Девушка уныло осмотрелась. В столе явно их не будет, это не те документы, которые должны быть всегда под рукой. Значит, искать нужно в шкафу… Мария уныло посмотрела на огромный, во всю стену, книжный шкаф, от пола до потолка забитый книгами. Может, все-таки сейф?
Мария подошла к стене, на которой висела приличных размеров картина не очень известного выборгского художника, на которой был изображен замок святого Олафа. Мама купила ее на одном из рыцарских фестивалей, устраиваемых каждое лето в замке. Теперь полотно удачно прикрывало дверцу солидного по размерам сейфа. Отодвинув картину, Мария набрала код на замке, раздался приглушенный щелчок, и дверца потайного шкафа открылась.
Глазам девушки предстали аккуратные, рассортированные по датам стопки накладных, счетов, файлы с чеками и прочая документация, но это было не то. Оглядев внимательно внутренность сейфа, Мария заметила, что на нижней полке коробок не было, при беглом осмотре эта полка могла показаться пустой. Она просунула руку вглубь полки, и та уткнулась в какие–то документы. Молодая женщина достала все содержимое той полки, села за стол и начала внимательно все изучать.
К ее счастью, искать быстро не пришлось, все результаты медицинских обследований были аккуратно уложены в специальную папку и распределены там по файлам. Осталось только передать их лечащему врачу. Тут взгляд Марии упал на несколько разношерстных тетрадей, о которых с полной уверенностью можно было сказать, что приобретены они были в разные годы. Мария открыла первую попавшуюся и обомлела. Перед ней были дневники ее матери. Кто бы мог подумать, что эта женщина столько лет записывала всю свою жизнь!
Впрочем, перебрав тетради, девушка поняла, что далеко не всю. Самая ранняя запись была датирована третьим мая девяносто шестого года. Сколько же лет тогда было маме? Двадцать один год. Немногим меньше, чем сейчас Марии. Так, а родители поженились в сентябре 1996 года, значит, это них. Было ли это этичным – читать сокровенные мысли матери? Вряд ли она одобрила бы такое. С другой стороны, хотелось почувствовать ее рядом, погулять вдвоем по парку, посидеть в укромной кофейне, согреваясь ароматным глинтвейном, и просто поболтать, а не все вот это.
А если мама никогда не выйдет из комы? Думать об этом было ужасно больно, но лечащий врач оптимистичных прогнозов не давал. В горле встал ком, и впервые за время болезни матери девушка позволила себе слезы. Рядом никого не было, никто не видел ее слабости и боли. Все это время Мария не пускала липкий страх в свою душу, однако, сейчас у него получилось просочиться сквозь плотную стену оптимизма и уверенности в положительном результате. И виной тому стала странная находка.
Какое-то время Мария бездумно перелистывала тетради одну за другой, не пытаясь вчитываться в мелькавшие перед ней слова, но все отчетливее осознавая, что именно на этих страницах она сможет встретиться со своими уже ушедшими родственниками, тогда еще живыми. И когда ей в руки вновь попалась самая первая, она решительно открыла ее. Почему она не может узнать историю любви своих родителей? Почему не может познакомиться с бабушкой и дедушкой? Почему?
Вилена. 3 мая 1996 г.
Почему я начала писать? Наверное, так мне будет проще разобраться в чувствах и эмоциях, переполняющих меня. Кажется, что во мне пробуждается какая-то совершенно новая личность, с ранее неведомыми мне переживаниями. И все это вызвано безумной встречей с одним молодым человеком, с которым и познакомилась-то я всего лишь два дня назад, как это ни смешно звучит – на девичнике.
Муж моей самой близкой подруги – Анастасии – решил развлечься с друзьями, гуляя по первомайскому городу. Она в свою очередь пригласила нескольких подруг, в том числе и меня, к себе домой. Все было очень даже прилично: четыре девчонки, одну из которых я видела впервые, весело проводили время за чаем с тортом. Анастасия отправила десятимесячную дочку в Советский, к родителям, которые просто обожали водиться с внучкой. Сплетничать можно было, не оглядываясь ни на Сергея – мужа Насти, ни на Любочку – плод их любви. Да и мать Сергея с его бабушкой и дедушкой тоже уехали на дачу, так что, вся трехкомнатная квартира была в нашем полном распоряжении.
Праздничный стол поставили в большой комнате, чтобы не ютиться на махонькой кухне. Мы принесли с собой салатики и соленья. Настя достала откуда-то бутылку «Полянки»; Светлана, бывшая свидетельницей на их свадьбе, принесла с собой гитару, так что, вечер обещал быть просто замечательным. Все, как я и любила: чисто девичья компания, тихо, спокойно и никаких парней.
Уже больше года прошло с того дня, как я рассталась с любовью всей моей жизни, а вернее, с парнем, который лишил меня девственности. После чего я стала бегать за ним как собачонка, терпеливо ожидая любого милостивого взгляда, он же, попрактиковавшись на мне в сексе, грубо оборвал со мной всяческие отношения, сказав, что такая простушка не для него. Его интересуют только красивые, статные, грудастые, а не пигалицы, у которых ни кожи, ни рожи. Сколько слез тогда я пролила, как унижалась перед ним, да и было отчего!
Мой отец, всю мою сознательную жизнь вбивал мне в голову одну простую мысль – только девушка, вышедшая замуж еще девицей, имеет право на счастье. Отец готов помогать и поддерживать меня, но только при условии, что я стану женщиной «честно». В противном случае, он не то чтобы откажется от меня, но и рассчитывать на его помощь я не смогу.
И бегала я за своим теперь уже бывшим ухажером, обивала порог его квартиры, терпела все унижения, лишь бы он взял меня замуж. Я готова была на все: пусть руки распускает, пусть по бабам бегает, пусть делает все, что его душе угодно, только пусть женится на мне. В морозы, до глубокой ночи простаивала под окнами его старой пятиэтажки – людей смешила и его позорила, но любви как не было, так не было, а вот ненависть его ко мне росла, как на дрожжах. В один прекрасный вечер он просто выволок меня за шиворот из своей квартиры и захлопнул передо мной дверь навсегда.
Я какое-то время убивалась, даже пыталась себе вены порезать, но очень испугалась еле выступившей из крохотного пореза крови и решила, что все-таки еще хочу жить. Я завязала с отношениями, поняв одну очень крутую вещь: жизнь без парней – это рай. Я успокоилась и даже слегка поправилась.
Но два дня назад что-то явно пошло не так. Буквально через час после начала застолья на наши посиделки заявился Сергей с двумя своими друзьями. Одного из них я знала очень хорошо. Это был Михаил – свидетель со стороны жениха на свадьбе Кунаевых. Очень даже приятный молодой человек, и хотя со дня свадьбы прошло больше года, и за это время я Михаила не видела ни разу, он совершенно не изменился. Абсолютно неспортивного вида высокий пухлячок в больших очках со слегка вьющимися темными, практически черными волосами. Он сразу же обратил все свое внимание на Светлану – чуть более пухленькую, нежели он, но очень живую и интересную блондинку, которая замечательно провела тогда свадьбу. Улыбка не сходила с ее круглого лица, а звонкий смех и умение не только играть на гитаре, но еще и вполне сносно петь, автоматически делали ее душой любой компании.
Тогда, год назад, практически все гости на свадьбе Кунаевых влюбились в ее обаяние. Она стала настоящей звездой вечера, разумеется, после жениха и невесты. Дядя Насти, приехавший откуда-то с другого конца страны, вплоть до самого своего отъезда пытался уговорить «эту невероятную толстушку» уехать с ним, но девушка наотрез отказалась. И вот теперь дяди рядом не было, и Михаил, видимо, решился на какие-то шаги.
Второго же парня, Илью – так его представил Сергей, я видела впервые. Как-то так получилось, что я и не слышала никогда о нем, хотя была очень частым гостем в доме Кунаевых.
Этот парень был ничего себе так – красивая, атлетическая фигура, хотя и невысокая, сильные, мускулистые руки. Правда, достаточно простецкое лицо, без какого–либо намека на аристократизм. Коротко стриженные русые волосы, достаточно крупный прямой нос, тонкие губы. Одет он был весьма ярко для Выборга: светло-серый свитер, серые брюки, цвета топленого молока длинный плащ и в тон ему туфли. Никто из моих знакомых так вызывающе броско не одевался. Но вот, веяло от него какой-то мужской силой. Так и хотелось закутаться обнаженной в этот его плащ и отдаться ему всей, без остатка.
