– Запомни, Энджел – за порогом этой комнаты тебя ждет океан фальши, кишащий  злобными фуриями, чьим зубам позавидуют самые страшные чудовища глубин. Каждая улыбка – ложь, ласковый взгляд прячет злой интерес, жаждущий грязи, а под шелком и бархатом – острые когти, и если ты попадешься…

Холодок пробежался по обнаженным плечам и рухнул ледяным камешком на дно желудка. Энджел нервно сглотнула.

–…если попадешься, все эти милые леди и джентльмены разорвут тебя на части, а останки втопчут в грязь общественного порицания! О, и ради Создателя,  подбородок выше на дюйм.

Голова дернулась вверх.

Свет множества свечей резал глаза до слез, или это она устала смотреть в зеркало, пока служанка наряжала ее, как куклу?

Кукла и есть. Светлая, воздушная, нежная и… неживая. Слегка прикусив губу, Энджел тут же испуганно поправилась – нельзя так делать. Глупая привычка, от которой стоило бы давно избавиться – теперь ей не позволены даже маленькие слабости.

Молчаливая горничная поправила  шлейф цвета слоновой кости. За все время  пребывания в гостевых покоях девушка и слова не произнесла. Однажды Энджел слышала, что государь наказывает провинившихся амулетом безмолвия…

– Все готово. Будут ли указания, госпожа?

… но только не эту.

– Нет, – ответили за спиной. Энджел краем глаза увидела лёгкий взмах унизанной браслетами кисти. У нее тоже были похожие когда-то. Широкое серебряное кружево, искрящееся голубыми бриллиантами.  Он дарил…

– Энджел, не смей кусать губы! До крови! Ну что за девчонка?!

– Простите, – прошептала, стараясь незаметно слизнуть солоноватую капельку.

Нельзя думать. Воскрешать в воспоминаниях то, что, как дурная привычка, должно остаться в прошлом. Отплакала ведь свое. Сколько ночей кропила слезами белоснежные наволочки, поскуливая от раздиравшей на части боли. Затыкала уши, пытаясь избавиться от эха злых слов, изодравших  душу в кровавые лоскуты. «Нищенка… Годная только раздвигать ноги…»

От резкого поворота звякнули заколки.

– Я готова, миссис.

Женщина перед ней склонила точечную голову, осматривая с ног до головы. Цепкий взгляд пробежался по беззащитной шее, и умеренно открытому декольте. Кокетливая ложбинка была подчёркнута складками кремового шелка. Лёгкий корсет не стеснял талию, а второй подъюбник и вовсе отсутствовал: новая блажь столицы – безразмерно пышные юбки уступили место элегантной естественности. Раньше такое носили разве что простолюдинки, которым ворох материи – лишняя обуза, но мода – дама весьма непредсказуемая.

– Годится, – кивнула ее строгая наставница.

Ещё одна привычка – поправить нарочно небрежные локоны – зудела на кончиках пальцев, но Энджел заставила себя не двигаться, пока женщина осматривала и свой наряд.

Винный бархат прекрасно освежал и без того моложавое лицо, пряча десяток лет. Посторонний мог бы принять их за мать и дочь…

– Пора, Энджел.

Девушка подошла и встала ровно в пол локте от сопровождающей. Пальцы едва заметно стиснули ручку веера. Хорошо, что юбка надежно скрывает дрожащие колени.

Первый шаг в сторону выхода дался едва ли проще, чем шаг к плахе, но не идти нельзя.

– Один вечер, Энджел, – голос наставницы зазвучал мягче. – Подобными мероприятиями нельзя пренебрегать.

О да, королевское приглашение не бросишь в камин. Несколько завитушек на тонком листе бумаги, и вот подол платья скользит по  мраморным коридорам дворца.

Великолепная роскошь. Сводчатые потолки украшены хрустальными люстрами, где каждая свеча – сверкающий сосуд магического света, стены обиты гобеленами тончайшей вышивки – лучшие мастерицы королевства трудились над огромными полотнами, создавая прелестнейшие картины. Юных нимф, играющих среди цветов и деревьев, белоснежные паруса и брызги моря – тронь, и на пальцах останутся прозрачные капли… Красиво! Но ни одно полотно не привлекало взгляд.

Перед ними из бокового коридора вынырнула стайка дам. Четыре острых, как игла, взглядов – вот и все приветствие. Женщины поспешили вперёд, торопясь быть представленными королю первыми.

Пусть. Она бы и вовсе развернулась и скрылась в ажурных недрах дворца, но тогда бы ее отволокла обратно стража.

– … леди де Вилнод, и ее дочь леди Амелия де Вилнод!

Голос глашатая ударил по натянутым нервам тяжеловесной кувалдой. Не забыть про подбородок. Смотреть на государя не дольше трех ударов сердца, не говорить первой… О, Создатель, что ещё? И зачем она здесь? Ряженая в нежно-кремовый шелк, украшенная драгоценностями… Нищенка…

Блеск и шум бала обрушились на нее сверкающим водопадом.  Завертелся множеством искр, на мгновения дезориентируя, но  тут же исчез.

Все исчезло. И шумное море людей, и сидящий на троне государь, и… воздух.

Энджел хватанула ртом пустоту, чувствуя, как немеют ноги. О ребра бухнул раскалённый ком шипов, запуская по жилам волну испепеляющего жара. Создатель, нет! Только не это! Нет…

Что-то кричал глашатай. Сотня взглядов полетела в нее отравленными стрелами, а она словно зависла в воздухе, лишь по наитию переставляя ноги, потому что иначе рухнула без чувств.

Пронзительный взгляд черных глаз копьем ударил в грудь, вскрывая зализанные наспех раны. Было далеко, но Энджел увидела… почувствовала как напрягаются широкие плечи, а пальцы стискивают серебряный набалдашник трости.

Шаг, ещё шаг… Темная фигура становилась ближе. Безупречный, как всегда, камзол подчеркивал мощную стать, высокие сапоги натерты до блеска. Она тоже их чистила…

Удерживая подбородок в нужном положении, Энджел шла, теряя последние крохи надежды, что происходящее – мираж.

И что настоящий мужчина у себя в поместье, в королевской библиотеке или элитном борделе… Да со своей молодой женой в конце концов! Но не тут. Ведь расписание приемов строгое! Первый день – лишь незамужние леди и кавалеры…

Черный, как сама ночь взгляд крюком тянул к себе. Приказывал идти, и Энджел шла, потому что помнила, как это сладко – исполнять его желания. Любые, даже самые греховные, когда внутри все дрожит от стыда и томного предвкушения.

Мужчина ждал. Стоял  со скучающим видом, но она давно научилась различать малейшие оттенки эмоций на бесстрастной маске. Тонкие губы сжаты чуть плотнее, чем обычно, широкая челюсть напряжена… Щетина? Но он так тщательно брился… Лицо как будто осунулось, постарело, но  глаза – они пылали черными звездами.

Выжигали саму душу, клейменную и плененную без остатка однажды. Не позволяли отвести взгляд, безжалостно разрушая выстраданное ею спокойствие. Уши будто заложило ватой, и в огромном зале наступила гробовая тишина. Пальцы мелко дрожали, а корсет стал невыносимо тесен.

Новый вздох труднее предыдущего, новый удар сердца – больнее… И как только она замерла в трех шагах от трона, тонкие губы разомкнулись, одним словом швыряя ее в бездну ужаса.

– Ангел.

Ноги подкосились, и Энджел все-таки прикусила губу до режущей боли. Демон полыхал яростью.

(4 месяца назад)

Запнувшись о камень, Энджел рухнула в придорожную грязь. Коленки стукнулись о булыжники мостовой, и боль взорвалась перед глазами снопом разноцветных искр. Прикусив губы, чтоб не стонать, она вскочила и бросилась в первый же переулок.

– Э-э-э, красавица…

Взвизгнув, девушка увернулась от темного силуэта и шарахнулась в сторону. В груди горело. Сырой воздух превратился в огонь, а едкий смог жег легкие.

За спиной послышались крики. Хриплый голос брата толкнул под колени, и Энджел чуть не разбила нос.

В уцелевшем башмаке хлюпала вода, платок сбился, а волосы болтались сосульками и лезли в глаза.

Энджел петляла по кривым лонторским переулкам, чувствую, как с каждой минутой погоня становится все ближе. К крикам добавился свист полицейского.

– Мамочка, мама…. – шептала дрожащими губами, отчаянно колотясь в запертые двери. Везде закрыто! И днем в трущобах опасно, а ночью…