Они пропустили ярко освещаемую фонарями скамейку напротив самого входа и сели на скамейке, спрятанной от любопытных глаз небольшой живой изгородью.
– Знаешь, теперь мне становится понятно, почему Кунаев настоял на том, чтобы взять ее к нам. Я тогда долго не мог понять его мотивов, а он просто был в ней уверен, но при всем при этом, причину своей уверенности он так и не озвучил, сказав только, дословно: «Она никогда не посмеет обворовывать своих благодетелей».
– Странная фраза из уст человека, который считается другом.
– Нет, вполне нормальная для Кунаева. Это в его характере – показушничество и возвышение себя любимого всеми ведомыми и неведомыми способами.
– И Вы мирились с этим человеком? Даже имели совместный и насколько я знаю, весьма прибыльный бизнес.
– Да, который с приходом Кунаева, спустя всего лишь четыре года успешно разорился.
– Печально.
– Нет, ты знаешь, вполне закономерно. Этот человек все и всегда разрушал в моей жизни. Это видели все, кроме, как они думали, меня. А я просто-напросто был ему должен, чем он, в свою очередь, весьма талантливо пользовался, – Илья достал из кармана куртки пачку, но никак не мог достать из нее сигарету, он просто вертел ее в руках, снова погрузившись в воспоминания.
Мария терпеливо ждала продолжения и боялась спугнуть, отчетливо понимая, что сейчас Илья Валерьевич решает, какой вариант выбрать: или полностью довериться ей, или никогда и ничего правдивого не рассказывать, а только озвучивать «прилизанную» версию своей судьбы.
– Ты уверена, что хочешь все это знать? Зачем тебе все это? Прожили так, как прожили. Все равно уже ничего не изменить.
– Илья Валерьевич, для меня это очень–очень важно. А еще, насколько я понимаю, это важно для вас обоих. Может быть, сейчас пришла уже пора во всем разобраться?
– Что ж… Я закончил девять классов, затем поступил в «Александровку».
– Это, по-моему, политехнический колледж?
– Да, точно. Поступил я на специальность «Строительство и эксплуатация зданий и сооружений», – Илья наконец-то прекратил теребить сигареты, достал одну из пачки и закурил. – После окончания ушел в армию. Попал, разумеется, в стройбат, в один из военно-строительных отрядов в Сибири. Возводили мы там секретный объект, а если серьезно, то обустраивали огромные охотничьи угодья в такой глуши, куда добраться можно было только на вертолетах, – мужчина снова на какое–то время замолчал, сделал несколько глубоких затяжек и продолжил: – Поплатился я тогда за выбранную специальность знатно.
– В смысле? Что может быть плохого в такой престижной специальности?
– Поверь, если бы не эта профессия, вся моя жизнь сложилась бы совершенно иначе.
– Почему Вы так разочаровались в своем выборе?
– В нем-то я как раз и не разочаровался, но до сих пор ужасаюсь его последствий, – наступила очередная минута тишины. – Мария, ты, наверняка, не знаешь, что ранее в строительные войска брали, в основном, парней с судимостями, как правило, с условными сроками, так что догадаться несложно, какие там были отношения между солдатами. Практически та же самая зона.
– Илья Валерьевич, Вы серьезно? В армию брали судимых?
– Да, то ли это была своеобразная школа перевоспитания, хотя там быстрее нормальные пацаны перенимали все повадки зэков, то ли государство хотело с каждой, пусть даже самой паршивой овцы, получить хоть какой–то клочок шерсти. А это, считай, была практически дармовая рабсила. Так вот, представляешь, какие там царили порядки?
– Нет, и даже представить боюсь.
– Был у нас один ефрейтор. Человеческого в нем было гораздо меньше, чем в медведе–шатуне. Я из-за колледжа пошел в армию уже не со своим возрастом, а он и того старше был. Сколотил он под стать себе и компанию. Солдаты боялись их до состояния нестояния, даже командиры опасались. Опускали они каждого молодого, кто в часть попадал. Знаешь, была этакая рота петушков, строящих элитный объект.
– Что же, нельзя было на них никакой управы найти? – Мария слушала, внутренне сжавшись.
– Конечно, нет. Они были под надежной защитой заместителя командира части по воспитательной работе. Те мальчишки, которые не выдерживали таких жестоких измывательств, кончали собой.
– И что? Это не вызывало никаких вопросов со стороны, я не знаю, начальства? Со стороны комитета солдатских матерей? Но ведь что-то же можно было сделать?
– Милая девочка! Комитет солдатских матерей если и существовал тогда, то только в зачаточном состоянии. Никто другой ничего не замечал. Главным для начальства было вовремя сдать объект. А какой ценой это достигалось, не волновало абсолютно никого. В конце концов, есть допустимые потери личного состава, а все суициды списывались на небрежность и неосторожность самих солдат. Тупые, короче, мальчишки в эту часть приходили.
– Да Вы шутите. Или просто страшилки на ночь решили мне рассказать, – Маша буквально вжалась в скамейку, обхватив себя руками так крепко, что даже в темноте, под светом ночного фонаря, Илья разглядел, как побелело ее лицо и каким-то неживым сиянием светились ее руки.
В этот момент Илья впервые обратил внимание, как же была похожа Мария на свою мать. Нет, не внешне. Внешне девушка была точной копией своего очень даже привлекательного отца. Красавица получилась всем на загляденье. Такая чисто русская внешность: большие серые глаза, небольшой прямой нос, густая копна длинных волос. Какого они цвета на самом деле, сказать было достаточно сложно, но вот темный шоколад был ей, бесспорно, к лицу. Небольшие губы в форме аккуратного бантика очень гармонировали с ее точеными скулами. Стройная фигурка – вот тут она была в мать, только грудь выбивалась.
Походила девушка на Вилку какими-то жестами, мимикой, манерой разговаривать и слушать собеседника, слегка склонив голову к плечу. Илья смотрел на Марию и понимал, что именно этого ему и не хватало всю его бестолковую жизнь – этого вот пронзающего до самой глубины души взгляда. А ведь эта девчонка могла бы быть его дочерью! Как бы он ее любил, как бы он любил их обеих, как бы они могли быть счастливы втроем!
Немного постояв, собеседник Марии начал ходить туда-сюда около скамейки точно так же, как некоторое время назад в палате. Иногда он останавливался напротив Марии и внимательно вглядывался в нее, затем снова начинал ходить. Молчание становилось все более неловким. Мария хотела было снова заговорить, но тут Илья Валерьевич в очередной раз остановился напротив нее и произнес:
– Ты безумно похожа на свою мать.
– Нет, все говорят, что я – копия своего отца, – Мария обрадовалась тому, что молчание было прервано.
– Они правы, но и я прав. Ты взяла от отца внешность, а вот внутренняя красота тебе досталась от матери.
– Спасибо.
– Не стоит. Вряд ли это твоя заслуга. Это просто есть, – Илья Валерьевич еще раз внимательно пригляделся к Марии. – Не пугайся моих слов, девочка. Глядя на тебя, я словно попадаю в молодость. Я только сейчас понял, что для меня очень важно, чтобы нашу историю ты узнала с обеих сторон.
– Тогда давайте продолжим.
Илья Валерьевич сел рядом с Машей и спустя несколько мгновений заговорил:
– Ефрейтор и компания меня не трогали. Были поначалу какие-то жалкие попытки задирать меня, но после того, как я практически кастрировал одного из них розочкой от бутылки, они прекратились. Знаешь, я ему практически срезал одно яичко. Крови было немерено. Поняли они, что я – дикий. Тот парень-то практически ничего и не сделал, только позубоскалил.
– И Вас не наказали?
– Нет. Как я тебе уже и говорил, мы строили элитный объект, и любые специалисты были на вес золота. Короче, никто меня не тронул, просто не замечали. Я тупо делал свою работу и никуда не встревал. Думаю, что заместителю командира по воспитательной работе приказали меня беречь, вот они и отстали, – Илья закурил снова. Видимо, воспоминания были ему не особенно приятны, но он продолжил. – Служил я нормально, но через полгода пришло в нашу часть пополнение. Был в этой группе ребят один мальчишка – Александр Свиридов – совсем воробушек. Очень уж походил он на девчушку.
