Октавиан, который привел из-под стен Рима пять легионов, теперь сменил военный плащ на гражданскую тогу и встречал гостей на пороге шатра, словно радушный хозяин. Антоний, войдя в шатер, увидел три обеденных ложа из слоновой кости, расставленных вкруг стола с искусно выточенными ножками, изображающими козлоногих сатиров. Стол ломился от серебряных блюд с яствами и золоченых дорогой чеканки кубков для вина.

– Прошу вас, господа, – вежливо, сияя улыбкой, проговорил рыжеволосый юноша в тоге, кивком головы приглашая гостей к столу.

– Сначала обсудим наши дела, – резко отозвался Антоний, глядя с недоверием на угощения.

– Я подумал, что прежде чем приступить к переговорам, не мешало бы нам подкрепиться, – скривил губы в насмешливой улыбке Октавиан. – Впрочем, это может и подождать… Но, с вашего позволения, я все-таки выпью, – с этими словами он опустился на ложе, – в отсутствие рабов, сам наполнил свой кубок и пил вино, как истинный гурман, небольшими глотками, не переставая расхваливать его. – Нельзя устоять перед этим божественным напитком! Это вино слаще нектара, который пьют на Олимпе! Виноград, из которого его сделали, выращен на Юлиевом холме…

– Вино из погреба Кесаря? – вдруг оживился Антоний. – Искушение, перед которым не устоять! – вслед за Октавианом он наполнил свой кубок и немного пригубил, а, распробовав вино на вкус, опустошил кубок и налил себе еще. Вскоре уже все трое возлежали на ложах, обсуждая раздел римской державы и борьбу со своими противниками.

– По донесениям разведки, – говорил Октавиан, – Брут в Македонии и Кассий в Сирии собирают войска. После самоубийства Долабеллы Кассий стал хозяином на востоке страны. Мы должны объединить силы и остановить его, пока еще не поздно.

– Кассий грабит богатые провинции, к нему стекаются наемники со всего света, а нам что делать? У нас нет денег даже на то, чтобы расплатиться с теми легионами, которые еще подчиняются нам. Ни сегодня, так завтра они поднимут бунт или перебегут на сторону противника, – после третьего кубка горячительного напитка разоткровенничался Марк Лепид.

– Да, деньги нам нужны, – поддержал товарища Антоний, который успел за считанные месяцы промотать награбленное в храме Опс. – И я знаю, где их можно взять – у наших противников. Они ответят за убийство Кесаря сполна! – воскликнул он и тихо добавил. – Как и те, которые объявили меня врагом…

Октавиан, глядя на самодовольное лицо Антония, понял, что в воспаленном мозгу этого человека созрел какой-то зловещий план. И его догадка тотчас подтвердилась – Антоний внезапно выскочил из шатра и вскоре вернулся с вощеной доской и грифелем в руках. Упав на шелковые подушки, он быстро начал что-то писать, а затем, окончив, показал своим товарищам, будущим триумвирам. Они, взглянув, увидели выведенные неровными латинскими буквами фамилии десяти самых известных политиков Рима, в числе которых были Бруты, Кассии, а Цицерон занимал в этом списке первое место.

Октавиан побледнел и качнул головой:

– Мы не можем опускаться до такого! Это же… – он не договорил. Антоний опередил его:

– Проскрипции2. Так мы уберем с дороги тех, кто нам мешает, и завладеем их имуществом.

– Это чересчур суровая мера. Я против насилия! – заупрямился Октавиан. Он поднялся со своего ложа и торопливо двинулся к выходу. Антоний остановил его словами:

– Кесарь, ты же не можешь противиться воле большинства, не так ли? Так, давайте голосовать, как принято в нашей республике, – он подмигнул Лепиду, и тот поднял руку, говоря «да» проскрипциям.

– Хорошо, – был вынужден согласиться Октавиан. – Но Цицерона на съеденье я вам не дам…

При одном упоминании этого имени у Антония испортилось настроение, и он заорал:

– Эту вечно гавкающую собаку я готов собственноручно задушить и оторвать ей голову!

Два дня они делили государство на части и расширяли список приговоренных к казни, внося в него все новые и новые фамилии. Говорят, Октавиан долго не уступал Антонию Цицерона, пока безжалостная пряха Лахеса не перерезала нить судьбы знаменитого оратора.

– Бросим кости, – предложил Антоний, раскладывая на столе игральную доску. – Так сделал Caesar, переходя Рубикон. Он положился на волю богов и победил…

Октавиан, обожая эту игру, нехотя согласился. Он понадеялся на свое везение, которое редко его подводило. Однако теперь на кону были не деньги, а жизнь человека.

– Играем до первой «Венеры», – говорил Антоний, уступая первый бросок Октавиану. Увы, удача на сей раз отвернулась от юноши. У него выпала «собака». Он разочарованно поглядел на кости, лежащие на доске одной и той же гранью, обозначенной цифрой – I. Судьба Цицерона в тот день была решена…

***

В Риме сенат собрался на чрезвычайное заседание, на котором был зачитан эдикт, подготовленный триумвирами:

– В добрый час! Из проскрибированных по этому списку никто пусть не принимает никого, не скрывает, не отсылает никуда, и пусть никто не позволит подкупить себя. Если же кто-то будет изобличен в спасении ли, в оказании ли помощи или в знании, того мы, не принимая во внимание ни оправданий, ни извинений, включаем в число проскрибированных. Пусть приносят голову убившие к нам – свободный за двадцать пять тысяч аттических драхм за каждую, а раб за свободу личности и десять тысяч аттических драхм и гражданские права господина. То же пусть будет и доносчикам. А из получивших никто не будет записан в наши документы, чтобы он не был известен.

Заседание сената продолжалось допоздна. Тем временем, таблички с именами лиц, объявленных вне закона, были вывешены на форуме…

Корнелия проснулась посреди ночи. Услышав крик, рабыня, едва задремавшая, стремительно ворвалась в спальню молодой госпожи, – с масляной лампой и кувшином в руках.

– Луций, Луций, – все время повторяла имя мужа Корнелия. Она тяжело дышала и озиралась по сторонам круглыми от страха глазами.

– Это был просто сон, госпожа моя, – прозвучал ласковый голос рабыни. Корнелия выпила поднесенной служанкою воды и, переведя дух, снова смежила очи, как вдруг что-то вспугнуло подкравшийся сон.

– Лидия, – позвала Корнелия служанку.– Что это? Как будто шум за окном…

– Если желаете, госпожа, я пойду и посмотрю, – отозвалась рабыня.

– Ступай, милая, погляди.

Корнелия, проводив глазами служанку, лежала на постели и внезапно почувствовала движение ребенка во чреве. Погладив рукою свой заметно выступающий живот, она нежно проговорила:

– Драчун, нехорошо маму обижать.

Вскоре в спальню вбежала плачущая Лидия. Корнелия встрепенулась:

– Что стряслось?

Лидия что-то говорила, но из-за рыданий нельзя было разобрать.

– Не реви, – прикрикнула Корнелия на рабыню. – Говори.

Лидия испугалась и попыталась объяснить, что происходит, но из ее сбивчивого рассказа следовало, будто на Рим движутся вражеские полчища, а потому теперь все бегут из города. Корнелия, почувствовав опасность, велела разбудить отца семейства. Вскоре, однако, выяснилось, что Луций Кассий еще не вернулся из курии, где проходило заседание сената.

– Что же с нами будет теперь? – заголосила Лидия, наводя панику на весь дом.

– Успокойся, – резко проговорила Корнелия, своим хладнокровием подавая пример всем домочадцам. – Лучше помоги мне одеться…

В сопровождении раба, спрятавшего кинжал под плащом, молодая женщина, накинув на голову покрывало, вышла из особняка Луция Кассия. В морозном воздухе чувствовалось напряженное ожидание чего-то рокового, зловещего… В свете горящих фонарей мелькали пугливые тени. Скрипели колеса повозок, груженых сундуками. Мимо Корнелии рабы-сирийцы пронесли своего господина в паланкине.

Весть о проскрипциях застала врасплох римских богачей. Многие сенаторы в ту ночь поспешили укрыться у своих клиентов и в загородных виллах, пытаясь спастись и сохранить самое ценное имущество…