Он убежал, а Ксюша озаботилась, как она будет спать, если волнение будет каждую ночь.

На следующее утро хормейстер Литвак собрал их в музыкальном салоне и начал составлять программу выступления. Вид у него был безрадостный – как оказалось, опытная солистка, на которую он возлагал большие надежды, в последний момент свалилась с температурой и осталась на берегу. Кто теперь будет петь со Стасовым дуэт из оперы Верди?

– А какой дуэт? – тихо спросила Ксюша. Верди был её любимым композитором, и все госэкзамены она сдавала только на его музыке.

– Дуэт Амелии и Ренато из оперы "Бал-маскарад", – с надеждой в голосе ответил Литвак.

– Я знаю его, могу попробовать спеть.

– Замечательно, – Литвак чуть не подпрыгнул от радости, – тогда сегодня в час дня приходите сюда. Плетнёв с вами позанимается.

Ксюша ощутила на себе завистливый Юлькин взгляд, но решила перевести в шутку неприятную реакцию подруги:

– Делаю всё по твоему совету: попробую понравиться всесильному концертмейстеру, – прошептала она ей на ухо. Юлька криво улыбнулась.

– Давай, давай, глядишь – так и станешь примадонной. А я на следующее прослушивание тоже выучу что-нибудь из Верди.

– Конечно, у тебя чудесное сопрано, – ободряюще сказала Ксения, – грех такой голос в хоре зарывать.

Но Юлька уже не слушала её, настроение у неё испортилось не на шутку.

Ксения ушла готовиться к репетиции, а хористы остались с Литваком разучивать другие номера для концертов.

Когда она вошла в музыкальный салон без пяти час, ещё никого не было, и она уселась с нотами за стол, стараясь не волноваться. Прошло пять, потом десять, потом двадцать минут, но никто не приходил. Ксюша уже думала, что Литвак неправильно сообщил ей время, и собиралась уходить, но тут открылась дверь, и, медленно вышагивая и тяжело дыша, зашёл Плетнёв Геннадий Борисович. Ксения встала и поздоровалась. Концертмейстер посмотрел на неё задумчиво, пожевал губами и кивнул:

– Давайте заниматься, вы готовы? – бесцветным голосом спросил он. – Партию знаете или с вами надо ноты учить?

– Знаю, я этот дуэт на госэкзамене пела.

– На госэкзамене – это хорошо. Ну-с, прошу.

Он поставил ноты и неожиданно бравурно заиграл. Ксения смотрела, как ловко перепрыгивают его жирные пальцы с клавиши на клавишу и чуть не пропустила вступление… Она пела, но чувствовала, что не может раскрыться в полную силу, будто что-то мешало…

– Нет, так не пойдёт, – остановился Плетнёв, – это называется халтура. Вижу, что партию вы знаете, но не понимаете, о чём поёте… Ренато угрожает Амелии убить за измену, а она умоляет оставить ей жизнь. Если будете просить так вяло, то не сможете уговорить разъярённого супруга. Вы представляете, как он зол на свою жену?

– Честно говоря, не очень, – задумчиво протянула Ксения, – мой супруг очень спокойный человек и никогда меня не ревновал.

– Так давайте я изображу, – раздался сзади насмешливый голос. Ксюша повернулась и увидела Стасова, незаметно вошедшего в салон. – Давайте попробуем ещё раз. – Он улыбнулся Плетнёву, и тот снова заиграл вступление.

Стасов запел, и Ксюша оцепенела от нахлынувших чувств. С одной стороны, ей было страшно смотреть в глаза безжалостному Ренато, в которого перевоплотился Стасов, а с другой стороны, этот бархатный звучный голос проникал в её душу и доставлял необычайное наслаждение. Она тоже стала Амалией, которая под страхом смерти молила о пощаде. Ксения вспомнила о сценических действиях и сложила руки в молитвенном жесте.

– Ну, это другое дело, – ворчливо заметил Плетнёв после небольшой паузы, – как, Дима, будешь с ней петь?

Стасов пристально оглядел Ксюшу, как ей показалось – с головы до ног, и ответил:

– За неимением гербовой пишем на простой. Вам нужно репетировать с Геннадием Борисовичем каждый день.

Ксюша заволновалась и затеребила мочку уха, подсознательно чувствуя, что своими словами Стасов дал добро на пение с ним дуэтом.

– Конечно, я с радостью, – ответила она, улыбнувшись. Но Дмитрий не ответил на улыбку, а как-то странно посмотрел на её руку возле уха, буркнул "хорошо" и стремительно вышел. Ксюша растерялась.

– Я что-то не так сказала?

– Девушка, не забивайте себе голову чужим настроением и поведением, – устало ответил Плетнёв, – как вас зовут, кстати?

– Ксения Александровна Пономарёва.

– Приходите каждый день сюда к часу дня, будем оттачивать ваше мастерство, чтобы не сильно была видна разница между Дмитрием Алексеевичем и вами. Вам понятно?

– Да, я могу идти?

– Идите, идите, учите партию, исправляйте произношение – ваш итальянский не выдерживает критики.

То ли ветер был холодный, то ли щёки её слишком горели, Ксюша не знала. Она стояла на палубе и думала о прошедшей репетиции: мужчины показались ей надменными и не очень вежливыми, но всё-таки с ней занимались. Неужели сегодня началась её карьера?

Следующая репетиция прошла без Стасова. Ксения весь вечер посвятила итальянскому произношению, и, довольная собой, пришла к Плетнёву на следующую репетицию. Но тому показалось мало её стараний.

– А вы понимаете, о чём поёте? – задал он неожиданный вопрос после того, как она спела первую фразу.

– В общих чертах, конечно, – пролепетала Ксюша.

– О, молодые халтурщики, солист должен знать итальянский, как родной. Прочитайте вслух первое предложение.

– Morrò – ma prima in grazia, deh! mi consenti almeno l’unico figlio mio avvincere al mio seno e se alla moglie nieghi quest’ultimo favor,

– Прекрасно, а теперь переведите.

– "Умру, но позвольте мне увидеться с сыном", – так, кажется, – прошептала она.

– А вот и нет, – въедливо ответил Плетнёв, – она обращается к мужу, словно к Богу, а потому произносит слова "из милости", "не отвергай мольбы", "позволь"… Понимаете разницу между вашим почти юридическим текстом и тем чувством, которое Амалия вкладывает в свои слова? Давайте ещё раз.

Геннадий Борисович казался не менее заинтересованным в хорошем результате, чем сама Ксения. Он терпеливо объяснял, как лучше спеть ту или иную фразу, подсказывал жесты, обращал внимания на динамические оттенки и заставлял перепевать по несколько раз одно и то же место, чтобы добиться нужной динамики. Ксюша с благодарностью повторяла, стараясь изо всех сил, и в конце репетиции она увидела, что Геннадий Борисович остался доволен её исполнением. Она уже повернулась, чтобы идти к выходу, как вдруг заметила, что в конце музыкального салона сидит Дмитрий Стасов и внимательно смотрит на неё.

– Дмитрий Алексеевич, вы со мной спеть хотите? – немного растерянно спросила Ксюша.

– Да, пожалуй, спою, – произнёс он, вставая из-за стола.

Они запели, и Ксения ждала, что он будет останавливать Плетнёва, чтобы сделать ей замечание, но он ничего не говорил, а только пел и словно гипнотизировал её взглядом. В груди у Ксюши родилось волнение, которого не было раньше. У неё было ощущение, что Стасов исполняет роль Отелло, а не Ренато, так грозен был его взгляд.

Alzati! la tuo figlio

A te concedo riveder.

Nell'ombra e nel silenzio,

La il tuo rossore

e l'onta mia nascondi.

(Встань с колен! Там ты можешь

Обнять вновь сына твоего.

Там скроешь ты навеки

Стыд и мой позор

в тиши уединенья!)

После того как была спета последняя нота, Ксения с трудом перевела дыхание.

– Пойдёмте прогуляемся, – неожиданно предложил Стасов своим обычным спокойным голосом. И Ксюша удивилась – где же он настоящий? Разве может так страстно исполнять эту арию такой внешне невозмутимый человек? Голос у него даже в разговоре был необычайно приятным: густой и самоуверенно-сочный, но не слишком громкий, с некоторой ласковостью и насмешливостью в тембре. "Такому голосу хочется подчиниться," – подумалось ей, когда она безропотно последовала за ним.