========== Village I ==========

Девчонка совсем крохотная, умещалась на ладонях Альсины, словно камушек; леди Димитреску держала ее на вытянутых руках, позволяя своим по-гиеньи хихикающим дочкам посмотреть на нее. Девицы кружили коршунами над ребенком, и Гейзенбергу делалось не по себе всякий раз, когда Бэла или Кассандра протягивала к Розмари замаранные в крови пальцы. Трогать девочку ведьмы не решались, но у Карла все равно в груди екало, когда они начинали шипеть и щелкать зубами; кровососки поганые, могут заиграться, и тогда от Розы и косточек не останется. За малявку Миранда им всем головы снимет, не помилует и дуреху Беневиенто и пугало Моро, которых даже нет в замке, однако Альсине, кажется, глубоко похер, что ее дочери захлебываются слюной, как голодные псины при виде мясной кости. Леди Димитреску с умилением взирала на Бэлу, Даниэлу и Кассандру, которые толкались, хихикали, скалились, делая вид, что хотят укусить. Розмари, лежа на ладонях Альсины, будто в колыбели, лупала сонными глазенками и пускала пузыри из слюны. Гейзенберг брезгливо скривил рот; мелочь еще, а уже такая заноза в заднице. И угораздило же ее попасться Матери Миранде!

- Какая хорошенькая! - восхитилась темноволосая ведьма, шумно облизываясь; ее рыжая сестра истово закивала.

- Она как куколка. Можно нам с ней поиграть? - Даниэла вытянулась в струнку, обратив к снисходительно усмехавшейся леди Димитреску лунно-бледное лицо. - Пожалуйста, мама, ну, пожалуйста! Мы будет очень осторожными!

- С ее головки и волоска не упадет, - поклялась Бэла, в приступе умиления прижав ладони к щекам, но отскочила, выставив клыки, когда подошедший Гейзенберг взмахнул молотом, разгоняя воздух. Взметнувшийся порыв ветра захлопал черными юбками ведьм, которые юркнули за спину своей рослой матери, сидящей в кресле размером с добрый оружейный шкаф. Черное жужжащее облако из кровавых мух росло над головой Альсины до отвращения довольной. Ее золотящийся взгляд был полон такого злорадства, что Карл, передернув плечами, сплюнул прямо на вытертый паркетный пол.

- Осади своих девок, - рявкнул Гейзенберг; эхо его голоса, отскочив от сводчатого потолка, разлетелось по всей зале. - Пусть даже не облизываются на соплячку! Я им лично головы размозжу, если хотя бы оскалятся в ее сторону.

- Хам, - в грудном голосе леди Димитреску звучало ленивое презрение и уверенность в собственном превосходстве, - наглец, как смеешь ты указывать мне в моем же доме? Если я пожелаю, то ты никогда не покинешь этих стен. Мой замок станет для тебя последним пристанищем.

- А чем это ты собралась меня тут удержать? На цепь посадишь? В комнате запрешь? - мужчина, усмехаясь, потер заросший подбородок. - Я согласен только на твою спальню. Уверен, кровать у тебя здоровенная, вдвоем мы там легко поместимся.

- Думаешь, я пущу тебя, грязного клопа, в свою постель? - бросила Альсина, дернув могучим плечом. - Все равно, что паршивого пса рядом с собой уложить.

- То-то я и смотрю, что рядом с тобой давненько никто не лежал. Поэтому ты так на всех кидаешься? - осклабился Гейзенберг, отступая на почтительное расстояние от женщины и ее скалящихся в остервенении дочерей; ведьмы, сгорбившись, шипели, по-звериному тряся головами; их спутанные волосы - белокурые, рыжие и черные - походили на свалявшуюся шерсть.

- Мама! - хрипела Бэла, припадая на руки и выгибая спину, как разозленная кошка. - Позволь мне вырвать ему горло!

- Выдавить глаза! - вторила Кассандра, а Даниэла, истерично хохоча, парила над полом, окруженная черным жужжащим облаком кровавых мух.

- Вскрыть его от глотки до паха за то, что так говорит с тобой! - надрывалась рыжая, и залу заполнил ее тонкий, высокий голос, сверлом вгрызающийся в голову Гейзенберга. В ушах засвербело, словно туда залетел комар, лоб и затылок отозвались ноющей болью, остро заломило в переносице; почесав мизинцем в ухе, морщась от удовольствия, Карл взглянул на щерившую окровавленный рот ведьму и легко подкинул на ладони молот. Даниэла отшатнулась испуганной псиной, которой может достаться от рассерженного хозяина, однако Бэла и Кассандра продолжали бросаться парочкой шелудивых сук с молчаливого одобрения Альсины, откровенно наслаждавшейся заступничеством своих дочерей. Розмари Уинтерс в ее руках как-то уж подозрительно морщилась и сопела своим носиком-пуговкой.

- Да, девочки мои, - леди Димитреску откинулась на спинку кресла, закинув ногу на ногу; ткань платья на ее бедре натянулась, обнажив контур тела; крутой изгиб напоминал Карлу холмистую местность, такую, по которой едешь на велосипеде без педалей специально, чтобы свернуть себе шею. - Я тоже считаю, что за свои слова он должен заплатить, однако… Матерь Миранда за что-то его ценит. Поэтому закроем глаза на невоспитанность Карла. В конце концов, он всего лишь мужчина.

Темно-алые, как перезрелые черешни, губы тронула надменная улыбка; ведьмы, мерзко хихикая, устроились у ног Альсины, ласкаясь к ней; руки женщины были заняты ребенком, поэтому дочери терлись об ее колени, обвивали их темными от грязи и подсохшей крови руками и ехидно поглядывали на Гейзенберга, который не имел права касаться так Альсины. Стервы спесивые; насекомые, поганые падальщицы, а нрав как у бешеных гарпий, прямо вылитая их мамаша. Леди Димитреску и мух выдрессировала себе под стать.

- Вы сейчас допиздитесь, - беззлобно бросил Карл, ухнув молотом об пол; мощный удар сотряс стены залы, задребезжали стекла в окнах, паркет хрупнул тихо, как яичная скорлупа, и когда Гейзенберг закинул оружие на плечо, пылающему взгляду Альсины предстала внушительная вмятина в полу. Женщина шумно вздохнула, затрепетав крыльями носа, зло приподнялась в кресле; Бэла, Кассандра и Даниэла напружинились, будто гончие перед броском, и в это мгновение Розмари Уинтерс решила напомнить о себе требовательным ревом. Ведьмы пугливо притихли, Альсина уставилась на ребенка во все глаза, а Карл, ухмыляясь, хлопал себя по карманам плаща в поисках сигарет. Он отошел на пару шагов, с затаенным весельем наблюдая за обескураженной Альсиной, успевшей, видимо, позабыть, что дети, особенно, такие маленькие - те еще крикливые засранцы.

Леди Димитреску переложила Розу с ладоней к себе на колени, неуклюже покачала вопящую девочку, красную от натуги, и, донельзя недовольная, покосилась на Гейзенберга, безмятежно попыхивающего сигаретой. Играя посеребренной зажигалкой, на которой был выгравированы конь и счастливая подкова, Карл сквозь темные очки и клубы сизого дыма наблюдал за растерянной Альсиной и тремя ее дочурками, которых плач ребенка встревожил хлеще, чем крик петуха - болотную нечисть.

- Я не хочу играть с ней… такой, - изрекла Даниэла, отпрянув от девочки, а Бэла зажала уши руками.

- Пусть она замолчит! Мама, сделай что-нибудь!

- Ненавижу, когда они кричат, - добавила Кассандра, единственная, кто осталась рядом с леди Димитреску, - почему она плачет? Ей больно? Холодно? Может, она хочет есть? Я готова поделиться с ней кровью. Ей же хватит несколько глотков?

- Глупая, - манерно фыркнула Бэла, уперев руки в бока, - дети не пьют кровь.

- Тогда, может, дать ей вина? - предложила Даниэла, склонившись над девочкой, которая замолчала, увлекшись ее ожерельем, протянула к нему розовые ладошки, но снова захныкала, когда рыжая ведьма, пожадничав, прикрыла украшение рукой. Альсина уложила Розу на сгиб своего локтя, бережно придерживая ей головку; лицо женщины превратилось в маску с трудом сдерживаемой ярости.

- Несносное дитя, - процедила леди Димитреску; Бэла, самая спокойная и рассудительная из личной своры Альсины, пожала плечами.

- Если зажать ей рот, то она замолчит.

- А если и нос, то умолкнет навсегда, - захихикала Даниэла и втянула голову в плечи под прицелом негодующих глаз названной матери.

- Этот ребенок принадлежит Матери Миранде. Она не должна пострадать, - отчеканила женщина, дергая подбородком всякий раз, когда Розмари брала новую октаву. Девчонка разревелась всерьез, не просто канючила, а конкретно голосила, и ее плач раздражал Гейзенберга посильнее причитаний Моро или ведьминского хохота. Альсина выглядела такой обескураженной, словно выкатившаяся на лед кобыла: она понятия не имела, как поступить и как успокоить девочку, однако знала, что делать что-то надо, хотя бы для того, чтобы малявка заткнулась и перестала терзать уши всех присутствующих. Леди Димитреску трясла Розу на руках, словно “Дайкири” взбалтывала, ее дочери, насупившись, жались друг к другу, предпочитая держаться в стороне, а Карл, задавив окурок носком ботинка, потянулся за новой сигаретой. Горький, царапающий нос запах табака заглушил аромат духов Альсины, но оказался слишком слаб перед плотным кровавым душком, пропитавшим стены замка.