– Мне очень жаль. И куда же он отправился на этот раз?

– За океан. Хотел записать всю правду о людях, живущих на этих землях. Мы все еще надеемся, что он вернется. Ты же знаешь, мой отец мог пропадать годами, а ведь это совсем чуждые для нас миры, кто знает, сколько времени ему понадобится.

– Ты прав, – вздохнул Этухия, понимая, что Софос не желает думать о возможном печальном конце путешествий его отца.

– Софор, Софор! – раздался писк над головами собеседников.

Они подняли головы вверх и увидели летящего на них попугая. Он имел такой яркий золотой окрас, что словно сиял. На его грудке был зеленый жилет, перья образовывали желтые штанишки и полосатую шапочку. Но самыми выразительными в нем являлись черные глаза, в которых человек мог рассмотреть космос во всей его красе.

– Азáриас! Давно тебя не видел, – воскликнул мудрец.

– Я уретар из Кефари к родным в Анемор, – сказал попугай, когда приземлился на крышу палатки Этухии.

– У них все хорошо?

– Верикорепно! Мой порет мы обсудим позже. Я приретер по просьбе Фиримона. Он очень просит тебя зайти в театр, как торько ты освободишься. Он хочет с тобой что-то обсудить.

– Мы с радостью туда заглянем.

– Прекрасно, мой дорг выпорнен, можно и поесть. Этухия, дай мне, пожаруйста, одну вишенку, – попросил Азáриас.

– Конечно, держи.

Этухия подал попугаю ягоду, и, схватив ее за веточку, Азáриас улетел.

– Спасибо! До встречи! – прокричал он вслед.

– Папа, а давай возьмем много-много вишен, – сказал Зен, жадно рассматривая корзины с фруктами, до которых он еле доставал.

– А зачем нам так много? – спросил его отец.

– Ну… чтобы они у нас были, – неуверенно сказал мальчик.

– Не будь жаден, Зен. Нужно брать столько еды, сколько нам необходимо, не забывай, мы не одни живем на острове. Представь, что мы забрали всю корзину с вишнями, а семье Икании они тоже понадобились, даже больше, чем нам с тобой. Где бы они ее нашли? Мы с тобой прекрасно знаем, что нам не надо много вишен. Съедим по горсточке, а остальное просто сгниет. Этой полной корзиной вишен могли бы прокормиться и семья Азáриаса, и Икании и многие другие.

– Мудрые слова, – произнес Этухия.

Софос с другом набрали в кувшин необходимое количество фруктов, а Зен стоял в стороне и обдумывал слова отца. В мыслях он начал задавать вопрос, который уже несколько лет мучал его: «Что со мной не так?».

В театре шла подготовка к новому представлению, за которое отвечал Филимόн, средний сын царя Кефали. Он был очень взволнован и проверял каждую деталь: декорации, реквизит, внимательно следил, чтобы каждый камешек был на своем месте. Недалеко от взволнованного Филимόна, на недоделанной декорации, сидела стройная девушка с серыми и пронзительными глазами: они выражали печаль, но их сияние заставляло радоваться сердца других. Это странное противоречие уже многие тысячелетия сводило с ума мир и наполняло его новыми творцами.

Когда Софос и Зен вошли в амфитеатр, Филимόн молниеносно подбежал к ним, крепко сжимая в руках стопку листов.

– Софос, слава Посейдону, ты пришел! А я уже боялся, что Азариас позабыл о моей просьбе или того хуже – повредил крыло и не может до тебя добраться!

– Здравствуй, Филимон, – поприветствовал Софос взволнованного юношу.

– Я так рад тебя видеть, еще и сына привел! Это прекрасно! Вы вдвоем оцените мой труд, правда, он пока лишь на бумаге, не все декорации и костюмы готовы, но, я надеюсь, уже через месяц, во время перехода из девятнадцатой хилии в двадцатую, вы сможете увидеть мою первую постановку. Дорогой Софос, я решился поставить пьесу о самых первых днях Атлантиды, показать то время, когда жили Эвенόр и Ливкиппа, а Посейдон наделял природными благами остров, описать те прекрасные моменты возведения городов нашими предками и показать, чего мы достигли сейчас. Действительно, это будет изумительно видеть в празднование начала новой хилии. Задумайся, Софос, цивилизация атлантов существует уже двадцать тысяч лет! Мы обязаны быть благодарны богам, природе и всем животным за эту счастливую жизнь! Ах, голова горит от таких высоких мыслей! Прости, совсем забылся, я же хотел попросить тебя помочь мне с рукописями. На этих листах выражено мое представление о нашем прошлом, и как это можно воплотить на сцене. Я очень переживаю, что мог допустить какую-то историческую неточность. Не мог ли ты проверить мое творение? – говорил Филимон, вдохновленно размахивая руками, а его легкие черные кудри поднимались то вверх, то вниз.

– Конечно, проверю. Не переживай так за спектакль.

– Все потому, что это моя первая самостоятельная работа, я хочу, чтобы все было идеально, и от этого сильно нервничаю. Слава богам, со мной есть моя муза, – сказал Филимон и приобнял девушку, которая, увидев мудреца, тоже подошла к нему.

– Здравствуй, Тáлия, как поживают твои сестры? – спросил Софос.

– Прекрасно. Вдохновляют творцов, как обычно, – нежно ответила муза, словно струны лиры прозвучали в ее устах.

– Мы с Талией поженимся! – объявил Филимон.

– Поздравляю! – Софос был удивлен, но в то же время рад за молодых людей. – А что на это скажут боги? Вы же прекрасно понимаете, что они могут не одобрить союз человека и музы.

– Моя мать долго разговаривала с отцом, чтобы он разрешил нам с Филимоном соединиться, и он дал свое согласие. После свадьбы я сразу же теряю силу и бессмертие.

– И ты готова заплатить такую цену?

– Ради любви я готова на все – нежный взгляд Талии пал на Филимона, который был переполнен вдохновением от возбуждавших его мыслей.

– Я очень рад за вас, но как же теперь атланты будут жить без музы комедии?

– Зевс сказал, что наделит этой силой нашу дочь.

– Ты ждешь дитя? – спросил Софос.

– Да, только прошу: не говори об этом никому – мы все расскажем после свадьбы.

– Хорошо! Тогда, если боги разрешили этот союз, я благословляю вас и буду хранить вашу тайну, пока вы сами не решите ее раскрыть.

– И я тоже, – сказал Зен.

– Спасибо, – улыбнулись влюбленные.

– А твою пьесу, Филимон, я прочту и постараюсь как можно скорее дать ответ, чтобы ты уже приступил к постановке.

– Огромное спасибо, Софос! Оценивай строго, чтобы все было точно и правильно, – попросил Филимон и попрощался с мудрецом и его сыном.

Зажглись факелы. С наступлением ночи в Кефали у каждого дома засияли огни, как и во дворце. Он находился на единственной возвышенности в городе, к нему вели четыре высокие мраморные лестницы, которые были строго сориентированы по сторонам света. Рядом с маленькими ступенями, так же, как и в храме, находились большие, предназначенные для богов. Сам дворец имел круглую форму, а изнутри его украшали колонны, загибающиеся кверху двумя завитками. Они являлись опорой крыши, в центре которой был купол, отливающий синим цветом и позолотой. Большие комнаты и залы дворца были украшены самыми удивительными картинами, фресками и скульптурами, которые словно дышали через краску или камень, а сад в юго-восточной части дворца являлся лучшим творением человека в ближайших пяти дукатах.

Вечер в доме царя начался очень шумно. Поприветствовав всех гостей и усевшись за праздничный стол, Васѝлиас, добродушный и веселый царь Кефали, первым делом стал нахваливать предстоящий спектакль среднего сына – Филимона, который должен был состояться на празднике по случаю нового года, ожидаемого события во всей Атлантиде, так как заканчивалась девятнадцатая хилия, и начинался новый виток времени в двадцатой. Этому переходу времени придавали огромное значение и нарекали новой эрой в жизни не только атлантов, но и всего мира.

Филимона очень смущала похвала отца, и он всячески пытался объяснить, что ничего фееричного не предстоит, к тому же сценарий еще ожидала проверка Софоса. Затем Васѝлиас начал говорить о достижениях своего первого сына – Панталеона, который был наделен не только умом, но и потрясающей физической силой, вновь заняв на Атлантических играх почетное место и завоевав семнадцатый в его коллекции лавровый венок.