Помимо перетаскивания лодок и саней, самой нашей большой проблемой было то, что мы почти постоянно были промокшие. Правда, мы захватили с собой дополнительную одежду для общего пользования, но на всех её всё равно не хватало, и вскоре мы перестали обращать внимание на сырое снаряжение. Наш маршрут обозначался двумя рядами флажков, между которыми мы должны были пройти по кратчайшему пути, и поскольку это делало невозможным для нас весь день оставаться сухими, мы, понимая, что рано или поздно всё равно промокнем, без колебаний пробирались по колено в слякоти и воде, делая обходы только с драгоценными хлебными санями. Что касается наших мокасин, то уже через три недели среди нас не осталось ни одного, у кого бы обувь оставалась в относительной целости. При ходьбе по воде и мокрому снегу сырая шкура размягчается до консистенции жевательной резинки, а затем – из-за хождения по твёрдому снегу и шершавому льду – мокасины просто исчезают! Не раз после дневного маршрута я видел, как большинство моих людей стояли на льду босыми ногами, стерев даже подошвы своих чулок. И избежать этого было невозможно, так как мы не могли нести достаточно лосиной кожи, из которой делаются подошвы мокасин.

Что мы только ни придумывали, чтобы не уберечь ноги ото льда! Сначала мы делали подошвы, пришивая одну заплату из лосиной кожи поверх другой. Затем мы попробовали кожу с шлюпочных вёсел, но она была слишком скользкой, как и листовая резина, от которой некоторые сразу отказались. Мы использовали парусину: сшили из лямок от вещевых мешков небольшие заплатки для пяток и подушечек наших ступней, плели то же самое из канатной пряжи, пеньки и манилы с деревянными подошвами или полностью плетёнными по форме ноги. Многие ходили с выглядывающими из мокасин пальцами ног; некоторые – в обуви, полной дыр, из которых при каждом шаге брызгала вода. И всё же никто не роптал и не жаловался, и я должен здесь сказать, что ни одна корабельная команда никогда не переносила такого тяжёлого труда с такой стойкостью. Возможно, найдётся и другая команда, которая справлялась с этим не хуже, но лучше – никогда!

Наши развлечения – Нас относит – Бобы и пудинг – Продвигаемся вперёд – Остров Беннетта – На лодках – Наши собаки – По открытой воде.

В первое воскресенье каждого месяца, как это было у нас заведено с тех пор, как мы покинули Сан-Франциско, с молитвами читался «Акт о лучшем управлении Военно-морским флотом США», и, исключая это благочестивое развлечение, наш распорядок дня оставался без изменений; какие-нибудь неполадки с санями или необычное количество переправ через трещины и полыньи – одно только это могло задержать наш «марш-бросок».

По вечерам, завернувшись в спальный мешок, забавно было лежать и слушать, как мужчины болтают о своих прошлых радостях. Перечислив все вкусности, которые они когда-либо ели, все в конце концов соглашаются, что лучшие обеды на борту «Жаннетты» были в среду – «бобовый день», когда также подавали «радость моряка» – пудинг с изюмом. И поднимались горестные стенания при воспоминании о том, что, если оба эти лакомства были в один день, то нельзя было отведать и пудинг, и бобы – надо было выбирать что-то одно. Затем следовали признания в том, что было сделано с остатками: великодушный рассказывал, как он отдал то, что не мог съесть, повару-китайцу; шутник – как он расхвалил пудинг Инигину, просто чтобы посмотреть, как тому понравится сладкое, или как быстро съел всё и попросил добавки; а жадина признался, что не бросил свою еду даже собакам, а приберёг и бобы, и пудинг и съел их потом холодными.

Делонг мечтал поесть жареных устриц, а мы с Эмблером – как бы мы расправились с большой жирной уткой… или нет, с индейкой… или даже целым гусем: «Целиком, старина, всенепременно целиком!». Возможно, ни один из нас не одолел бы целого гуся, но хотя бы восхитительно разделал и роскошно попиршествовал самыми лакомыми кусочками, каждый на свой вкус и от своего собственного гуся – ах! – «Ха-ха! (это Чипп), – размечтались! Жареная куропатка на гренках, говорите?! Потрохов вам жареных! – ну, может, свиную голову с капустой…» Такое саркастическое замечание обычно пробуждало нас от фантазий, которые стали реальностью – увы! – далеко не для всех из нас.

Через несколько недель нашего похода капитан Делонг сделал точные наблюдения за солнцем и узнал, к своему большому удивлению и огорчению, что нас отнесло примерно на двадцать четыре мили на северо-запад. В этом не было никаких сомнений; его выводы были подтверждены методом Сомнера[23], и наше положение казалось теперь абсолютно безнадёжным. Проходить ежедневно от двадцати пяти до тридцати миль в течение двух недель, чтобы обнаружить, что мы продвинулись на двадцать четыре мили назад!

Чтобы пересекать теперь движущийся лёд под прямым углом, Делонг изменил курс с юга (истинного) на юго-юго-запад. Мы все были уверены, что в конце концов выйдем к открытой воде, если будем двигаться строго на юг, каким бы сильным ни был дрейф на север и запад. Это был всего лишь вопрос времени, однако у нас было провизии всего на шестьдесят дней, а впереди было путешествие в пятьсот миль – мы могли просто снова вмёрзнуть в лёд, не успев спустить наши лодки на воду.

Примерно через неделю после этого капитан Делонг сделал другие вычисления и выяснил, что мы, наконец, преодолели около двадцати одной мили. Мужчины приуныли, справедливо догадавшись о причине, по которой результаты первого наблюдения держались от них в секрете. В конце дня, когда почти всё было перевезено, я громко объявил хорошие новости: «Ребята, капитан говорит, что за прошедшую неделю мы прошли двадцать одну милю, и что теперь течение в нашу пользу».

Со всех сторон донеслись радостные возгласы, и последние сани с удвоенной энергией помчались вперёд.

И вот наконец перед нашими глазами то, что обрадовало всех нас. В течение последних нескольких дней мы с волнением наблюдали за тёмным облаком, висящим на юго-юго-западе. Наконец, в полдень 11 или 12 июля выглянуло солнце, и перед нами открылись Новосибирские острова: величественные голубые горы, яркая полоска льда и воды перед ними, и над всем этим медленно плывёт ослепительно белое облако – самая волнующая сцена для путешествующего в Северном Ледовитом океане! Вдохновлённые новой надеждой, мы устремились вперёд, как к новой Земле Обетованной. По мере нашего приближения к острову лёд становился рыхлее, полыньи чаще, а дичи больше. Два-три раза мы ужинали тюленями, а незадолго перед тем, как ступили на землю, Герц застрелил медведя, мясо которого стала самым желанным дополнением к нашему скудному рациону, поскольку мы шли по льду ещё пару дней – в тумане, по мокром снегу, спали, несчастные, в наших мокрых палатках, мокрой одежде и на наших мокрых снежных постелях. В жестянках из-под пеммикана мы нажарили бифштексов и натушили мяса, используя медвежий жир в качестве топлива.

Лёд тем временем двигался взад-вперёд с приливом и отливом, неуклонно при этом двигаясь на восток. Если мы теперь проплывём мимо острова, то никогда не восстановим утраченные позиции; поэтому утром следующего дня мы приготовились сделать бросок к суше, со стороны которой, хотя её и не было видно, мы слышали постоянный скрежет льда и крики морских птиц. Мы приближались к острову, как внезапно солнце, словно невероятным усилием, разорвало облачную завесу, и вот! – перед нами, так близко, что, казалось, рукой достать, возвышаются на высоту 3000 футов почти отвесные черные базальтовые скалы, испещрённых пятнами красных лишайников, мощные уступы их покрыты вековым слоем растительных остатков, а гигантские утёсы раскрошены неумолимым временем. Зрелище было великолепное, и у всех вырвались невольные восклицания. Это вдохнуло в нас новую энергию, и каждый мужчина почувствовал себя Геркулесом, открывающим свои Столбы. Мы сознавали, что судьба наша решается сейчас или никогда, поэтому схватили лодки и сани и стремительно перебросили их на выступ ледяного припая, к которому наша льдина причалила на какое-то мгновение. Наконец-то! Припай в этом месте лежал на пологом берегу, и многие из нашей команды ступили на твёрдую землю впервые за два года. Выглядели мы вместе со всеми нашими потрёпанные непогодой пожитками весьма жалко: худые, обветренные, оборванные и голодные. Мы и так выглядели довольно плохо, пока шли по льдам; но теперь, после напряжения всех наших сил, под этими гигантскими скалами, палатки наши казались жалкими муравейниками, а сами мы – крошечными трудягами-муравьями, тащивших кучку тряпья, мешков и старых потрёпанных лодок в качестве добычи. После ужина мы построились и с развевающимися флагами направились к острову, которым капитан Делонг вступил во владение от имени Бога и Соединённых Штатов и назвал его островом Беннетта. Лейтенанту Чиппу было приказано предоставить экипажу полную свободу, какая только возможна на американской земле. Впрочем, возможностей насладиться таковой на самом деле было весьма мало, и Джек по привычке заворчал про «сухие крестины». И действительно, он только что сошёл на берег с двухлетним жалованьем в кармане, а куда он мог его потратить?