– Вы не против? – показал он сигарету. Ксения неопределённо кивнула – не может же она запретить… – А вот насчёт того, что каждый сам за себя – здесь я с вами категорически не согласен. Вот мы – неместные люди, а потому держимся друг за друга и помогаем при случае. И в этом нет ничего плохого. А вы, русские, недооцениваете дружбу… Да… А между тем такая дружба приносит и немалый доход, – пробормотал он про себя.

Юсуф Каримович затянулся с наслаждением, а Ксюша подставила лицо ласковому ветру и молчала – спорить не хотелось… Её взгляд искал Гришу. Наконец она его нашла – он выходил из ресторана с той же самой черноволосой девицей и, увидев, что Ксения на него смотрит, отвёл глаза. Если бы ей сейчас сообщили, что Гриша бросает её, то она и не удивилась бы…

– Ксения, вы меня слышите? – как будто издалека раздался голос навязчивого собеседника. Она обернулась.

– Да, простите, я задумалась.

– Я говорю, если вам понадобится моя помощь… ну, мало ли что… Обращайтесь в любое время.

Его двусмысленная улыбка Ксюше не понравилась. Она машинально взяла визитку, где было написано, что Юсуф Каримович Тенгизеев – адвокат, работающий при правительстве Санкт-Петербурга… И хотя Ксения вежливо улыбалась, она точно знала, что уж к нему за помощью никогда не обратится.

В Петербурге закончились белые ночи, но даже в восемь часов ещё было очень светло. Ксения подумала, как бы половчее сбежать с банкета – сегодня у неё была важная встреча с вокалистом, к которому она давно хотела попасть. Юрий Павлович – пожилой артист Мариинского театра наконец дал согласие с ней заниматься. Этот удивительный преподаватель обладал редким даром – раскрывать в любом, даже не самом талантливом, человеке все возможности его голоса, которые он, может быть, и не подозревал в себе. И сегодня в девять вечера вокалист назначил ей прослушивание.

– Гриша, можно тебя на минутку? – позвала она мужа, всё ещё увлечённого беседой с длинноногой брюнеткой.

Гриша оглянулся, и на его лице Ксения увидела досаду. Впрочем, он быстро подавил её и улыбнулся.

– Чего ты хотела? Ревнуешь? – спросил он с усмешкой, когда они отошли в сторонку.

Выглядел он отлично, и, видимо, об этом знал, поэтому заважничал. Ксюше показалось это ребячеством.

– Конечно, ревную… Слушай, мне надо уйти с банкета пораньше.

Гриша удивлённо на неё уставился.

– То есть как "пораньше"? Мама обидится, ты понимаешь это?

– У нас с твоей мамой весьма прохладные отношения, и сейчас её больше устроит, как я поняла, если ты обратишь внимание на эту брюнетку.

– Не говори ерунды, – разозлился Гриша, – ты моя жена, а это просто знакомая. Что я тут буду здесь делать без тебя? Тебе не кажется, что это неприлично во всех смыслах, если ты уйдёшь? Мама расстроится, да и перед гостями неудобно.

Глаза мужа глядели холодно, как у преподавателя, отчитывающего нерадивого ученика за плохое поведение.

У Ксении сжалось сердце: если бы он хоть намекнул, что будет скучать без неё, что ему никто не нужен, – она бы осталась, перенесла бы урок, а он говорит только о том, как это будет выглядеть в глазах мамы и гостей. И, как это часто бывало в её жизни, чем крепче на неё наседали, тем больше росла решимость сделать по-своему. Она застыла в лёгком оцепенении, а Гриша понял её молчание как согласие. Он взял Ксюшу под руку и попытался увлечь в помещение ресторана, но она мягко отстранилась.

– Извини, но я не могу отменить сегодняшнюю встречу с вокалистом. Я так долго добивалась этого.

Только что ей казалось, что лицо мужа было красивым, как тень, набежавшая на него из-за раздражения, всё исказила. Правильные черты лица теперь напоминали Ксюше статую Командора:

– Я смотрю, твои гастроли не прошли для нашей семьи даром…

– Что ты имеешь в виду? – ошеломлённо спросила Ксения.

– А то, о чём предупреждала меня мать, – всем известны нравы артистов, – жёстко произнёс он приговор.

Кровь запульсировала у неё в ушах. Муж ещё что-то говорил обидное, но Ксения ничего не слышала… Значит, ей не показалось – отношения стали хуже некуда.

Из ресторана доносилась музыка, гости потянулись внутрь помещения. Раздражённо отбросив её руку, ушёл и Гриша. Она оглянулась и поняла, что осталась одна. Мимо неё шли пешеходы, весёлые компании, влюблённые парочки, а она стояла словно потерянная. Наконец, очнувшись от раздумий, Ксюша побежала к метро – может, они ещё и помирятся, а опаздывать к Юрию Павловичу нельзя.

В квартире старого артиста было необычно – все стены были завешаны фотографиями, где он был представлен в разных сценических образах: Онегин, князь Игорь, Грязной… В центре небольшой комнаты стоял чёрный рояль, горделиво занимая всё пространство. Одинокий артист и на пенсии, вероятно, ничем не интересовалася, кроме музыки, а потому домашний уют ему был неважен.

Юрий Павлович – приятный старичок лет семидесяти, с аккуратной седой бородкой, одетый в старомодную кофту, приветливо встретил Ксюшу и галантно помог ей снять плащ, но при этом не разрешил разуться.

– За большую жизнь, милочка, я ни разу не видел певицу, поющую свою партию босиком. Это позволительно только двум персонажам – Татьяне Лариной и Кармен.

Ксюша улыбнулась и сразу почувствовала расположение к симпатичному старичку.

– Посидите минут пятнадцать, Ксюшенька, у меня ещё предыдущий урок не закончился.

Она кивнула и села на диван, приготовившись слушать полноватого тенора, который уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как лошадь перед скачками. Он запел, и Ксения сразу услышала, что партия Ленского даётся ему с большим трудом.

– Нет, молодой человек, не надо кричать и выть в смертной тоске, хоть это и драматическая ария. Больше лирики, старайтесь не форсировать, иначе появится ужасное вибрато. Вы хотите распугать своим голосом всех зрителей?

Тенор глупо выпучил глаза и покачал головой.

– Нет, не хочу. Но я слушал Паваротти, он так и поёт.

– Николай, ваш голос совершенно другого типа. Слушайте лучше Лемешева, учитесь напевности у него. Его Ленский пусть и будет для вас примером. Тогда и петь научитесь, и голос сохраните. Поняли меня?

Певец нахмурился и кивнул соглашаясь.

– Давайте ещё раз… Ровнее, ровнее…

В конце урока получилось так хорошо, что остались довольны и учитель, и ученик. Ксюше тоже понравилось, и она лишний раз порадовалась, что попала к отличному педагогу.

– Ну-с, а теперь ваша очередь, милочка.

Юрий Павлович сел за инструмент и положил длинные пальцы на клавиши… Урок начался. Каждый удачный пассаж вызывал у него улыбку, а если что-то не получалось – он останавливался и терпеливо объяснял ошибку. Ксюше скоро почудилось, что с ней занимается не чужой, едва знакомый человек, а отец или дедушка…

Она терпеливо выслушивала замечания и старалась изо всех сил. В театре готовилась постановка "Евгения Онегина", и Ксения попросила поучить с ней арию Татьяны. Юрий Павлович не говорил ничего необычного, просто обращал внимание на те мелочи, раньше казавшиеся ей незначительными, однако, при правильном к ним отношении, они меняли качество пения.

После первого исполнения арии в сцене письма Юрий Павлович задумался.

– Понимаете ли вы, что значит Татьяна Ларина для русского человека? – задал он неожиданный вопрос.

Ксюша растерялась. Понимает ли она Татьяну? Да кто же её не понимает? Но Юрию Павловичу не требовался ответ.

– Татьяна – это идеал женщины. В ней сочетается и любовь, и верность. Удивительная цельность души… Чайковский изменил пушкинскую героиню, исключив намёки, как у Пушкина, что она разочаровалась в своём избраннике. Поймите, в последней картине её любовь к Онегину не в прошлом, как в поэме, а в настоящем. Но она, словно монахиня, остаётся целомудренной. Поэтому вам надо постараться исполнять эту роль не плотью, а душой или даже духом…

– Значит, я должна быть внутренне похожа на неё, – засомневалась Ксения, – но что если я не такая?..