Братья посмотрели на Аяна и княжну. Дочь хана Кури, натешившись пляской, отдала взмыленную Айю в руки заботливых слуг и теперь, завладев вниманием младшего Органа, по-кошачьи ластилась к юноше, уговаривая его присоединиться к молодежи, затеявшей в кругу парный танец коян беркут.

Ах, с какой бы радостью хан Аян повел нынче в круг ту, другую, и там закружил, заворожил, не выпуская из жарких объятий, чтобы девица осушила слезы и, ослепленная счастьем, забыла про все свои горести и даже про свой недуг. Но Гюлимкан была гостьей, которую он сам к тому же пригласил.

Не сочтя возможным показать себя невежей нетесаным, хан Аян позволил княжне увлечь себя по направлению к танцующим, но, сделав несколько неуверенных шагов, скривился от боли и заковылял назад, сильно припадая на правую ногу.

– Похоже, во время танца утыс я переусердствовал с прыжками, – виновато пояснил он.

Какая другая девчонка тут же забыла бы про всякие пляски, осталась бы рядом, пожалела бы да приголубила бы. Однако на лице красавицы не появилось ничего, кроме досады. Не желая портить вечер, она покинула юношу и упорхнула в круг, благо, от желающих повести ее туда не было отбоя.

Лютобор, меж тем, поискал глазами ту, которую сам мечтал нынче повести в круг, из круга и далее в благоуханную и хмельную ночную степь. Слова брата растревожили его душу, обнажив раны, которые, казалось, совсем зажили.

Мурава сидела между Владычицей и женой Камчибека, Субут, забавляя малыша Барджиля погремушкой из раскрашенной сушеной тыковки. Видя, с какой нежностью девушка держит на руках младенца, с каким знанием дела разминает его ручки и пяточки, Мать Ураганов величаво кивнула головой:

– Вижу, ты совсем готова к материнству! Пусть Великий Тенгри и его небесная супруга Умай пошлют вам с Барсом много детей.

Ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице боярышни, ни одно лишнее пятнышко краски не обагрило нежных щек.

– Храни тебя Всевышний за твою доброту, достойная владычица! – поклонилась она госпоже Парсбит. – Да услышит он твои мольбы.

Лицо матери Ураганов осветила неподражаемая улыбка мурлычущей пантеры:

– Я буду просить Богов, – продолжила она благопожелание, – чтобы ваш первенец и мой внук был мужеского пола, и чтобы он появился на свет не позднее следующей осени.

– Все в руках Божьих, – и на этот раз уклончиво отозвалась Мурава.

Госпожа Парсбит хотела сказать еще что-то, однако в это время Мурава заметила, что у нее появилась возможность прервать этот непростой разговор.

Вышата Сытенич выторговал-таки у хана Кури его беглый полон, и теперь новгородцы освобождали от пут замордованных до потери сознания, плохо понимающих, что с ними происходит, людей. Путша, Талец и Твердята под руководством дядьки Нежиловца бережно несли на руках прозывавшегося Некрасом бедолагу, своими коленями и боками измерившего мягкость великой степи.

Попросив гостеприимных хозяек ее извинить, передав малыша Барджиля его матери, Мурава поспешила туда, куда звал ее долг. И, конечно же, вместе с ней отправился ромей Анастасий. Вдвоем, чай, легче уговаривать хворь, отгонять от больного Морану-смерть. Или дело было все же не только в лечьбе. Несомненно, для Лютобора не остались тайной взгляды, которые бросал на красавицу молодой ромей. И кто знает, что думала об этих взглядах сама девица? Ох, жестокая любовь, зачем ты только сердце рвешь?

Русс долго молчал, а когда снова обратился к брату, разговор завел совсем о другом.

– Так ты говоришь, что великий Куря имеет на ханов большое влияние? – с безразличным видом потягивая душистый мед, поинтересовался он.

– Богатство нынче в чести, – пожал плечами Камчибек. – А что тебе до того?

– Да разговор один к ханам у меня есть, – пристально глянул на брата русс.

– Так, – сказал Камчибек, отставляя в сторону кубок.

Он внимательно поглядел вокруг: дальнейшее должно было миновать ушей хана Кури и его людей. По счастью, сын Церена, разохотившись к торгу, решил осмотреть боярский товар и теперь, держа в руках вынутую из сороки кунью шкурку, с видимым удовольствием ласкал унизанными перстнями пальцами роскошный, пушистый мех.

Тороп подумал, что ему тоже следует уйти, но наставник удержал его: великому Куре не следовало видеть, что братья говорят о чем-то важном.

– Думаю, не ошибусь, – начал Камчибек, – если предположу, что говорить ты хочешь о хазарах. Еще когда ваш князь собирался вступить в земли хазарских данников, я понял, что этим дело не ограничится.

«Ваш князь»! Тороп спешно схватился обеими руками за массивный черпак, ибо при этих словах его ноги от изумления вознамерились оторваться от земли не менее, чем на аршин. Зоркие глаза мерянина привычно отыскали на размалеванном плече наставника свежий шрам от сведенного рисунка. Не так тяжело живую кожу сдирать, как больно со знаменем, которое носил всю жизнь, расставаться. Впрочем, тому, у кого сокол клекочет в душе, никакие знамена не нужны. Вспомнились слова старика Асмунда про Святослава и его соколов. Пророчил ли старый посадник или просто знал?

Лютобор ничем не выдал своего изумления осведомленностью старшего брата.

– Проницательность всегда относилась к числу твоих лучших качеств, – усмехнулся он.

Тороп подметил, что манера наставника сильно изменилась. Появилась властность, уверенное спокойствие человека, чувствующего за собой силу и говорящего от ее имени. Словом, Лютобор стал таким, каким всего на миг мерянин увидел его пару дней назад на новгородской ладье.

– Вам нужен пропуск через наши земли? – осторожно поинтересовался Камчибек.

– Нам нужны воины, – сказал русс.

– Что ж, – печенежский хан припечатывал каждое слово, ибо все сказанное нынче имело огромный вес. – Коли наши отцы ходили с Игорем на Царьград, отчего бы нам не присоединиться к войску его сына. Однако скажи мне, брат, – хан Органа испытывающее глянул на русса, – почему это должен быть именно Итиль? В мире много других, не менее богатых городов, где можно взять неплохую добычу.

Лютобор тоже посмотрел на брата:

– А разве ты не хочешь сквитаться с хазарами за испытанные унижения? За детей и женщин, угнанных в рабство, за слепоту Гюльаим, за гибель отца, наконец!?

Но Камчибек только покачал круглой головой:

– Я жажду мести не меньше, чем ты, – сказал он. – Но за мной стоит мой народ. Ваш князь придет и уйдет, а на нас царь Иосиф пошлет своих эль арсиев. Ты что, хочешь повторения похода Песаха?

– Ты меня не понял, брат, – в переливчатых глазах Лютобора загорелись знакомые Торопу золотые искорки. – Если нам сопутствует удача, поход Песаха повторять будет некому!

– То есть?

Искры в глазах Лютобора запылали ярче, превращаясь в грозный отблеск Перунова огня:

– Ты знаешь, что следует сделать с сухим деревом, которое своими ветвями закрывает солнце, не позволяя расти молодому лесу? – спросил он.

– Думаю, его стоит срубить, – все еще не понимая, отозвался Камчибек.

– Тогда представь, что сухое дерево – это каганат!

С практически неподвижного лица великого хана Органа на миг исчезла его непоколебимая невозмутимость. Он даже зажмурился, осмысливая то, что сказал ему названный брат.

Тороп тоже вновь сделал вид, что старательно размешивает и без того прозрачный и выдержанный мед. Разговоры о походе на хазар он слышал давно, в боярском доме дня не проходило, чтобы о нем не заговорили. Но ни боярин, ни тем более его люди даже в самых смелых мечтах не могли вогрезить о замысле подобного размаха. Вождь, его выносивший, поистине обладал дерзновенным умом и бестрепетной волей. И этому вождю служил Лютобор.

– Сколько вам нужно людей? – спросил наконец хан Камчибек.

– Нам не хватает одной тьмы * , – скромно ответил русс.