Остаётся самое страшное.

Тсуна идёт к Шоичи.

========== Часть 23 ==========

— Шоичи…

— Тсуна! Ты жива, ты здорова!.. Что не так?

Шоичи хорошо умеет читать по глазам. Шоичи хорошо умеет догадываться.

Она закрывает дверь в его комнату, оставляя телохранителей за стеной, и пусто говорит:

— Всё так. Я… сделала нам всем хорошую жизнь. Пока не совсем, но… я почти. Почти сделала нам всем хорошую жизнь.

— В смысле?

— Будешь работать на Миллефиоре?

— Смеёшься?

— Ничуть. Бьякуран разрешил мне взять с собой хранителей. И даже — и тебя, и Киоко вместе. Вы будете работать, делать, что он скажет, но — в Штатах, у него, и Реборн нас не тронет. Вонгола нас не тронет. Никто… никто нас не тронет.

— Что ты сделала?

Шоичи почти в ужасе. Он проницателен, он догадлив. Он знает, что чем больше получаешь — тем больше отдаёшь. И что в их мире эти вещи никогда не бывают равноценны.

— Я ему продалась. Вся. Совсем вся.

— Ему нужны моя интуиция и моё тело. Понравилась я ему. Я… не могу подставлять вас всех под Реборна, Вонголу и Тоши. Я… я хочу, чтобы вы были живы. Я хочу, чтобы ты жил, Шоичи.

Он молчит. Его глаза пусты. Он думает.

— А… Нана-сан? Твоя мама?

— Я забираю её. Её вылечат. Он всё оплатит.

— Я… понимаю, — тихо говорит Шоичи.

Он не обижен, нет. Тсуна знает. Он не ревнует. Не сердится. Не чувствует себя обманутым. Но она всё равно говорит:

— Прости. Прости меня, Шоичи.

— Я… сделал бы то же самое. Понимаешь? Я бы тоже это сделал. Ты поступила правильно. Ты… совершила чудо. Чудо, понимаешь? Тебе не за что извиняться.

Он так говорит — но ему горько-горько.

Наверное, в их мире все чудеса — такие.

— Ты же поедешь со мной? — спрашивает Тсуна. — В Штаты. Пожалуйста. Не надо тебе быть в одном городе с Реборном. И Вонголой.

Какая же ты циничная лгунья, Тсуна. Ты чуть не сказала что-то вроде «я согласилась на это ради тебя». Чуть не сказала. Ты ведь вообще о нём не помнила, когда соглашалась, Тсуна.

— Да, — тихо говорит Шоичи. — Конечно, поеду.

Тсуна помогает ему собраться. Они вместе идут в дом семьи (чего-то, чего угодно, но не семьи) Савада. Их там ждут. Кёя, Такеши с отцом, Киоко, Хана, Бьякуран — он улыбается, говорит с отцом Такеши — и Тсуна вдруг понимает, что Ямамото Тсуёши тоже полетит с ними — и от этого ей так легко и тепло, что она почти и не думает, что же они все — и она в первую очередь — будут должны за это прекрасное счастье.

Вертолёт отрывается от земли, они все сидят на белых диванчиках, растерянные, шокированные такими резкими переменами в своих печальных жизнях, тихие. Один Бьякуран будто счастлив. Но Тсуне кажется, что он всегда такой — будто счастлив, — что эта маска почти прилипла к его лицу. Тсуна тоже молчит.

Вертолёт снижается на каком-то частном аэродроме. Тсуна не знает, где это, она даже не знала раньше, что аэродромы бывают частными. Наверное, этот принадлежит Бьякурану — было бы неудивительно.

Они пересаживаются в самолёт — тоже белый-белый-белый, тоже с белыми диванчиками, креслами и столиками внутри. Они все не знают, как себя вести, а Бьякуран явно то ли не понимает этого, то ли не хочет помогать им с их неловкостью. Они все летят молча.

Шоичи не смотрит на Тсуну.

Киоко — смотрит. Киоко молчит. Но это молчание — тёплое.

Тсуна не смогла бы сказать никому и никогда, что у неё есть друзья. У неё есть хранители. Они с ней для того, чтобы, если что, знать: Небо им покровительствует. Тсуна знает, что, если что, то они могут помочь ей. Взаимный договор о разгребании чужих проблем. Устный, ничем не подтверждённый.

Но Киоко…

Киоко, Шоичи и мама — самые близкие для неё люди.

Правда, она всё ещё не знает, как с ними со всеми разговаривать. Теперь — разговаривать.

Так она засыпает в полёте. Она не чувствует, как Киоко кладёт её голову себе на колени. Она не видит, как Киоко мягко улыбается Бьякурану. Она не слышит, как Киоко тихо говорит:

— Берегите её.

Она просыпается от чувства опасности — когда мимо самолёта пролетает ракета. Когда пилот совершает манёвр уклонения от второй. Но — здесь она ничего не может поделать. Не в её силах здесь и сейчас кого-либо защищать. Мимо пролетает третья ракета.

Почему-то она совсем не удивлена.

И самолёт у Бьякурана тоже явно не совсем пассажирский. И этому она тоже совсем не удивлена.

— Мы над Японией? — тихо спрашивает она. Это было бы странно — прошло уже много времени с начала полёта.

— Нет, — отвечает Бьякуран. — Но влияние Ямагути — убийственное и абсолютное — распространяется далеко за её пределы.

Она понимает.

Она бессильна. Она хочет плакать.

Но — не перед Бьякураном.

Не перед мамой. Не перед Киоко.

========== Часть 24 ==========

Они не подбиты. Они прилетают.

Им всем — всем хранителям и маме — уже есть свои квартиры. В благополучном районе, большие, полностью обставленные. Тсуна поражается, Тсуна в шоке от такой щедрости.

Сама Тсуна будет жить с Бьякураном.

Естественно.

— Не боитесь, что убью однажды ночью? — полушутя спрашивает она, хотя на самом деле ей и правда интересно это знать.

Бьякуран пожимает плечами.

— Давайте уже на «ты».

— Хорошо.

— А ночью… думаю, это будет не просто так. Ты просто так не убьёшь, я знаю. Только за дело. А за дело… Ну, я постараюсь не совершать таких дел.

Он снова улыбается. Тсуна понимает, с чем у неё ассоциируются его улыбки. С белой змеёй. Большой белой змеёй.

Большая белая змея с крыльями. Наверное, это должно звучать смешно.

— Я убиваю просто так — за деньги.

— О да. — Бьякуран смотрит хитро. — Я заметил.

Тсуне стыдно и нечего на это ответить.

Она знает: даже за дело она его не убьёт.

Это так странно.

Они так устали. Они с Бьякураном падают в одну постель, ни на что больше не способные. Казалось, она поспала в самолёте — но это ничего ей не принесло.

Они с Бьякураном падают в одну постель — но он её не трогает. Лишь обнимает и крепко-крепко прижимает к себе, как дакимакуру. Это тоже так странно. Но — так тепло.

Шоичи никогда не обнимал её во сне.

Никто никогда не обнимал её во сне.

Это так странно.

На следующее утро они встают вместе и идут заниматься делами Миллефиоре. Она присутствует постоянно. При каждом вопросе Бьякуран спрашивает её мнение. Причём — отнюдь не только мнение её интуиции. Её мнение. То, что думает она сама.

Тсуна стесняется и думает о том, что это так ужасно странно, что всё это как сон.

Бьякуран уговаривает её говорить, и говорить именно то, что она думает.

— Если ты скажешь что-то не то, я же скажу тебе об этом, — говорит он, сладко улыбаясь. — Если ты будешь неправа, я буду спорить с тобой. Если ты мне надоешь, я попрошу тебя уйти и найти себе другое занятие. Ничего хуже этого с тобой случиться не может.

— Но я ничего не понимаю. — Говорить это неприятно, но это надо сказать. Надо сказать не только себе, но и Бьякурану. — Я ничего не понимаю в управлении. Я… так.

Я никогда ничем не управляла. Даже самой собой управлять не смогла.

— Ну так учись. Спрашивай непонятное. Если однажды возглавишь Вонголу — пригодится.

Возглавить Вонголу?

Тсуне не удаётся справиться с лицом, и во взгляде её видно не слишком лестное мнение об умственных способностях Бьякурана.

Бьякуран в ответ лишь смеётся.

— Вообще-то я думал её уничтожить, — признаётся он. — Но теперь у меня есть ты, и ты — наследница. Так что я могу поставить во главе Вонголы тебя. Ты же будешь меня слушаться? Впрочем, если не будешь — умрёшь вместе с Вонголой, с этим просто.

Всё звучит просто и логично. И Тсуна будет его слушаться, как же иначе. Но.

— Но наследник Вонголы — Тоши, — возражает она.

— Его должны принять кольца. Его и его хранителей. Даже несмотря на то, что его воспитает Реборн… Знаешь, Реборн хорош в воспитании наследников, но этот случай мне кажется уж слишком запущенным. Кстати, Реборн успешно отбил его у моих людей.