– Ты все же вернулся к этому разговору. Нет, Софос, за семь лет я не изменил своих убеждений и считаю, что все сделал правильно. Чем раньше он смог бы поехать, тем лучше бы сблизился с людьми, дабы повести к ним атлантов и поделиться нашими знаниями и культурой. Не хочу более это обсуждать. Приступим к работе, – сказал царь, явно не желая говорить обо всем, что касается путешествия его младшего сына.

Мимо высоких зеленых стен сада, которые протянулись вдоль его троп, скользил ветер, слегка колыхая листву. Музыка давно стихла, и Борей больше не разносил вокруг ничего, кроме ночной тишины. Сад спал, даже вода в фонтанах переливалась очень медленно, а ее спокойное журчание убаюкивало птиц, восседающих на вековых деревьях. Арки, тянувшиеся вдоль троп, окутанные листвой и цветами, были словно порталы в сказку, а в проблеске между листвой наверху сияли звезды, казалось, что это роса уже проступает на лепестках. Даже белоснежные статуи богов, находившиеся здесь, словно закрыли свои глаза, о чем-то мечтая.

Во дворце существовала легенда о том, что именно в этом саду, увидев статую музы, скрытую в его лабиринтах, юный Филимон влюбился в Талию. Он был настолько потрясен красотой скульптуры, что несколько дней не мог от нее отойти. Когда он вырос, то отправился в Агапи на поиски своей возлюбленной, а она уже ждала его, так как некогда Пифия предсказала ей, что она полюбит атланта царской крови, и будет эта любовь дарована самой Афродитой на рубеже тысячелетий. Так оно и произошло. Но у предсказания было странное продолжение о том, что ревнивый Арес, который не терпит делить с кем-то дарованную Афродитой любовь, захочет вернуть ее обратно, и случится это, если прольётся в Атлантиде невинная кровь. Талия знала, что этому никогда не бывать.

Прохладный ветер продолжал летать по саду и окутывать своим дыханием Психею, стоявшую рядом с двумя стрелами.

– Ты изменилась, – услышала девушка голос позади себя. Обернувшись, она увидела Кербера. – Повзрослела, хотя и… осталась так же прекрасна.

– Спасибо, – скромно ответила Психея и снова повернулась к дереву, – ты тоже изменился, но не могу похвалить тебя в ответ.

– Хм, считаешь, что я превратился в чудовище?

– Не знаю, но на пиру ты вел себя странно и пугающе. Зачем был нужен этот спектакль? – спросила Психея, указывая на стрелы.

Керберос молчал.

– Зачем ты поругался с Юклидом?

– Ему не стоило вмешиваться в наш разговор.

– Не спорю, это было лишнее. Он очень заботится обо мне, переживает, но и тебе не стоило отвечать на его провокацию, и тем более задевать своего же брата.

– Заботится! – усмехнулся Кербер, – он ненавидит меня, поэтому и защищает тебя, считая, что я не принесу счастья. Что же касается моего брата – ему такая встряска даже полезна, наконец-то все поймет о своей горячо любимой Талии, – с презрением говорил Кербер, что очень напугало девушку.

– Ты очень изменился. Я тебя не узнаю.

– Психея, я остался тем же, кем и был, и по-прежнему люблю тебя, – Кербер пытался остановить девушку, которая хотела уйти; она прислонилась спиной к дереву, младший сын царя склонился над ней, они оба смотрели друг другу в глаза, забыв о стрелах, которые находились у их лиц.

– Значит, ты хочешь уехать со мной в Агапи и выращивать небывалой красоты цветы, как мы мечтали в детстве?

– Хочу, но не могу.

– Как это? – девушку смущали странные противоречия в словах юноши.

– Психея, мне нужно знать лишь одно: помнишь мой вопрос, заданный тебе в день, когда я должен был уплыть? Дай же мне этот долгожданный ответ, именно он решит все в нашей судьбе, ну…

– Нет! Пока ты все мне не объяснишь, я буду держать его при себе, и не важно, сколько для этого понадобится времени. Что же ты теперь хочешь делать?

– Это не имеет значения. Я хочу, чтобы ты была со мной, а то, что я собираюсь делать, тебя не должно касаться.

Девушка выскользнула из-под его руки.

– Не имеет значения?! Кербер, что случилось за океаном? Ведь что-то случилось – я чувствую…

Психея старалась поймать его взгляд, но он виновато прятал от нее глаза. Младший сын царя хотел все рассказать своей любимой, но это было выше его сил, поэтому он лишь молчал, опустив голову.

– Не хочешь говорить… твое право, – девушка старалась скрыть за гордостью наворачивающиеся слезы, от которых было тяжело дышать.

Она больше не хотела продолжать разговор, потому что это разбивало ее мечты и мучило душу. Психея не узнавала того храброго и озорного мальчишку, который ради нее спустился в овраг, из каменистой почвы которого пробивался прекрасный цветок, впечатливший девушку. Не видела больше его улыбки и не слышала так полюбившихся ей шуток; знакомыми оставались лишь грустные глаза юноши, которому так не хватало внимания, несмотря на то, что Керберос был излюблен судьбой.

– Психея, стой…

– Нет, Керберос! Я устала – вечер оказался очень утомительным.

Девушка на одно мгновение бросила взгляд на младшего сына царя и скрылась в саду. Керберос хотел вылить всю накопившуюся злость и обиду на самого себя за глупости, которые он наговорил, ударив кулаком по дереву, но, заметив стрелы, с ненавистью вырвал их, разломал пополам и бросил на землю.

Гости гуляли по дворцу, когда Софос вернулся в зал, где проходила трапеза, и не обнаружил никого, кроме музыкантов, которые медленно играли, убаюкивая сами себя. Оглядываясь вокруг, он увидел предметы, привезенные Кербером из путешествия, которые еще не успел рассмотреть. Выпавшие минуты спокойствия и тишины Софос решил посвятить им. Он шел вдоль столов, внимательно осматривая каждую диковинку, и остановился у доски, поделенной на черно-белые квадраты, на которой стояли по два ряда фигур.

– Это шахматы, – услышал голос путешественника Софос и резко поднял голову, – так называется данная игра.

– И какие же у нее правила?

– Я знал, что она вас заинтересует, – сказал Кербер, – предлагаю сыграть одну партию, она лучше всего даст вам понять правила игры.

– С удовольствием, – ответил Софос и присел за стол.

Незримая битва, которую они начали сегодня, перенеслась на игровое поле, на котором Керберос собирался сразить мудреца.

– Перед вами шахматная доска, поле сражения, на котором развернулись два войска: белые фигуры и черные. В каждом по шестнадцать фигур. Цель игры – захватить короля, застать его врасплох, окружив остальными фигурами так, чтобы у него не было возможности сделать и шагу, что называется поставить «шах и мат». Если это произойдет, игра будет окончена. Также можно ставить королю просто «шах», в этом случае ваша фигура является угрозой для его жизни, но он может избежать гибели.

– То есть цель – убить короля? Хм, видимо с ранних лет за океаном учат обороняться от противника и захватывать его?

– Да, учат выстраивать тактику сражения и готовят к тому, что мир неидеален и, возможно, придется когда-нибудь постоять за свою жизнь, – сказал Кербер, а в сторону произнес, – жаль, что этому не учат в Атлантиде. Если вам так не нравится слово «убить», мы заменим его выражением «съесть фигуру». Не отказывайте мне в удовольствии сыграть с вами, учитель, – Кербер не хотел выпускать Софоса из поединка.

– Хорошо.

– Прекрасно, – улыбнулся Кербер, – познакомлю вас с фигурами. Пешки. Несмотря на то, что их больше всего на поле, они являются самыми слабыми фигурами, могут ходить только на одну клетку вперед; исключением является самый первый ход, когда пешка имеет право пойти на две клетки, по желанию игрока. Съедают соперников они по диагонали. В отличие от остальных фигур, пешки не могут бить ходом назад, они идут только вперед. Фигуры по бокам – ладьи. Они ходят вертикально, либо горизонтально, количество клеток неограниченно. Следом идут кони. Они передвигаются только по определенному рисунку, похожему на заглавную букву «гамма», примерно так, или вот так, – показывал на шахматной доске Кербер, – рядом с конем стоит слон, который ходит только по диагонали. Вот мы и добрались до самых важных фигур на поле – это король и королева. Что занимательно: в правилах игры именно королева является самой сильной фигурой – истинной царицей поля, потому что может ходить так, как ей угодно, а вот король передвигается всего лишь на одну клетку, убегая от противника и подставляя ему свое войско. Ну что – попробуем сыграть?