Ночью ей приснился сон, будто её заперли в башне какого-то высокого неприступного замка, откуда она так и не смогла найти выход. Ксюша стояла у окна, смотрела на облака и маленькую деревеньку вдали. И вот уже она летит на шаре над этой деревней, но рядом не Олег, а спиной к ней стоит какой-то незнакомый мужчина. Наверное, пилот, подумала она, но в следующий момент мужчина повернулся – это был Стасов… Он подошёл к ней поближе, поднёс к лицу какой-то пушистый предмет и стал засовывать его в рот и в нос, словно кляп… Она закричала и проснулась.

На лице, действительно, лежало что-то мягкое и пушистое и мешало дышать. Ксюша повернула голову и увидела котёнка, забравшегося на её подушку. Хвост он положил ей на лицо, поэтому во сне Ксюше показалось, что не хватает воздуха. Рядом безмятежно спал Гриша, вволю наигравшись в компьютерную войнушку. Он напоминал большого ребёнка, с которым не получилось найти контакт. Сначала вроде было всё хорошо, а потом вдруг – раз… что-то или кто-то встал между ними.

Преодолеть отчуждение так и не получилось, и Ксюша поняла, что надеяться она должна только на свои силы.

На следующий день у неё было занятие с Юрием Павловичем. Старичок выглядел больным: на шее у него был тёплый шарф, а из рук он не выпускал носовой платок. Однако Юрий Павлович сразу успокоил Ксению:

– Не волнуйтесь, деточка, я вас не заражу, меня просто продуло. Знаете, наверное, для нас стариков одно дуновение ветра, и пиши пропало.

Но Ксюша не боялась заболеть, хотя она и сама себя не очень хорошо чувствовала. Это было не физическое, а душевное недомогание, и ей нужна была поддержка, чтобы его побороть.

Как только они стали заниматься, душевные проблемы Ксюши рассеялись как дым. Юрий Павлович тоже забросил свой платок и, начав объяснять ей приёмы, которые надо применять при пении партии Снегурочки, оживился.

– Постарайтесь представить, что вы не поёте, а играете на скрипке Страдивари. Уберите все эмоции, ведь поёт не настоящая женщина, и даже не молоденькая девушка, а сделанная из снега куколка. Она не знает любви, не понимает страсти, не чувствует человеческое тепло. Сможете так?

– Постараюсь, Юрий Павлович, – задумалась Ксения, – вы считаете, у меня получится?

– Милочка, голосок у вас молодой, и это получится у вас гораздо лучше, чем любовная страсть Татьяны, хотя я уверен, что и Ларина вам удалась. Так ведь?

– Наверное, – ответила она, раздумывая, стоит ли рассказывать, в какой необычной постановке она участвует.

– Вот ещё что, Ксюшенька, есть два типа певцов: первый живёт жизнью воображаемого персонажа и попадает под его влияние, а значит, тратит душевные силы и голос без всякой жалости. А второй – лепит его по собственному образу и подобию, вкладывает в него частичку себя, меняет его, делает его уникальным. Вы слышали, как Вишневская пела Купаву? У неё получилась такая живая, умная, красивая героиня, что артисты все как один утверждали, что от такой женщины Мизгирь не ушёл бы к бездушной Снегурочке. Понимаете, как можно спеть одну и ту же роль, в которой, казалось бы, нельзя изменить ни одной ноты?

– Я понимаю, а что вы имели в виду, когда говорили, что можно зря тратить голос? Форсировать?

– О, форсируют только неумехи, но даже опытные певцы иногда попадают в западню.

– В какую?

– Вот послушайте анекдот или быль, это как вам будет угодно. Как-то Россини услышал тенора Дюпре в "Вильгельме Телле", и в антракте со слезами обнял его.

– Почему вы плачете, маэстро? – спросил удивлённо Дюпре.

– Я плачу о тех, кто не слышал тебя сегодня, и, может быть, никогда и не услышит.

– Отчего же? – испугался тенор.

– Оттого, что твой дивный голос осуждён на преждевременный и полный упадок. Милый мой, надо петь "процентами" с капитала, а не транжирить сам капитал, не думая о будущем.

И ведь Россини оказался прав – Дюпре вскорости потерял голос, поверив обманчивому богатству своей физической природы. Не будьте такой расточительной, дорогая девочка, берегите себя и пользуйтесь не только нежным голоском, который подарила вам природа, а мастерством. А ещё лучше продумайте, какие роли вам можно петь, а какие не стоит. Если потеряете себя, восстанавливаться будет трудно. Но… Снегурочка вам очень подходит. Помните, она никого не любит, а лишь ищет свою любовь, поэтому не приписывайте ей чувств, которых у неё нет, она только мечтает о них.

Но я возьму у матери-Весны

Немножечко сердечного тепла,

Чтоб только лишь чуть теплилось сердечко.

Последние слова запали в сердце Ксюши, и, придя в пустую квартиру, она поняла, что мечтает о сердечном тепле не меньше Снегурочки.

– Олег, да возьми себя в руки, – нетерпеливо произнёс Вадим, – не ты первый, не ты последний… Ну разведётесь вы с женой, что из того? Как она может запретить тебе общаться с сыном?

– Ты не понимаешь, – угрюмо ответил Олег, – меня просто бесит, что какой-то наглый тип задурил голову моей не слишком разборчивой жене и вот так, с лёгкостью, разрушил семью. Я знаю, что смогу общаться с сыном, но как представлю, что он останется один на один с ненормальной матерью, сердце сжимается.

– Может, ты преувеличиваешь, не такая уж она ненормальная, что она – сына своего не любит? – лениво поинтересовался Лёва, отхлёбывая из кружки тёмное пиво и давая знак официанту, чтобы он принёс им ещё.

Кафе было уютным: негромкая музыка в неярко освещённом помещении, обитые кожей диваны, тёмные массивные столы, а официанты и повара – только мужчины, поэтому друзьям казалось, что они сидят в клубе, куда женщин не пускают, но, как водится, только о них и говорят…

Олег поднял голову и обратил на друга голубые глаза, уже чуть замутнённые от выпитой не одной кружки пива.

– Любит, наверное, – пожал он плечами, – только любовь у неё своеобразная. Мне кажется, что она любит себя, а остальных ломает… Но больше всего… – он стукнул кулаком по столу, и официант вопросительно замер над ним, словно раздумывая – нужна ли ему ещё одна кружка пива, – …больше всего меня бесит этот тип… Вы бы видели его лицо: наглое, холёное, а главное, уверенное в своей власти над Татьяной. Убил бы…

– А как получилось, что она увлеклась им? – спросил Вадим.

– Да я сам виноват… – понуро сказал Олег, – всё время бегал где-то: то с вами на концертах, то на конкурс флейтистов ездил в Венгрию, то с театром на гастроли… И что получил? Ну есть у меня бумажка, что я занял второе место на конкурсе, денег заработал с вами, да на халтурах… А семью потерял…

– Семья семьёй, а своей профессией тоже надо заниматься. Многие так живут, но не у всех жёны попадают в секту.

– Может, тебя по самолюбию бьёт, что Татьяна этого гуру предпочла тебе? – насмешливо спросил Лёва.

Олег вскочил и в ярости схватил его за куртку, но тот вырвался и усадил друга на место.

– Да, и это тоже… – закричал Олег, – я что не могу ревновать свою жену? Думаешь, такой бездушный? Если бы я не боялся оставить сына один на один с сумасшедшей матерью, набил бы этому хлыщу морду, а секту бы его разгромил. Да, боюсь, и результата не будет, и сам за решётку попаду.

– Слушай, а давай ему обедню испортим, – с пьяненькой ухмылкой предложил Вадим.

– Как это?

– А так: будем стоять под окнами и играть похоронный марш, как только начнётся заседание, – Вадим еле говорил, потому что представил, как это будет, и начал давиться от смеха.

Лёва удивлённо вскинул брови, но ничего не сказал. Олег подумал и кивнул:

– Идея класс! Давай… Лёва поможешь? Только на чём мы будем играть?

– Ты на трубе. Сможешь? – загорелся Вадим, – ты же вроде в армии играл в оркестре, – Олег кивнул, усмехаясь, – Лёва на скрипке, а я клавиши не унесу, поэтому возьму тарелки у нашего ударника и подыграю вам в долю… Согласны?

Нельзя было сказать, что осторожный Лёва был в восторге от такой идеи, но дружба – есть дружба, поэтому он согласно кивнул. Олег оживился: