– Вступиться за невинного – долг любого, чтящего Правду, – отозвалась боярышня, слегка покраснев под горячим взглядом юноши. – Могу ли я надеяться, что мои скромные усилия не пропали втуне и твоей жизни ничего не угрожает?

– Увы, моя госпожа! – развел руками Анастасий. – Моя жизнь сейчас зависит только от воли Господа и от искусства моих рук. Впрочем, и здесь я должен благодарить тебя: искуснее скрепить члены Маттафия не смог бы и сам Гален!

Хотя Тороп начал постигать только самые азы священного искусства ведовства, он слышал, что Гален, живший несколько сотен лет назад, слыл в ромейской земле самым великим лекарем после божественного Асклепия и почти равного ему в искусстве Гиппократа. Потому он не особенно удивился, увидев, что щеки боярышни зарделись от удовольствия.

Пока происходил этот обмен приветствиями, пятнистый Малик усердно выписывал вокруг ног молодого ромея причудливые кренделя. Видя, что на него не обращают внимания, зверь перешел к более решительным действиям и принялся легонько пихать юношу в бок. Анастасий рассеянно провел рукой по услужливо подставленной лобастой голове, и пардус, словно обыкновенный домашний кот, утробно заворковал, прикрыв глаза и раскачиваясь в блаженном трансе.

– Во как выводит! – с уважением пробасил дядька Нежиловец, прислушиваясь к все нарастающим раскатам мурлыканья. – Чисто гусли! Знать, старого знакомца повстречал.

– Ума не приложу, откуда он меня знает? – виновато улыбнулся Анастасий в ответ на вопрошающий, исполненный ревности взгляд Лютобора. – Я встречал похожего зверя только единожды в жизни. Он принадлежал вождю из вашего племени, одному из тех храбрецов, которые сражались на нашей стороне в войне с арабами.

– А как звали того вождя? – спросил Путша.

– Его имени я не знаю, – честно признался юноша. – Мы называли его Александром – побеждающим мужей, ибо по воинскому умению и доблести он не уступал самому Александру Великому и сражался за свободу Крита так, словно отстаивал от захватчиков родную землю. Арабы дали ему прозвище Эль Барс. Они считали, что дух этого зверя не только помогает ему в битве, но и временами дает свое обличье.

Тороп с интересом посмотрел на своего наставника. Конечно, когда на тебя летит, сверкая голой броней, разящая смерь, мало ли что примерещится. Однако сам он и сейчас не вполне был уверен, что видел тогда в лесу в пятнистой шкуре Малика, а не его хозяина.

Дядька Нежиловец нахмурился:

– Я что-то не припоминаю, Лютобор, чтобы ты нам сказывал про такого вождя, – проворчал он.

Русс лишь пожал плечами:

– Среди тех, кто вместе со мной служил цезарю, многие покрыли свое имя славой. Если о каждом складывать песню, целой жизни не хватит.

Он повернулся к Анастасию:

– Скажи мне, дружище, – обратился он к юноше. – А где ты встречал того вождя?

– Александр был тяжело ранен во время решающего штурма цитадели Хандака, последнего арабского оплота на нашем острове, – с готовностью отозвался тот. – Его принесли к нам в храм истекающего кровью: арабская сулица пробила его грудь рядом с сердцем. Вот эту рану, а также раны, полученные его благородным зверем, мне и довелось лечить.

Торопу показалось, что в лице Лютобора что-то дрогнуло, но это продолжалось всего один миг.

– Александр и его пардус пробыли у нас совсем недолго, – продолжал меж тем ромей. – Они покинули наш остров, даже толком не оправившись от ран. Что с ними стало дальше, я не знаю, но мне хочется надеяться, что мои скромные труды не пропали впустую…

Лютобор внимательно посмотрел на юношу.

– Я слышал, что Александр и его пардус вскоре после отплытия пошли на поправку и что это произошло во многом благодаря усилиям целителей с острова Крит, – медленно произнес он. – Они благополучно достигли родной им земли, но говорят, этот вождь больше всего сожалел о том, что не сумел тогда как должно отблагодарить лекарей, которые спасли его жизнь и жизнь его друга.

Он замолчал, видимо, собираясь с мыслями, потом продолжил:

– Я тоже был ранен в том бою и меня также поставил на ноги ромейский лекарь, которого я не успел поблагодарить. Потому прими от меня слова благодарности, которые не успел высказать вождь, именуемый у вас Александром, а также поблагодари от меня своих соотечественников, сведущих в лечьбе.

– Если ты, северянин, был среди тех, кто проливал свою кровь за свободу Крита, – с волнением в голосе вымолвил Анастасий, – тебе не за что меня благодарить! Тем не менее, мне отрадно слышать твои слова, ибо для спасения жизни Александра мне даже пришлось пожертвовать свою кровь.

– Ух ты! – восторженно воскликнул Путша, лицо которого превратилось в одну сплошную улыбку. – А наша боярышня тоже так умеет! – поспешил похвастаться он.

Молодой ромей посмотрел на свою спасительницу с нескрываемым удивлением, смешанным с легким недоверием: может быть, этот молодой варвар что-то напутал. Но в ответ на его вопрошающий взгляд боярышня лишь спокойно кивнула.

– У меня нет слов, – воскликнул Анастасий. – Не думал, что знания об этом дивном способе спасения человеческой жизни достигли столь далекой земли, – проговорил он.

– Ее мать была ромейкой, – пояснил дядька Нежиловец.

Старый воин повернулся к пленнику.

– Скажи мне, дружище, – решил он перевести разговор на другое. – А как так вышло, что Азария бен Моисей доверил тебе лечить своего сына? Хазарских лекарей, что ли, при посольстве нет?

– Здешний лекарь – человек Булан бея, – отозвался молодой ромей, поправляя повязку на груди своего подопечного.

Он понизил голос, хотя в этом, похоже, не было никакой необходимости: слуги все равно ничего не понимали, а Маттафий, забыв обо всем, играл с Маликом, заставляя благородного зверя, точно глупого котенка, охотиться за солнечным зайчиком.

– Азария бен Моисей скорее примет христианство, чем доверится ему.

– Почему же он, в таком случае, доверяет тебе? – поинтересовался Талец.

– Этой зимой он имел возможность… – Анастасий запнулся, подбирая слова, – оценить мои умения и доброту намерений.

– Жаль, что эти умения не оценил Булан бей, – проворчал дядька Нежиловец, неодобрительно переводя взгляд с изуродованных веревками запястий юноши на хазарских слуг.

– А может быть, наоборот, оценил? – негромко заметил Лютобор.

Тороп мигом припомнил тот день, когда впервые увидел юношу. Правду ли говорил тогда Анастасий, Даждьбог весть. Однако мерянин почему-то сразу понял, что Лютобор тогда не только присутствовал при всем, но и отлично знал, чего Булан бей так безуспешно добивался. И еще он понял, что об этом знании каким-то образом осведомлен и сам ромей.

Конечно, напоминание о хазарском мяснике не доставило пленнику особой радости: его обожженные солнцем скулы так и вспыхнули от еле сдерживаемого гнева.

– Булан бей – страшный человек! – произнес он медленно. – И я благодарю Бога за то, что мне не была открыта тайна, которой он алчет, ибо не ведаю, насколько долго я сумел бы противостоять его злой воле.

– Как же тебя угораздило угодить в лапы к эдакому кровопийце? – с сочувствием спросил дядька Нежиловец.

– Я сам забрался в силок и сам затянул петлю, – грустно улыбнулся юноша. – Путешествуя по городам халифата, я неоднократно сталкивался с враждебностью их жителей и несколько раз только чудом оставался жив. Про хазар же мне говорили, что они славятся своим дружелюбием и веротерпимостью, и потому я счел за великое благо, когда Булан бей предложил занять место в его караване.

По лицу пленника пробежала судорога.

– Так я лишился свободы, – продолжал он. – Трижды я уходил и трижды Булан бей меня возвращал, чтобы вновь и вновь задавать вопросы, на которые я никогда не знал и, верно, уже не узнаю ответа!

– На вопросы такого бесчестного человека не грех было бы ответить подобно тому, как ответил тирану Неарху Зенон из Элеи!

Все мужчины с удивлением обернулись, ибо эти слова, достойные воина и мужа, были произнесены никем иным, как новгородской боярышней.