Тсуна вдруг понимает:

— Ты успел с ним пообщаться? Когда?

— Пока ты по хранителям ходила. По видеосвязи.

— И что?

— И ничего. Не примут его кольца. И мне он не понравился. Если он тебе дорог, то…

— Он мне не дорог.

Да, Тсунаёши отвратительная сестра. Циничная тварь. Да, это её совершенно не волнует. Да, с этим уже ничего не поделаешь.

— Вот и отлично. — Бьякуран жмурится, как кот. — Кстати, я сказал и ему, и Реборну, что просто хотел посмотреть на наследника. Высказал своё мнение.

Тсуна не знает, что ему на это отвечать, так что просто кивает.

— Так вот, вряд ли его примут кольца. А когда не примут — появишься ты. Это будет довольно скоро. Через пару месяцев. На них, кстати, ещё претендует Занзас из Варии — знаешь о ней? — и он, конечно, более близок к идеалу, чем твой Тоши, но кольца его тоже вряд ли примут.

— Ты знаком со мной меньше недели. Почему ты так уверен во мне?

Бьякуран хитро улыбается.

— У тебя характер подходящий. И поведение.

— Ты знаком со мной меньше недели, — повторяет Тсуна. — Откуда ты успел узнать мой характер?

Тсуна точно знает, что у него нет на неё досье. Не потому, что она такая скрытная, а потому, что до него она была никому не нужна.

— Ну, что-то же я успел увидеть. И мне ты понравилась больше, чем Занзас и твой Тоши.

Тсуна думает, что понравиться она могла только тем, что её было очень легко забрать себе.

— Тебе, а не кольцам. Какие у колец вообще критерии оценки?

— Никто не знает.

— Отлично.

— Ну, попробовать-то нам никто не мешает.

— Это да.

Тсуне сложновато разделять оптимизм Бьякурана. Она — мелкая убийца из помойного городка, она никогда в жизни не была никому нужна, она никогда в жизни ни на что не влияла. Вонголу — наверное — должен возглавлять кто-то сильный, умный, волевой — а она кто? Она слабая, непростительно слабая. Она глупая. Она привыкла плыть по течению. Она никогда не была ни в чём уверенна.

— Так ты согласна? — вдруг спрашивает Бьякуран.

Тсуна в шоке.

Никто никогда ни на что не спрашивал её согласия. Бьякуран не должен был спрашивать её согласия. Бьякуран её купил — у неё же самой, — Бьякуран имел право приказывать ей, и она должна была делать всё, что ему угодно. Она продала душу этому ангелу.

Она продала душу ангелу.

Звучало почти смешно.

— Я согласна, — тихо сказала она. — Но… почему ты спрашиваешь моего согласия?

— Как это — почему? Мне нужно знать, согласна ли ты. Будешь ли ты это делать.

— Я же твоя вещь. Я буду делать всё, что ты скажешь. Пока моя мама и мои хранители полностью зависят от тебя.

Бьякуран смотрит серьёзно-серьёзно и как-то удивлённо при этом.

— Ты — не вещь. Ты человек. Да, ты мой человек. Но ты никогда не будешь для меня вещью. Я спрашиваю потому, что ты человек. Человек не будет делать того, на что он не согласен. Как ни заставляй — всё равно не будет. Такова наша природа. Да, конечно, при любой попытке саботажа я тебя убью. Но мне — поверь в это, пожалуйста — совсем не хочется тебя убивать. И потом…

— Ты имеешь заложников, — со смешком говорит Тсуна.

— И потом, — продолжает он, будто бы и не заметив её слов, — мне просто хотелось узнать, нравится ли тебе эта идея.

Тсуна же снова думает о том, какая же она дура. Она сама отдала в руки Бьякурана всех, кто был ей дорог. И почему-то решила, что она поступила правильно, что она поступила хорошо, что она, глупая, глупая маленькая девочка, совершила чудо. Что она совершила чудо — это ведь Шоичи так сказал. Шоичи тоже не понял этой ужасной сути — но от понимания, что она не одна такая дура, почему-то легче не становилось.

Да, Бьякуран ангел. Белый ангел, красивый ангел. Но — он капо Миллефиоре. Об этом непростительно забывать.

Однако… она же ведь не будет делать ничего такого? Она будет полностью подчиняться Бьякурану. Она много лет была инструментом, который арендуют при необходимости. Теперь — что ж, теперь инструмент купили в единоличное владение. И да, глупая маленькая Тсуна, ведь ничего, совсем ничего не изменилось. Теперь тоже надо отрезать все чувства, все мысли, всё лишнее — и пойти работать. Делать то, что велят, и ничего более. Всё. Хорошо.

— Нравится, — тихо говорит она.

Теперь, продумав всё это, она ужасно боится, что кольца её не примут.

========== Часть 25 ==========

Она честно отрабатывает всё, на что согласилась. Она сидит рядом с Бьякураном и комментирует его решения. Она нежна и покорна в постели, но она поражена — Бьякуран мил и нежен, обходителен и всегда, всегда спрашивает о её желании. Где-то через месяц их своеобразных отношений она пробует говорить «нет», и она почти в шоке, когда он спокойно соглашается, извиняется даже — непонятно, за что. В этот раз она впервые показывает Бьякурану свои слёзы — не может сдержаться. И сквозь слёзы она видит в его глазах испуг — он боится её слёз, он не понимает, почему она плачет, он совсем не хотел ничего плохого, наоборот.

— Почему ты обращаешься со мной как с человеком? — спрашивает она, пытаясь успокоиться. — Зачем ты вообще меня купил?

— Чтобы ты была моей, — просто отвечает Бьякуран. Просто отвечает — но на лице у него что-то очень сложное. — Почему ты думаешь, что я не должен обращаться с тобой как с человеком?

«Потому что я твоя рабыня.»

Тсуна не хочет этого говорить.

У неё нет ответа на этот вопрос. Она молчит, и слёзы льются с новой силой.

Бьякуран видит, что она не собирается отвечать. Он прижимает её к себе и тоже замолкает. И уходит в себя — общаться с самими собой из других миров.

Он не впервые делает это при Тсуне. Но только сейчас она думает, насколько же он беззащитен в такие моменты.

— Потому что ты сама никогда не считала себя человеком, — говорит вдруг он. Не спрашивает. Утверждает. — Боже. Где я найду тебе психолога, которому будет безопасно рассказывать все твои проблемы? — Вопрос явно риторический, но от удивления Тсуна даже немного перестаёт плакать. Отстраняется.

— Зачем мне психолог? — спрашивает она.

Бьякуран только вздыхает, и весь разговор на этом заканчивается.

Тсуна не знает, что ей о нём думать.

Бьякуран не знает, что ему с ней делать.

Тсуна часто ездит к маме в больницу, с хранителями почти не видится, но знает, что у них всё хорошо, что они спокойно работают, все, кроме Киоко. Киоко учится в университете. Она так счастлива за Киоко.

Бьякуран с того разговора относится к ней странно. Он никогда ни на чём не настаивает, он даже ничего не просит. Каждое утро у кровати девушка находит цветы. Всегда одни и те же: белые розы. Тсуне никто никогда не дарил цветов. Но это так странно. Он одевает её как куклу: её скромный некогда гардероб насчитывает теперь десятки платьев. Почти всё — белое, но ей, как ни странно, идёт. Тсуна не знает, зачем это ей, она лет с семи не носила платьев — но Нана рада видеть дочь «наконец-то похожей на девочку», так что Тсуна ему благодарна. Сама она никогда не додумалась бы, что мама обрадуется смене её одежды.

Это всё так странно.

Хранители Бьякурана смотрят на неё странно.

Блюбелл явно ревнует. Закуро смотрит оценивающе и словно бы спорит с самим собой о чём-то, к ней относящемся. Кикё… учит краситься, одеваться и следить за волосами. Как будто Бьякурана с его платьями мало. Но… Маме приятно это видеть. Да и сама Тсуна впервые в жизни чувствует себя красивой.

Ей вроде бы приятно, а вроде бы и нет. Когда за тобой ухаживают, когда с тобой проводят время, когда тебе дарят подарки, когда к тебе хорошо — искренне хорошо — относятся — это же вроде бы хорошо, да? Вроде бы надо радоваться, да? Но она — рабыня. Она рабыня в этом месте, в этом доме, в этой семье, у этих людей — и ей странно видеть, как с ней обращаются как с равной. Да, поведение Бьякурана можно было сначала принять за игру в куклы. Она сначала часто думает, что он в куклы в детстве не наигрался и поэтому сейчас играет с ней, как некоторые мамы со своими дочками. Но очень скоро она каким-то образом — скорее всего, проклятым своим даром — понимает, что это не так. Что это — только забота, просто в стиле Бьякурана, просто в его неповторимом стиле. Она рабыня, а о ней заботятся. И больше, кроме этой детали с платьями, больше она не замечает ничего, что могло бы указывать на её реальное место. Она равная. Она рабыня, а её принимают как равную.