– Перевелась туда в институт?

– Не перевелась, а заново поступила на вокальный. Закончила и даже чуть-чуть в детском театре успела попеть. А ты тоже на прослушивание?

Юля кивнула.

– Да, артисткой хора. Я уже второй раз прихожу. В прошлый раз не получилось, зато сегодня Образцова меня хвалила, – горделиво прошептала она. – А ты, получается, в солистки метишь?

– Конечно, я же закончила  институт по классу вокала.

– Я тоже училась, но пока не получается выбиться в солистки. Да я и не очень стремлюсь – говорят, что новеньким трудно попасть в спектакль, старенькие никуда не уходят. Будешь без денег сидеть. А мне так нельзя, ты же знаешь, я не из Питера. Квартиру снимаю и на маленькой зарплате не проживу.

– Понимаю, но с собой ничего поделать не могу – хочу быть артисткой, – улыбнулась Ксюша. Ей сейчас было трудно говорить на житейские темы, сердце тревожно билось из-за предстоящего выступления.

Они стали смотреть на сцену, куда поднялся немолодой человек в странной клетчатой рубашке, тоже желающий быть солистом. Он зычно запел романс.

В глубине зала сидела Елена Васильевна Образцова с мрачным выражением лица. С первых же звуков Ксении захотелось зажать уши – ужасный качающийся мужской голос напоминал пение пьяного портового грузчика. Как ему не стыдно так петь?

– Достаточно, достаточно, хватит! – закричала Образцова и замахала руками. – Следующий…

Следующим был полный горе-певец в чёрном костюме и с бабочкой на шее. Он решил не просто спеть, а ещё и станцевать. Со словами "Мальчик резвый, кудрявый, влюблённый" он метался по сцене, словно находился в оперетке. Юля и Ксюша давились от смеха…

– Дожил до стольких лет, а ума не набрался, – посетовала Образцова, когда представление закончилось, и певец ушёл со сцены.

Они тоже выскочили из зала в коридор. Когда же очередь Ксюши?

– Ксения Александровна Пономарёва, – услышала она наконец. Сердце упало куда-то вниз, и возвращать на место его было некогда.

– Что будете петь? – услышала она вопрос.

– Плач Ярославны.

– Пожалуйста, – бросили равнодушно.

Ксения представила себе городскую стену старинного Путивля. Раннее утро. Ярославна ждёт своего супруга князя Игоря и плачет:

Ах! Плачу я, горько плачу я, слёзы лью,

Да к милому на море шлю рано по утрам.

Я кукушкой перелётной полечу к реке Дунаю,

Окуну в реку Каялу мой рукав бобровый…

Верхние ноты сложной арии давались легко, а потом Ксюша вдруг испугалась и зажалась.

– Стоп, спасибо. Верха у вас красивые, а середину надо доработать, – властно оборвала её пение маститая певица, – следующий.

Неловко повернувшись, не чувствуя ног, Ксения сошла со сцены и медленно пошла к выходу. Провалилась… Она вышла в коридор и встала у окна – что же делать?

– Пономарёва! – выкрикнула девушка-администратор, – хорошо, что вы не ушли. Елена Васильевна просила передать – вы приняты на испытательный срок. Согласны?

Всё поплыло перед глазами Ксюши.

– Конечно, согласна, – прошептала она, чувствуя, как рот невольно растягивается в улыбке.

– Хорошо, приходите через три дня на первую репетицию. А пока идите в отдел кадров. Паспорт у вас с собой?

– Да…

Краем глазом Ксюша замечала завистливые взгляды неудачливых певцов. Администратор ушла, и Ксения как следует рассмотрела Юлю – яркую, уверенную в себе брюнетку, чуть выше её ростом, да ещё на каблуках. Себя она красавицей не считала: роста среднего, волнистые русые волосы до плеч, серо-голубые глаза и небольшой прямой нос, идеальной формой которого можно было бы гордиться, если бы не надоедливые веснушки, появлявшиеся с первым тёплым солнцем.

– Поздравляю, Ксюха, приехала и сразу в дамки, – как-то криво улыбаясь, поздравила Верховцева, – будем держаться вместе, мы же новенькие.

Ксения была так счастлива, что готова была расцеловать бывшую однокурсницу.

– Предлагаю отметить наш успех. Пошли в кафе, я угощаю, – предложила она.

Верховцева секунду подумала и согласилась.

Они посидели в ближайшем кафе и всё друг о друге узнали: и то, что у Ксении до сих пор нет детей, и это подозрительно через пять лет брака, и то, что Юльке не везёт на мужчин, да она и сама ещё не решила, кто ей нужен. Обсудили и то, что приятельнице удалось узнать про театр – здесь важно попасть к хорошему концертмейстеру. Как это сделать? Ксения не представляла, а Юлька многозначительно хмыкнула.

– В нашем театре без протекции не обойтись. И пока мужчины занимают все главные должности, у красивой женщины есть отличный шанс сделать карьеру.

– Нет, мне такой вариант не подходит, – задумчиво произнесла Ксюша, – я настроена по боевому: буду брать вершины сама, без чьей-либо протекции.

– Если подвернётся удобный случай, ты же не будешь отказываться?

– Если только подвернётся, – засмеялась Ксения, – но вопрос в том, чем надо будет платить за протекцию? Я ведь замужем.

– А чего у тебя до сих пор детей нет? Вы вроде уже давно женаты?

– Да я и сама не знаю, проверяться было некогда, да и негде там, в Сибири… Зато карьеру смогу сделать, – оптимистично заметила Ксюша. Настроение у неё было отличное – с первого раза взяли в такой знаменитый театр, пусть и на испытательный срок. Единственно, что омрачало настроение – нежелание идти домой, но… – Мне пора, Гриша будет недоволен, если я в первый же день задержусь до позднего вечера.

Они расстались с Юлькой у метро, а подъезжая к дому, Ксюша решила обмануть судьбу, и, чтобы избавиться от неловкого объяснения с мужем, попросила встретить её у магазина. Она заскочила в универсам и набрала кучу ненужной еды, только чтобы сумки стали неподъёмными.

Если бы её кто-нибудь спросил, чего она боится, она бы не смогла ответить. Гриша был умным, интеллигентным человеком, который никогда не кричал, и уж тем более не поднимал на неё руку. Но он всё же мог наказать тем неуловимым изменением в настроении, которое делало их отношения ещё более прохладными, и это больно ранило.  Ксюша желала, чтобы несмотря на все их различия в характерах, всё же оставалось некое тёплое чувство, которое соединило их когда-то давно. Они ведь и до свадьбы были разными, но была нежность, дарующая понимание друг друга на интуитивном уровне. И холодность Гриши убивала последнюю теплоту в их отношениях.

Его высокую статную фигуру, с военной выправкой, Ксюша увидела за несколько метров и поспешно пошла ему навстречу, чувствуя, как тяжёлые пакеты оттягивают ей руки.

– Зачем ты столько набрала еды? У нас магазин под боком, ходи хоть каждый день, – скривив губы, спросил Гриша, и Ксения опять ощутила себя виноватой. Это давнишнее чувство было похоже на состояние преступника, которого ещё не осудили, но вина которого уже была почти доказана.

"Спросит или нет про моё поступление в театр?" – думала она, подстраиваясь под его широкий шаг, но так и не дождалась вопроса.

– А меня взяли солисткой Михайловского театра, – не выдержала она, – давай отметим мой успех.

Гриша не повернул головы, но и не возразил. Они уже зашли в парадную, и он сделал вид, что очень занят вызыванием лифта.

И всё-таки Ксюша красиво накрыла стол, разлила в бокалы красного вина и стала ждать тост. Тоста не было, но и сухо брошенному "поздравляю" она была рада. После совсем непродолжительного ужина настроение повысилось и у неё, и у него. И ночью она удостоилась дежурных, почти равнодушных ласк, после которых у неё опять возникло ненавистное чувство неполноценности, словно она не заслужила большего.

Через три дня Ксюша пришла на первое занятие с концертмейстером, но в театре сразу наткнулась на жуткую неразбериху. Все бегали, и никто ничего не знал: кто с кем занимается, кто будет разучивать партии для новой постановки "Евгения Онегина", а кто поедет на какие-то гастроли, как краем уха уловила Ксения оживлённые обсуждения хористов.