Во дворе я общался с Елисеем Романовым – сверстником заправилой, конопатым, с узким лбом, обаятельным и, как потом оказалось, приправленным изрядной долей подлости (он учился в одном классе с Шавыриным): впрочем, это далеко не новость, что в среде подростков бурным расцветают пороки прошедшей юности человечества. Взрослея, человек, как и эмбрион, проходит разные этапы своего взросления, на себе повторяя все те ошибки, свойственные его роду, которые до него совершили миллионы и после совершат миллиарды человеческих существ.

Также в мой круг общения входил, естественно, мой друг Антон Шавырин; Квадрат – настоящее его имя было Сергей, но все звали его Квадрат, прозвище привязалась к нему, когда он однажды зимой появился на улице в шапке ушанке, наверху которой был застрочен квадрат жёлтыми нитками. Квадрат был тщедушный, с редкими волосиками мольного цвета, маленький и злобный, младше меня на год. Ещё я общался с Башковитым Вовочкой, получившим прозвище, закономерно отпочковавшееся от фамилии Головин. И Зоркин Сергей (Еврей) тоже тусил со всеми нами. Вместе со мной эти шесть ребят составляли актив компании нашей пятиэтажки. К такому ядру дворовой тусовки в разное время присоединялись пацаны из соседних домов: Лёха по кличке Завр, старше нас на три года; братья Бурляевы из башни многоэтажки, один – младше меня на год, другой – старше на год; безумный Фил с соседней улицы, ученик путяги, вечный троечник и весёлый разгильдяй. Иногда, пока его не забрали в армию, с нами гулял Стас Зло, самый старший из нас и по-настоящему злой – от того и прозвище. Вот, пожалуй, и все главные действующие лица, девчонок я не считаю, все они переживали пору сказочного детства и всерьёз никем не воспринимались. Ну знаете – лошадки в яблоках, принцы, цветочки, сказочки. Нас всех и меня, в частности, интересовали взрослые особи, которых можно, если не пощупать, то скабрёзно обсудить: в чём я, признаться, неожиданно для самого себя, преуспел. Обсуждать сиси-писи, скажу без ложной скромности, у меня получалось виртуозно. И не за счёт моего богатого сексуального опыта, а за счёт лезущих- текущих самотёком в голову эротических фантазий. Мои выдуманные рассказы, выдаваемые мной за правду, пользовались изрядной и нездоровой популярностью. Мой, хоть и грязный, и пованивающий тухлой селёдкой конёк пошлого рассказчика спасал меня в разных неприятных ситуациях и наравне с ужасными старыми добрыми страшными историями (кровавое печенье, стеклянная кукла, чёрный гроб), тоже переиначиваемыми и заново перепридумываемыми мной, не раз рикошетом избавляли меня от унизительных расправ. Особенно это дальше, по ходу пьесы, стало касаться школы.

Постоянно с нами тусовался двоюродный брат Елисея – Дима, блондин, учился в школе соседнего района, а гулять приезжал к нам. Чёрт его знает, почему он так поступал. Возможно, с его местными дружками у него нагноение давнего конфликта произошло или с нами ему было интереснее. В любом случае он с Елисеем всегда объединялся и давал поддержку в любой сваре.

Да, ещё к нам во двор заходил, чтобы побеситься вместе со всеми, Денис Самойлов, одногодка Завра. Нормальный парень, добрый и справедливый, интересный в общении и по возрасту озабоченный первым сексом, как и все прочие подростки, вошедшие в пору потного прыщавого полового созревания.

Обычно мы зависали на трубах, на крыше котельной, а по вечерам разводили около неё костерок, костерочек мой, костерочечек. Слушали похабные песни в исполнении Вили Токарева, сорились, придумывали разные мелкоуголовные забавы или шли шляться по району и его окрестностям в поисках развлечений. Нормальная такая жизнь русского-советского несовершеннолетнего пацанчика. Через дорогу гудела, постепенно дряхлея, кашляя, стройка из разлива долгостроя и, когда в очередной раз рабочие бросали изображать видимость работы, мы полным составом шоблы перемещались туда, где громоздились плиты, лежали рулоны стекловаты, и привлекательно маячили вырытые в земле ямы с лабиринтом из свай будущего фундамента здания непонятного «секретного» назначения.

Играли мы в разные игры. Одной из самых популярных была забава – «яйцехват» или, по-другому, «чики-чики»: войнушка с обязательным последующим процессом, имитирующим пытки захваченных в плен врагов. Вроде обычная войнушка, но, по сути, имеющая неосознаваемый никем тайный сексуальный подтекст. Мы делились на две группы, определяли роли – кто будет фашистом, а кто партизаном. Кстати, не важно, кто выиграет, потому что одна группа всегда была меньше другой, а значит, предназначалась на роль жертвы и могла называться немецким патрулем, попавшим в засаду, или подпольщиками, угодившими в лапы к гестаповцам. Вообще не важно, кто был кем. То есть мы менялись ролями со стремящейся к справедливости периодичностью. Процесс смены палачей на жертвы и обратно хромал на обе ноги, ведь некоторые парни никак не хотели отказываться от прав заплечных дел активистов, а другие, со скрипом, уходили от почётной миссии мучеников. Но, в общем, игра нравилась всем. Не совсем понарошку, но и не детский сад с «пифами» и «пафами» из деревянных палок, изображающих ППШ и М38.

В конце октября слетели с веток последние ресницы листочков, обнажив самую суть деревьев и жизни, оставив стоять их голыми скелетами, как памятниками памяти смерти, которая тихо-спокойно-терпеливо ждёт-поджидает любое живое существо на планете. Суббота, а значит, – короткий учебный день – три урока и свобода. Уже к часу главные силы актива, в составе шести наглых рыл, собрались за домом и по случаю отсутствия наблюдения жизни на стройке разными там сторожами, ломанулись навстречу приключениям.

Сразу переходить к имитации игрищ в садистов не стали. Вначале решили покурить. Такое тайное удовольствие, украденное из мира взрослых. Я не курил, поэтому удовольствие от того, что смолили ребята, представлял себе с трудом. В любом случае, обычными в нашей среде были сигареты отечественных и восточноевропейских марок – Ява, Стюардесса, БТ, Астра, Прима – раковое говно. В этот раз спонсировал всех Денис. Мы расселись на плитах вокруг укатанного холма песка – нашей большой песочницы, закурили, стали общаться:

– Анекдот, – пробуя пускать колечки дыма, с отсутствующим видом предложил Елисей.

– О, давай! – Башковитый закивал.

– Хе. Про тебя. Ребята, кто про Башковитого хочет послушать?

Вовочка сразу увял, потерял желание слушать глумливые истории, типа, про себя. Другие оживились и выразили криками своё согласие.

– Так вот, идёт Башковитый по улице и видит кафе. Денег у него нету, а жрать хочется. Подумал-подумал, и решил его грабануть. Ага?! Он к двери: просунул свою огромную башку в окошко и как заорёт страшным голосом:

– Давай сюда все деньги, а то весь влезу!!!

Ребята заулыбались – не смеялись, а так вяло хихикали, поглядывая на Вовочку. У него, вдобавок к знаковой фамилии, и в самом деле голова была крупнее, чем у остальных, и не только голова. Половое созревание для Головина шло ускоренными темпами, и пиписька его к тринадцати годам оформилась во вполне самостоятельный орган с габаритами, достойными взрослого мужика. Анекдот вышел детским и совсем не обидным, но Головин всё равно покраснел. Ему не нравилась его кличка и любые насмешки относительно величины его головы. Кому бы такое понравилось?

– Нормально. У тя Башковитый макушка идеальная пепельница, – поддержал спонтанно возникший глум, начатый Елисеем, его брат. Он сидел рядом с Вовочкой и стряхнул ему на голову пепел. Головин вывернулся и отодвинул от себя руку с карающим бычком.

– Ты чё? – Дима замахнулся на него. – Забыл, как бычки в глазах шипят? – И заржал таким искренним звонким смехом.

– Да ладно. – Спонсор Денис решил переключить нас на позитивное созидание внешнего с разрушительного внутреннего макакского подтверждения доминирования в подростковой стае городских трупоедов. – Идеи есть, что дальше делать будем?

Тут влез я:

– Мы же хотели в яйцехват побегать?