В хазарском отряде оказалось около сотни воинов, почти столько же, как воинов Ветра, так и новгородцев, участвовали в погоне. Схватка оказалась кровопролитной, но недолгой. После нескольких ложных атак, во время которых обе стороны щедро осыпали друг друга стрелами, противники сошлись врукопашную. Хазарские сабли оказались отменно остры, а сами воины – превосходно обучены. Но и люди Органа не зря ели свой хлеб, да и новгородцы, как оказалось, умели сражаться не только в пешем строю.

Очень скоро хазары поняли, что им не выстоять. Все же не было в их рядах бойцов, равных искусством хану Камчибеку и Лютобору, да и сердца их, в отличие от сердец ханов Моходохеу и Аяна, а также Анастасия, не воспламеняло возмущение и праведный гнев. Потеряв около трети людей, они отошли за холм, прикрывая отступление выстрелами из луков.

Молодые воины Ветра и самые горячие из новгородцев хотели броситься в погоню, но хан Камчибек скомандовал отбой.

– Еще навоюетесь! – строго сказал он. – Нет смысла дальше загонять лошадей. Княжна и викинги все равно уже ушли.

Отрядив самых неугомонных в дозор и строго-настрого велев им все разузнать, но ни в какие стычки больше не ввязываться, он приказал поворачивать к дому.

Ехали не спеша, давая отдых лошадям. Люди если и думали о каком-то отдыхе, то лишь телесном, ибо на душе у всех было неспокойно. Хотелось понять, существует ли какая-то связь между злодейской выходкой княжны, побегом викингов и нежданным появлением хазар, и если да, то кто за этим стоит. И какими еще бедами может взойти кровавый посев, который принесла сегодняшняя ночь.

И беды не замедлили себя явить. Позади оставалась, примерно, половина пути, и грядущий рассвет окутал загадочной зеленоватой дымкой светлеющие небеса, когда Анастасий, успевший проявить себя в стычке отважным бойцом, внезапно вдруг пошатнулся в седле и непременно упал бы, если бы его не подхватили.

– Что с тобою, ты ранен? – спросил у юноши Лютобор.

Тот со стоном сжал пальцами правый бок.

Тороп без лишних слов разрезал на нем рубашку и, путаясь в хитрых узлах, размотал промоченную кровью повязку. Хотя рана была нанесена, судя по всему, довольно давно и не выглядела глубокой, ее края угрожающе зияли, а кровь сочилась, не собираясь сворачиваться. Ткань вокруг вздыбилась уродливым бугром, а на смуглой коже проступила какая-то страшноватая синева.

– Что за лихо? – почесал в затылке мерянин.

За свое недолгое ученичество у премудрой боярышни он насмотрелся достаточно на различные раны и язвы, однако подобное видел впервые.

Анастасий приоткрыл затуманенные болью глаза, поймал недоумевающий взгляд Торопа и горестно улыбнулся.

– Это яд! – пояснил он слабым, но спокойным голосом. – Княжна отравила кинжал.

Хан Аян переменился в лице:

– Гюльаим!!!

Быстроногий Кары без особого приказа взвился на дыбы и сорвался с места в галоп.

Тороп тем временем, как учила боярышня, очистил и обработал рану, приготовил свежую повязку. Лютобор молча высек огонь, накаляя наконечник меча.

– Эх, приложить бы сюда тот кинжал! – задумчиво проговорил Талец. – Авось, хоть чуть-чуть бы свое зло забрал!

– Да где ж его теперь взять? – взъерошил мокрые от пота волосы Твердята. – Если только где-нибудь в шатре завалялся.

– А может это и не кинжал был вовсе! – захлопал белесыми ресницами Путша. – Слыхали, как ханы про какой-то коготь говорили! А что если княжна и вправду ведьма или навья зловредная!

– Хватит пустое болтать! – сердито сверкнул глазами Лютобор, сажая раненого на спину Тайбурыла впереди себя. – Ехать пора!

Являлась или нет дочь Кури демоном или ведьмой, Даждьбог весть. Однако злодеяние ее осуществилось не совсем так, как она задумала. Когда отряд подъехал к становищу, всадники с облегчением узрели среди встречающих женщин Гюльаим. Благодаря самоотверженности Анастасия яд ее не коснулся.

– Нашли кинжал? – спросил Лютобор, вместе с другими новгородцами, устраивая критянина на приготовленном для него ложе.

Хотя Мурава кивнула в ответ, на лице ее была написана безнадежность, и когда она подняла глаза, они оказались полны слез.

– Это редкая отрава, обладающая замедленным действием, – пояснила девушка, пытаясь говорить спокойно и внятно. – Она исподволь проникает в тело, разрушая кровь, а потом останавливает сердце. Противоядие от нее существует, но необходимых ингредиентов у меня здесь нет!

– Должен же быть какой-то способ! – нахмурил брови русс. – Может быть, попробовать как с Соколиком. Если позволишь, я готов!

Что ж, особого выбора у Муравы не было. Может и впрямь свежая кровь как-нибудь переможет яд.

Поначалу Анастасию стало лучше. Он пришел в себя, и первый его вопрос был о Гюльаим. Затем он попросил показать ему кинжал. Мурава не смогла отказать. Святая врачебная ложь здесь не имела смысла, критянин, сам лекарь, и так обо всем догадывался. Осмотрев желобок для яда, расспросив Мураву о сделанных ею выводах и сопоставив все это с наблюдениями за своим состоянием, он заключил, что девушка не ошиблась.

– По крайней мере, мой опыт может пригодиться для науки, – не без горечи пошутил он. – Кто еще из врачей может похвастать, что изучал действие отравы изнутри.

Он немного помолчал, а потом проговорил задумчиво и грустно:

– Здесь мог бы помочь горный бальзам!.. Он обладает свойством восстанавливать кровь, замедляя действие яда… Я его много вез с караваном из Азии. Нескольким сотням человек хватило бы. А еще там было противоядие. Да только где теперь тот караван… Небось, еще весной достиг Херсона!

Мурава стиснула зубы, чтобы не застонать. Почему она позволила себе так бездумно истратить редкое и бесценное лекарство.

Анастасий поймал ее исполненный муки взгляд и покачал головой.

– Тебе не в чем себя винить, – сказал он. – Я ведь сам попросил тебя отдать снадобье Гюльаим. К тому же того количества здесь все равно не хватило бы, а девушке он сослужил неплохую службу…

Меж тем яд медленно и неотвратимо свершал свое разрушительное действие, все глубже и глубже проникая с током крови в тело. Анастасию стало совсем плохо, и о всяких исследованиях пришлось забыть. Он лежал, обессиленный и бледный, под двумя меховыми одеялами и дрожал в летний зной от холода, который терзал его изнутри, замедляя течение крови и медленно подбираясь к сердцу. Его правильные, точеные черты были искажены жестокой болью, а затуманенные лихорадкой глаза почти не открывались. Что могла сделать Мурава? Прикладывать к вздувшемуся боку целебные снадобья, которые хоть чуть-чуть оттягивали яд, подносить к почерневшим губам плошку с питьем, которое юноша уже не мог проглотить, вытирать пот со лба, согревать холодеющие руки и молиться.

Девы и женщины рода, сидя в два ряда у шатра, пели лечебную песню бедик. Перекликаясь друг с другом, не умолкая ни на миг, они выводили строфу за строфой, словно строили терем или храм, укладывая за венцом венец. А на самую вершину этой постройки сияющей маковкой возносился голос Гюльаим, звучавший сегодня так страстно и проникновенно, что, будучи услышанным, подобно голосу легендарного Орфея, наверняка тронул бы сердце даже самого сурового божества.

Анастасий с трудом приподнял веки, и угол его рта шевельнулся в слабой попытке улыбнуться.

– Не думал, что эту песню когда-нибудь споют и для меня.

Мурава крепко обняла его скованную холодом руку:

– Держись! Ты обязательно выкарабкаешься!

Но Анастасий только покачал головой:

– Боюсь, не на этот раз! – он посмотрел на девушку с выражением нежности и боли. – А я столько еще хотел сказать тебе, моя прекрасная госпожа!

– Еще скажешь! – стиснул его другую руку Лютобор. – Завтра мы вновь перельем тебе кровь, и через неделю ты будешь говорлив, как ученый скворец!

– А кто же заплатит дэвам? – печально глянул на него ромей.

Ближе к полудню стало ясно, что надеяться уже не на что и что дэвы твердо вознамерились так или иначе получить положенную им мзду. Анастасий почти не приходил в сознание, и живчик на его шее бился все слабее и медленнее.