Русс, похоже, потерял счет убитым: в попытке его одолеть егеты Кури уже давно топтали конями тела своих павших товарищей. Но бесконечно долго это продолжаться не могло. Тороп ясно видел брошенный из задних рядов кинжал, черканувший наставника по щеке, и чью-то саблю, разрезавшую его руку вместе с кольчугой. И это не считая пары стрел, попавших в плечо Малика, и тяжелого копья, уязвившего Тайбурыла в круп.

Сам мерянин мало чем мог наставнику помочь. Отражая направленные на него удары и при этом сберегая под щитом безвольно обмякшее тело Улана, он и так не уставал удивляться тому, что все еще жив. Вот где по-настоящему пригодилась Лютоборова наука! Мудрое тело само вспоминало то, что не мог облечь в слова разум. Помимо глаз зрячими сделались макушка и спина, а гибкость и проворство вполне уравновешивали недостатки малого боевого опыта. Отдельной благодарности заслуживал Бурыл. Признав нового седока, он беспрекословно слушался поводьев, кружа на месте, едва не в ногу со своим отцом. Так жеребята превращаются в боевых коней.

Когда щиты мерянина и наставника сделались похожи на ощерившихся ежей, а в рукавицах противно хлюпала кровь, Улан приоткрыл затуманенные злым мороком глаза:

— Холопина безмозглый! — разобрал Тороп едва слышный шепот. — Спасай коня и свою шкуру! Со мной все кончено… Я вижу деда и дядю Улана. Они зовут меня из чертогов великого Тенгу…

— Обойдутся пока без тебя и дед, и дядя! — сердито прицыкнул на мальчишку Тороп. — Где такое видано, сыну поперед отца лезть!

И в это время над полем прозвенел голос белой Валькирии, тут же потонувший в реве двух дружин:

— Эй, красавчики! Вы что, собираетесь жить вечно?

Хирдманы леди Агнесс и ватажники Мала, сражаясь плечом к плечу, прорвали окружение. Самым отчаянным в этой схватке себя показал купеческий сын Соколик: знать, не зря в его жилах теперь текла и Лютоборова кровь.

— Надеюсь, ты не забыл, что в Новгороде у тебя тоже есть брат? — приветствовал юноша русса, прикрывая его щитом от залетной стрелы.

Тем временем вместе со своими всадниками подоспел старший Органа, а с другой стороны, наконец, проложили себе дорогу люди новгородского боярина.

— Улан?!!! — лицо хана Камчибека исказила боль.

— Он дышит, он только что разговаривал со мной, — поспешил обнадежить его Тороп, пока подоспевший с новгородцами Анастасий осматривал рану.

— Что там? — спросил Лютобор.

— Хвала Всевышнему, должно обойтись! — отозвался критянин. — Все-таки он успел отразить удар!

Молодой лекарь закутал мальчика в плащ и устремился к веже, куда женщины и девы племени, не страшась вражьих копий и стрел, уже давно переносили раненых. Навстречу ему со всех ног бежали Мурава и Субут. Анастасий отдал им мальчика, сказал пару слов крестовой сестре и вновь вернулся в бой.

***

Потерпев неудачу при попытке прорыва, потеряв раненым великого хана, военачальники сына Церена отвели конницу назад.

— Они отступают! — торжествующе завопил Твердята.

— Если бы, — мрачно отозвался дядька Нежиловец.

Печенежская конница растеклась на две стороны, пропуская вперед третью линию, «Вечер потрясения». Ее составляла закованная в тяжелую броню, вооруженная длинными копьями, секирами, палицами и мечами пехота. В битву, наконец, вступили северные наемники.

— А вот теперь шутки закончились! — негромко проговорил дядька Нежиловец.

Хотя поле битвы пока оставалось за Сынами Ветра, их воины были уже сильно измотаны, и потерь пока никто не считал. Встреча лицом к лицу со свирепыми северянами, за которыми следовал еще и тяжелый конский резерв, могла все изменить, тем более, что времени до заката оставалось еще предостаточно.

Белоголовый Путша смахнул пот с неразличимых на пропыленном лице светлых бровей и дрожащей рукой осенил себя крестным знамением:

— Ассиряне шли как на стадо волки… — пришли ему на ум слова из Ветхого Завета.

Остальные бойцы молчали, но осунувшиеся, усталые лица выражали смятение: уж больно неслыханной казалась задача, которую предстояло пусть и умереть, но выполнить.

И только глядя на Белую Валькирию, можно было подумать, что у нее в этот миг в самом деле вырастают лебединые крылья: такое нетерпение, такую радость выражало ее лицо. Она различала в толпе наступающих обоих: кровного врага и нареченного жениха.

Ее воодушевление передалось стоящим рядом.

— К бою, земляки! — вскричал ее кормщик, длинноусый матерый здоровяк по имени Хенгист. — Развалины Вулфсвуда и Волверинстоуна взывают к отмщению!

— Смотри, отец! — потянул гостя Мала за рукав его Соколик. — Тот седобородый великан, который шагает впереди, небось, и есть родич негодяя, едва не потопившего наш насад!

— Он ответит за это! — пообещал сыну купец.

— Неплохо бы спросить с него и за гибель нашего старейшины, — сурово проговорил Пяйвий из рода Утки, поглаживая тетиву верного лука.

— Построиться клином! — скомандовал Вышата Сытенич.

— Сотни правой руки — за мной! — приказал Великий Органа.

— Левая рука — растянуться в линию! — отозвался его приемный брат, перетягивая попорченное плечо прямо поверх кольчуги лоскутом от плаща, — Поиграем с викингами в пятнашки!

Легкая, маневренная конница Сынов Ветра вновь разделилась на два крыла. Воины Великого Органа и Лютобора рассредоточились вдоль фронта и устремились на врага, на полном скаку разряжая свои луки и вновь накладывая стрелы на тетивы. Даже русс сменил на время Дар Пламени на это грозное оружие Великой Степи.

За конницей следовала прикрытая изрядно посеченными щитами, ощеренная копьями пехота. В первом ряду, ободряя воинов, вдохновляя их, шли вожди трех пеших дружин. Бок о бок с ними, потрясая тяжелыми боевыми топорами, вышагивали самые могучие воины — секироносцы.

Когда Гудмунд сэконунг увидел среди всадников Лютобора и отыскал взглядом в пешей толпе новгородского боярина, из его груди вырвался вопль восторга:

— Ага! Попались! — азартно проревел он. — Так и знал, что они от нас не уйдут! Ишь, как навстречу гибели стремятся, точно на брачное пиршество!

— Они что-то замышляют! — покачал головой его приемный сын. — Не вышло бы, как тогда на реке!

Гудмунд не счел нужным прислушаться к предостережению:

— Копья к ноге! — проревел он. — Первый ряд, приготовиться! Покажем этим сухопутным крысам морского ежа!

Повинуясь его команде, передние ратники опустились на одно колено и, прикрывшись щитами, выставили вперед упертые в землю длинные копья, создавая непроходимую для конницы преграду, пытаться атаковать которую являлось сущим самоубийством.

Конечно, воины Ветра на эту живую колючую изгородь не полезли: не для того они растили своих скакунов, чтобы позволить каким-то захожим разбойникам выпустить им кишки. Конница рассыпалась по полю и отступила, с двух сторон обтекая наступающий с суровой непреклонностью пеший клин, а затем развернулась и вновь сделала вид, что атакует.

— На север и в горы! — выругался Гудмунд сэконунг, отмахиваясь щитом от летящих со всех сторон железных жал. — Эти степные разбойники хуже назойливых мух! А про венда я скажу, что он просто трус!

Однако Эйнар Волк или, как его на самом деле звали, Нотмунд Волверин приемного отца не услышал. На острие клина рядом с боярином шла Белая Валькирия, и зеленые неистовые глаза молодого викинга были устремлены на нее.

— Кто эта женщина? — спросил он, не пытаясь скрыть волнение.

Гудмунд, похоже, давно подготовился к ответу:

— Это Белая Свонильда, та самая сумасшедшая, которая преследует нас уже пять лет. Она потопила корабли Гудреда Рыжего и Олафа Селлундца, а нас с тобой прошлой осенью загнала до самой Югры. Один знает, что мы ей сделали…

Но Волк его перебил:

— Это ведь она сегодня сражалась с ханской дочерью? В жизни не видел никого прекраснее! У нее волосы цвета прибрежных дюн. Хочется прикоснуться к ним рукой и следить, как они текут сквозь пальцы, точно, нагретый солнцем песок…