Но романтики особенно падки к головной любви. Сперва они сочиняют программу любви, потом ищут достойной себя женщины, а за неимением таковой любят пока какую-нибудь: им ничего не стоит велеть себе любить, ведь у них всё делает голова, а не сердце. Им любовь нужна не для счастия, не для наслаждения, а для оправдания на деле своей высокой теории любви. И они любят по тетрадке и больше всего боятся отступить хотя от одного параграфа своей программы. <…>

Кто в молодости не мечтал, не предавался обманам, не гонялся за призраками, и кто не разочаровывался в них, и кому эти разочарования не стоили сердечных судорог, тоски, апатии, и кто потом не смеялся над ними от всей души? Но здоровым натурам полезна эта практическая логика жизни и опыта: они от нее развиваются и мужают нравственно; романтики гибнут от нее…»

Читайте классику, обсуждайте и спорьте!!!

3 октября 2007

Хочу обнять, крепко прижать, внушить силу в кого ещё верю, потому что плохо знаю – то есть насквозь, но не позволяю в своём присутствии переставать быть собой… И снова так, как и должно быть. Иначе… Не иначе!

Сказку последний раз рассказывала ещё в Индии русским ребятишкам, когда купались в озере и уплыли на дальний камень. Припомнила гусей-лебедей, вместе досочиняли. И вот – рассказывала сегодня. Всё пришло само собой.

Было море из вопросов. В нём – остров правды. Туда одного путника привели птицы. Они видят 37 цветов, а люди только 12. И знают они гораздо больше. Тот, кто там, мужчина или женщина, ребёнок или гость системы, становится потоком. Там нет реальности. Не надо ничего бояться, мыслить, забывать-вспоминать, грустить. Можно только удивляться и спрашивать. Потому что нет там реальности. Есть там только правда. И ещё сиксилиарды триллионов путей, по которым можно путешествовать. Там друг друга не видишь. Кого-то ощущаешь голосом, кого-то ветром или дыханием, с кем-то споришь, с кем-то танцуешь. Остров нельзя вообразить. Можно только нарисовать. И это будет единственная правда. Ещё можно почувствовать – это когда очень холодно, только надо чтоб очень-очень, ну совсем никак, понимаешь, как сейчас?

В области серых каменных глыб с окнами, то есть в городе, жил мальчик. Всё было так однообразно и пасмурно, но ещё поправимо – холодно, да, очень-очень. Он ехал в электрическом тоннеле, трамвае, по-вашему, в свой день рождения. Встал с кресла, чтобы усадить бабушку. Пионером он не был, хотя все тогда ещё были. Но он встал, просто потому что у неё были добрые глаза, такие, знаешь, совсем добрые-добрые, настоящие. Только поэтому. Встал у окна, дыхнул на стёклышко, вот так, тихо-тихо, и стал чертить. И начертил остров. Тот самый. Только он ещё не знал.

Он с детства любил аэропорт и после школы сбегал туда, а не курить за гаражи. А уроки он любил, просто слушал и погружался, не думая о постороннем. В аэропорту его полюбила одна тётенька и стала пускать в зал ожидания – он каждый раз приносил ей свои рисунки, которые она собирала на стене. Он так мечтал полететь. Но ещё больше ему нравилось слышать разные истории и видеть лица, которые приземлились в этом месте впервые или покидают его навсегда. А разве можно представить, чтоб и вправду, навсегда-навсегда? Ты спишь? Сейчас самое главное, понимаешь? Он не полетел, не смог. А ты сможешь. Ты должен пойти туда.

Когда приземлишься, выходи на улицу, поворачивай направо и ступай чётное количество шагов, не важно – сколько, главное не 7, 9, 17, 29… Взгляни напротив и садись в рикшу, только обязательно к водителю с усами, тому самому, так надо… Когда он скажет «выходи», повернись вокруг себя и останови взор на первом, что увидишь. В двух метрах будет стёклышко. Не важно, зеркальце на земле или окно дома. Нарисуй его там. Ты узнаешь. Он очень хотел попасть, но попадёшь ты. Этот остров. Где птицы. Где правда. И ветер. Добрый-добрый, что прям совсем невозможно. И нет никакой реальности. И нас… Есть. Только потоки. «Мы ничто. Мы – это вы. Вы всё.» Ты знаешь, откуда это. Мой любимый фильм Вендерса. «Небо над Берлином». И два потока соединяются, да, почти так, и отправляются в путешествие, но не по триллиардам путей, а в мир. Наш мир. И они парят. Но не только над, а везде. И видят не только сверху, но и изнутри, и из-под. Ты ведь знаешь, как это, из-под. Можешь нарисовать. И внутри видят суть вещей, и сами они суть. И вокруг. И сверху. И повсюду. В потоке. Потому что там только правда. И очень-очень холодно, так, что можно разглядеть. Можно-можно, хоть руки уже и согрелись.

Мы отвыкли фантазировать, а если и несём на ходу всякую чушь, так, скорее, в оправдание самим себе. Забываем, что мир – это только… Знаете, кто? Вот мы и вспомнили.

22 октября 2007

Зарубежная литература. Читаю. Спасибо, милый журфак…

Из Новалиса:

«Надо бы гордиться болью, всякая боль есть память о нашем высоком назначении. Большинство людей не хочет плавать до того, как научится плавать. Вместо того, чтобы сужать свой мир, упрощать свою душу, тебе придётся мучительно расширять, всё больше открывать её миру, а там, глядишь, и принять в неё весь мир, чтобы когда-нибудь, может быть, достигнуть конца и покоя. Этим путём шёл Будда.

Как дошёл до этого я, окрылённый юнец, друг муз, любитель странствий по свету, пламенный идеалист? Как смогли они так тихонько подкрасться и овладеть мною, это бессилие, эта ненависть к себе и ко всем, эта глухота чувств, эта глубокая озлобленность, этот гадостный ад душевной пустоты и отчаянья?

Не беспокойся, блудный сын, я не опозорю тебя. Но если тебе непременно нужно чьё-то разрешение на твоё удовольствие, тогда ты действительно бедняга. (Гермина) Эта женщина, разглядевшая меня насквозь, знавшая о жизни, казалось, больше, чем все мудрецы вместе взятые, ребячилась, жила и играла мгновеньем с таким искусством, что сразу превратила меня в своего ученика. Была ли то высшая мудрость или простейшая наивность, но кто умел до такой степени жить мгновением, кто до такой степени жил настоящим, так приветливо-бережно ценил малейший цветок у дороги, малейшую возможность игры, заложенную в мгновенье, тому нечего было бояться жизни. Именно в ту ночь я снова почувствовал, что случай – это судьба, а развалины моего бытия – божественные обломки.

Вы так несчастны, это нехорошо, так не надо. Мне жаль. Выкурите трубочку опиума.

Вы, несомненно, давно догадались, что преодоление времени, освобождение от действительности и как бы там ещё ни именовали вы вашу тоску, означают не что иное, как желание избавиться от своей так называемой личности. Она тюрьма, в которой вы сидите.

Нехорошо, когда человечество перенапрягает разум и пытается с помощью разума привести в порядок вещи, которые разуму ещё совсем недоступны. Тогда возникают разные идеалы… Они чрезвычайно разумны, и всё же они страшно насилуют и обирают жизнь, потому что уж очень наивно упрощают её.»

27 октября 2007

Ночь откровений…

Сила не в том, чтобы противостоять, а для того, чтобы принимать и трансформировать.

Ты будешь тем, что успеешь создать вокруг себя. Это важнее всего. Это и есть что внутри.

Каждый из нас – это всего лишь чья-то ассоциация с собой.

Не рассматривай чьи-то плоды творчества: понравилось – не понравилось.

Суть в другом: есть ли над чем задуматься и что это меняет?

Творчество – способность управлять углом зрения.

Избавилась от своей самой губительной привычки – зависимости от людей. Всё как раз наоборот. Только свободный способен любить.

Не каждый смог стать пророком. Но каждый рождён для реализации пророчеств.

Иногда нам хочется освободиться от себя. Лучший способ – это прийти к себе с улыбкой.

Как же верна фраза «хорошо, что мы – это мы», придуманная на летних дорогах, когда нас упорно останавливали на трассе за превышение скорости и почему-то не штрафовали.