Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Плохо ты ее знаешь, – усмехнулся Талец, – если думаешь, что богатство и знатный род имеют для нее значение.

– А Белен? – поддержал Путшу Твердята. – Почему Лютобор так безропотно сносит все его нападки?

– Ну насчет того, что безропотно, ты сильно преувеличиваешь, уж кто-кто, а Лютобор умеет за себя постоять. А вот зачем? – Талец снова выпустил улыбку из-под жесткой щетки усов. – Думаю, Лютобору зачем-то нужно, чтобы его считали простым ратником, ватажником богатого купца. Да только… Вы когда-нибудь видели, чтобы пардус спрятал свои пятна?

Вскоре после того, как гридни вернулись к ладьям, на дороге показался Лютобор. Выглядел он озабоченно. Неизвестно, о чем они там говорили с булгарскими вельможами, но, едва успев перехватить на ходу какую-то снедь, он засобирался в дорогу. Пятнистый Малик, которому до смерти наскучил душный пыльный город, крутился у его ног, нетерпеливо переходя с места на место.

– Куда ты? – спросил у русса боярин.

– Поеду посмотрю на Камское устье.

– Что ты там забыл?

– Дело есть.

Твердята толкнул мерянина в бок, мол, я же говорил. Тороп только досадливо отмахнулся. Он знал, что близ устья Камы стоит летний стан царя Алмуша, куда булгарский владыка удалился после приема послов из каганата и где он принимал всех, с кем хотел поговорить с глазу на глаз без лишнего шума. Не туда ли, часом, собрался русс?

Еще о чем-то переговорив с Вышатой Сытеничем, Лютобор подошел к боярышне. Мурава сидела в тенечке и вышивала нарядную рубашку, кладя по алому шелку замысловатый узор. Для батюшки, верно, старалась, хотя Тороп не замечал, чтобы Вышата Сытенич особо уважал этот цвет.

– Уезжаешь? – спросила девица, не поднимая глаз от работы.

– К отплытию вернусь, – отозвался русс. – С нашим другом я обо всем договорился, – продолжал он, понизив голос. – Теперь бы придумать, как отвлечь стражу и чем бы закрыть луну. Послезавтра, чай, полнолуние.

Мурава мигом забыла про пяльцы.

– Господь вознаградит тебя за твою доброту, – воскликнула она, порывисто поднимаясь.

Лютобор усмехнулся, но усмешка вышла кривой.

– Этого человека знает Малик, – пояснил он, проводя рукой по холке пардуса.

– Он умеет выбирать друзей, – улыбнулась Мурава.

– Мудрость зверя священна, она от богов.

И вновь красавица и молодец говорили на разных языках, и верно потому на лицо Муравы вернулась грусть.

– С собой возьмешь? – спросила она, разглядывая пардуса, словно желая навсегда запечатлеть в памяти причудливый рисунок его пятен.

Темно-каштановые с золотыми нитями брови Лютобора сошлись на переносице:

– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Когда я присягал на верность твоему отцу, я поклялся не только охранять его добро, но и обеспечивать твою безопасность. Позволь, чтобы в отсутствие моего меча его место занял Малик.

– Воля твоя, – кивнула головой боярышня. – С таким сторожем я не побоялась бы остаться одна ночью в темном лесу. Но скажи, от каких врагов твой пардус собирается меня оберегать? Разве Булгар не дружественная нам страна?

– Охотников за сокровищами хватает везде, – пояснил русс. – И далеко не все они чтят Правду, как того хотелось бы!

Эту ночь Тороп провел на лавке в одиночестве: пятнистый Малик, обычно составлявший мерянину компанию во время поздних Лютоборовых отлучек, ночевал в ложнице Муравы. Как потом потихоньку поведала Воавр, боярышня сама покормила зверя с рук, а потом долго его ласкала, что-то нашептывая в мягкие мохнатые уши. Что шептала пардусу девица, корелинка не расслышала: но уж наверняка то, что не решалась высказать вслух его хозяину.

Идти в город на следующий день мерянину также пришлось одному. Талец узнал накануне, что в город пришли гости из свейской земли, и его глаза загорелись азартом. Подданные конунга Эрика слыли неплохими игроками в шахматы, а прыткий новгородец обыграл в Булгаре уже всех, кроме одного гостя из Мерва, который был так искусен, что, много лет назад отчаявшись найти противника равного по силам, играл теперь исключительно сам с собой. Путша и Твердята хотели составить Тальцу компанию, но увы: один после давешней прогулки сгорел до волдырей, другому не впрок пошли пироги. Тороп поначалу пошел за Тальцом, но на полпути решил с ним распроститься: со свеями у него были связаны не самые приятные воспоминания.

Он немного погулял по серебряному ряду, полюбовался красотой и изяществом игры чудака из Мерва: сегодняшняя партия явно складывалась в пользу белых, но черные не собирались сдаваться. Потом разговорился с земляком-мерянином.

Рыжебородый Шаев сын Пелко привез в Булгар плоды своих трудов: искусно сплетенные из бересты невесомые корзины и кузова, нарядные туеса и ковши, не пропускающие воду и ягодный сок, затейливые обручья и опушенные мехом налобные венчики – любимые украшения мерянских красавиц. Только вчера приехавший в Булгар добродушный мастер был не прочь потолковать с соплеменником о последних городских новостях, узнать, что сколько стоит, поведать о житье-бытье в родном краю.

Новости в самом деле стоили того, чтобы их послушали. Огненный сокол Святослав вот уже вторую седьмицу стоял с войском на Оке. Однако, как и предсказывал Вышата Сытенич, ни вятичей, ни мерян не примучивал. О дани пока даже речи не шло. А уж о чем там разговор шел между князем и местными вятшими мужами, Шаев Пелкович не знал, да и узнать не пытался.

Потом мастер завел речь о своем кудо – так меряне называли дом. И вновь, как тогда в Щучьей заводи, Тороп ощутил такую лютую, прямо-таки звериную тоску по всему тому, от чего до срока и против воли был отлучен, что едва слезы на глаза не навернулись. Дом! Какое простое слово, проще, кажется, и не бывает, а заключает в себя целый мир, со всем, к чему человек крепок…

И так же как в настоящей жизни, в этот мир беспощадно вторгся знакомый до отвращения ненавистный Торопу голос. Привыкший к хазарской речи, он бездумно увечил словенские слова, подобно тому, как обладатель этого голоса увечил славянские жизни. Этому голосу вторил другой, в котором сытое довольство обычно смешивалось со спесивой надменностью. Сейчас, впрочем, ни того, ни другого не было в помине…

Тороп огляделся. Булан бей и боярский племянник сидели под сенью одного из караван-сараев, разделенные игральной доской. Играли по-крупному, и, кажется, давно, однако ни праздных зевак, ни любителей давать ценные советы вокруг них не было: то ли час был еще слишком ранний, то ли баранину хозяин нынче пересушил, то ли посетителей отпугивал свирепый вид двух дюжих телохранителей Булан бея.

Как обычно, Белен проигрывал. Было бы чему удивляться! Есть же люди, которые в самую сушь отыщут, где увязнуть по уши в грязи. И что бы чаду боярскому не потешить сердце молодецкое дружеским поединком с каким-нибудь словенином, булгарином, гостем урманским или бурмицким. Так нет же! Противника, видать, нарочно выбирал, чтобы дядьку с сестрой позлить. Да еще, обалдуй, сел зачем-то играть не во что-нибудь знакомое да привычное, а в нарды, любимую игру степняков, в которой Булан бей был также силен, как Талец в шахматах.

Тороп и глазом не успел моргнуть, а боярский племянник уже проиграл шапку и плащ из привозного крашенного сукна. Когда же он взялся за пояс, мерянин понял, что пора бежать за Вышатой Сытеничем. Конечно, не холопье то дело мешаться в забавы боярских детей, но ведь позор всей дружине, коли ближайший родственник вождя придет от поганого бея распоясанным. Впрочем, Тороп уже видел, что ему не успеть: хазарин привычным жестом взметнул вверх сомкнутые ладони, тщательно встряхивая кости. В случае проигрыша, а он был неизбежен, Белену оставалось ставить только порты и исподнее.

«А ну его! – со злостью подумал Тороп. – Пусть погуляет по городу, сверкая голым задом. Может меньше станет зубоскалить по поводу чьих-то там ободранных спин!»

В самом деле, прогулка нагишом могла бы вразумить кого угодно. Однако удовольствия увидеть рожу Белена в тот миг, когда ему предложат снять штаны, Торопу не суждено было испытать. Боярский племянник не успел еще расстегнуть серебряную пряжку, когда Булан бей неожиданно остановил его:

45
{"b":"767731","o":1}