на стенах театральные костюмы — этот беспорядок выцветшей парчи, перьев, бархата и полинявших кружев — придавали самой сцене нереальный вид.
Сдавшаяся, опьянённая эмоциями, Роза посмотрела на себя в зеркало и не узнала смотревшую на неё женщину в нижнем белье, с взъерошенными волосами и горящими щеками, которую незнакомый мужчина целовал в шею и вовсю ласкал грудь.
Эта желанная пауза дала тенору перевести дух и восстановить некоторую ясность, пропавшую при первых ударах-толчках. Он, уже ничего не стыдясь, начал раздеваться перед зеркалом и, надо сказать, выглядел голым гораздо лучше, нежели одетым. «Ему нужен хороший портной», — подумала Роза, которая никогда не видела обнажённого мужчину и даже своих братьев в детстве. Её осведомлённость была основана на преувеличенных описаниях, данных в пикантных книгах и японских открытках — их она нашла в вещах Джона, на которых мужские органы были откровенно оптимистических пропорций. Жёсткий розовый волчок, открывшийся её глазам, не испугал Розу, как опасался Карл Брецнер, а, напротив, вызвал неудержимый и радостный смех. Он и задал тон тому, что последовало дальше. Вместо торжественной и более болезненной церемонии, каким обычно бывает растление, они забавлялись игривыми кувырканиями, носясь по спальне вприпрыжку, точно дети, выпили остатки шампанского и открыли другую бутылку, чтобы выпустить из неё пенные потоки. Говорили гадости, посмеивались и шёпотом клялись в любви, кусались, лизались и, безудержные, шарили в бездонном болоте начавшихся крепнуть взаимоотношений весь вечер и далеко за полночь, совершенно не помня ни о времени, ни обо всём остальном.
Жили только они одни. Венский тенор вёл Розу к эпическим вершинам, а она, примерная ученица, следовала за ним не сомневаясь, и в самую кульминацию пустилась дальше в одиночку благодаря данному природой удивительному таланту, ведомая намёками и прибегая к вопросам о том, что не удавалось угадать, ослеплённая наставником, но под конец побеждая его своей спонтанной ловкостью и блестящим подарком своей любви.
Когда им удалось оторваться друг от друга и вернуться в реальность, часы показывали десять вечера. Театр был пуст, снаружи царила темнота и в довершение всего стоял густой, точно безе, туман. Между возлюбленными начался бешеный обмен посланиями, цветами, конфетами, переписанными стихотворениями и небольшими сентиментальными безделушками во время поэтического сезона в Лондоне. Они встречались где только могли, их страсть затмевала должную предусмотрительность. Чтобы выиграть время, они искали гостиничные номера рядом с театром, не беспокоясь о том варианте, что их могли узнать. Роза сбегала из дома под смешными предлогами и, испуганная, её мать ничего не говорила Джереми о своих подозрениях, молясь, чтобы разврат её дочери был всего лишь развлечением и бесследно исчез.
Карл Брецнер приезжал на репетиции так поздно и вдобавок слишком раздетым, что в любой момент мог схватить простуду и не смочь спеть в двух представлениях, но вместо жалоб он выкраивал время, чтобы заняться любовью, перемежающейся с лихорадочной дрожью.
Он появлялся в съёмной комнате с цветами для Розы, шампанским, чтобы выпивать и в нём купаться, пирожными с кремом, с быстро написанными стихотворениями, чтобы читать в кровати, ароматическими маслами, чтобы втирать их в особые места, с эротическими книгами, которые оба листали в поисках самых вдохновляющих сцен, страусиными перьями, чтобы щекотать, и кучей других приспособлений для их эксклюзивных игр.
