- Черта с два я тебе доверяю, - усмехнулась Карлина, откидываясь на мужчину, пока он гладил ее живот; Гейзенберг хотелось, чтобы он потрогал ее грудь или опустился ниже, но в таких делах Альцин никогда не торопился. Когда ее живот начали ласкать уже две ладони размером с хороший такой ковш, женщина сжала колени.
- И, тем не менее, ты продолжаешь меня навещать.
- Других развлечений здесь просто нет.
- Я потрясен до глубины души, - голос мужчины звучал скучающе, ладони продолжали шарить по телу Карлины, которая прижалась щекой к внутренней стороне его локтя. - Я думал, ты настроена серьезно, а оказалось, что тобой движет жажда развлечений.
- А тобой двигает голод, - заявила Карлина, приподнимаясь на носочки, так, что пальцы Альцина опустились чуть ниже, к лобку, поросшему курчавыми волосами. Гейзенберг не брила ноги, подмышки и прочие места, лорд Димитреску морщился, однако ехидно называл ее волосяной покров шерсткой и говорил, что она на половину волчица. Карлина немного обижалась, сразу же думая о ликанах, однако прогибаться под лорда Димитреску не собиралась. Если ему так нравится бриться везде, то, пожалуйста, а к ней нехер лезть с этим бредом.
- Голод двигает всеми, - следующий поцелуй пришелся в висок Карлины, пальцы забрались в кудряшки у нее в паху, и женщина содрогнулась, обхватывая руку Альцина. - Просто у меня он немного сильнее, чем у всех остальных.
- Немного? Это слабо сказано, - ноги Карлины совсем ослабели, когда лорд Димитреску забрался пальцем ей между ног, раздвигая складки. Гейзенберг могло хватить и его рук, чтобы кончить, однако если Альцин пускал в ход язык или член, то женщина под ним забывала саму себя.
- Мне нужно не больше, чем самому простому парню, - развернув Карлину лицом к себе, мужчина без труда подхватил ее на руки, поддерживая под ягодицы; грудь Гейзенберг оказалась на уровне его лица, и он с упоением принялся облизывать ее соски.
- Еда, сон, крыша над головой. Здоровые дети, добротная одежда, - перечислял Альцин, на секунду отрываясь от груди Карлины, - дорогая сердцу женщина. Что еще нужно для хорошей жизни?
- Даже не знаю, - Гейзенберг не могла промолчать, хотя мысли в голове пребывали в беспорядке; ни о чем думать не получалось, кроме того, как ей приятно. В обособленной деревушке ручным уродцам Матери Миранды действительно жилось неплохо, однако Карлина не отказалась бы и от обычной жизни среди людей, а не зараженных и ликанов. Плевать на эксперименты, Каду, культ и церемонию, она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, где по вечерам слышно не вой, рев и плач, а музыку, смех, вой сирен и шум трасс. Однако Альцин ни за что не бросит свой замок, наследие предков, которые в свое время отказались от него.
- Ты слишком много думаешь о лишнем, - пожурил лорд Димитреску, целуя Карлину в шею; пальцы мужчины касались ее между бедер, подготавливая и растягивая, и женщина нетерпеливо подкидывала зад; ей хотелось так, что зубы сводило. - Отпусти все пустое - и жить станет намного проще.
- Не станет, - Карлина прикрыла глаза; Альцин ее не понимал - для лорда Димитреску Миранда была спасением, а Гейзенберг видела в ней только надзирателя и мучителя. Узнай Альцин о планах Карлины, чтобы он сделал? Выдал бы ее Миранде, поддержал или посоветовал забыть? Женщина не нуждалась в одобрении лорда Димитреску, однако ей хотелось, чтобы он по-настоящему был на ее стороне.
Пока его хватало только на то, чтобы целовать Карлину, опуская ее на себя медленно, остервенело сжимая ее бедра, и Гейзенберг на эту ночь было достаточно. Потом, как и всякой женщине, Карлине захочется большего, и если лорд Димитреску не сможет ей этого дать, то будет очень печально. Тряхнув головой, Карлина обняла мужчину за плечи и прижалась своим ртом к его губам, чувствуя, как щекочут раздражающие усики Альцина. Плевать на Миранду; она испортила Карлине Гейзенберг всю жизнь, так пусть хотя бы этот вечер будет свободным от мыслей о ней.
========== Village II ==========
Комментарий к Village II
Особая благодарность читателю Джукин Киндич за идею с пуговицами.)
Штурм переминался с ноги на ногу, стоя на полусогнутых, нервно дергаясь всякий раз, когда ведьмы подходили к нему слишком близко. Лопасти дробилки, заменявшей ему голову, не двигались, но механизм отзывался чуткой вибрацией, когда Даниэла или Кассандра касались Штурма. Мастерская звенела девичьим смехом, Гейзенберг, сидя без шляпы, но в очках с увеличительными линзами, никак не мог закончить перепаивать одну микросхему; стоило только немного сосредоточиться, как паршивки вновь принимались заливаться хохотом, терзая несчастного Штурма, в котором человеческого осталось разве что ноги. От остального Карл избавился за ненадобностью; Гейзенберг создавал из него бойца, механизм абсолютного уничтожения и беспрекословного подчинения, стер его личность, оставил лишь инстинкт самосохранения, бешеное желание выжить и ярость к посторонним. Не было ни страха, ни жалости, Штурм был четко запрограммирован на убийства, однако трех хихикающих девиц будто бы смущался. Он сжимался, приседал, шарахался в сторону, путаясь в собственных ногах, но не нападал, зная, что перед ним не враги, но и друзей в расшалившихся дочерях Димитреску он не видел. Их поведение выходило за рамки встроенных в него установок, и бедолага Штурм пребывал в смятении, пока Бэла проходилась ладонью по крепким, рельефным бокам и спускалась к жилистому бедру, чтобы провести по нему ногтями. Даниэла тем временем с видом важным и донельзя задумчивым ощупывала его живот, а Кассандра, кусая улыбающиеся губы, любовалась спиной Штурма. Окруженный нахальными, бесстыдными девчонками, Штурм только и мог, что топтаться на месте, сигнализируя Гейзенбергу красным светом впаянной ему в спину лампочки. Когда Бэла деловито помяла его ягодицу, Штурм не сдержался: лопасти разогнались, разрубая воздух, ведьмы с визгом и смехом бросились в стороны, а Штурм завертелся волчком, не зная, за кем бежать, кого именно из паршивок выбрать целью. Стоило ему повернуться в сторону младшенькой, рыжей и самой взбалмошной из всех троих, Гейзенберг нажал на рычаг, и мощный разряд тока прошил тело Штурма; он забился, еле держа равновесие на подгибающихся ногах, которые разъезжались в стороны, как у новорожденного теленка. Штурма корчило от боли - нервные окончания Гейзенберг почти не тронул, - и ведьмы следили за тем, как его корежило и колотило с жадным, веселым любопытством. Даниэла широко улыбалась, распахнув медово-золотистые глаза, хлопала в ладоши, пока Бэла прохаживалась вокруг Штурма, играя собственными волосами. Кассандра помахивала серпом, словно теннисной ракеткой; больше выпендривалась, чем всерьез угрожала. Знала соплячка, что по заднице получит, если что-нибудь здесь похерит, а у Гейзенберга рука тяжелая, приложит так, что мало не покажется. Но Штурм сам нарвался - у ублюдка была четкая, ясная команда, ослушался - получишь по ебалу, иначе никак. Альсина потом бы с Карла семь шкур спустила за своих девчонок.
- Бедняжка, - елейно пропела Бэла, подходя к сжавшемуся на полу Штурму, - ему, должно быть, очень больно.
- В этом и смысл, - хохотнула Даниэла; придерживая юбки, она приплясывала, подпрыгивая и картинно взмахивая подолом, а Кассандра водила пальцем по лезвию серпа, чему-то туманно улыбаясь. - Люблю, когда мужчинам больно.
- Разве он мужчина? - светловолосая Бэла, фыркнув, указала пальцем на пах Штурма, перечерченный несколькими грубыми, бугристыми шрамами. - В нем же ничего не осталось.
- Все самое интересное отрезали, чтобы заменить железками, - изрекла Даниэла, скорчив рожицу, и заслонилась ладонью, когда Гейзенберг, откинувшись на спинку стула, повернулся к девушкам.
- “Самое интересное” ему без надобности, - отчеканил он, чем только сильнее рассмешил сестер.
- Ох, как жестоко! - всплеснула руками Бэла. Штурм, стоя на коленях, мерно раскачивался из стороны в сторону, уже не пытаясь отбиваться от льнущих к нему ведьм, однако сам Карл не выдержал, когда девушки дружно повисли на Штурме, пробегаясь пальцами по конструкциям механизма, которые вплавливались в органическую ткань, в кожу и кости. Шарахнув кулаком по столу, Гейзенберг поднялся, но ведьмы только повернули головы в его сторону, и не думая отпускать свою игрушку.
