Сам по себе человек никогда не сможет ни найти, ни понять, что же его застопорило, как ему выбраться из этой ситуации. Это очень сложная задача и для опытного психолога. Никто, даже раскрываясь на 100 процентов, не может указать именно на эту песчинку, которая вызывает необратимые изменения.

– Димитрий, – сказала я, – давай так: я, возможно, и намного старше (приятная эмоция удивления, мы выглядели ровесниками), но давай будем на ты.

– Хорошо, – сказал он, – у меня нет денег, совсем, Артур на телефон кидает, я в ноль разорён. Я не смогу заплатить за твой амулет.

– Хорошо, – ответила я, – в качестве исключения я его сделаю для тебя. По расчёту мы с тобой позже обсудим. Мне нужно полное доверие и полная расслабленность. Готовность отвечать на абсолютно любые вопросы и готовность всегда быть на связи некоторое время.

– А если я не смогу с тобой расплатиться?

– Сможешь, – ответила я, – будь уверен, сможешь.

Я очнулся в госпитале. Как оказалось, у меня был обширный инфаркт и в ближайшее время я не смогу работать. Не смогу платить по кредитам и долговым обязательствам. Круг замкнулся. Я оказался на самом дне ямы. Мне даже не надо было переставать копать, потому что копать было некуда. Это было дно дна. Учитывая стоимость лечения, я вышел бы из больницы не просто нищим, а должным лет на триста вперёд. Я с трудом доковылял до окна. Пятый этаж. Да уж, кости переломаю, а чтоб наверняка, точно не получится. Грустно, даже в этой ситуации мне почему-то не везёт. Я смотрел на золотой листопад, несущийся по ухоженным дорожкам больничного парка, и с тоской вспоминал её – главную боль свей своей жизни – Злобову. Мы познакомились с ней пять лет назад, друг попросил подвезти его девушку.

– Так, тусуюсь с ней, – сказал он.

Она мне не понравилась, полноватая, подбородок тяжёлый, ну так, из таких вырастают тётки, а не леди. Сидела на заднем сидении моего Ауди и грызла сначала семечки, потом орешки. За ними в ход пошли сухарики. Бесило её хрустение и крошки, бесило так, что хотелось свернуть её лупоглазую башку. Если б я это сделал тогда, уже отсидел бы и вышел. Не таким нищим, каким был на сегодняшний день. Мне нужно было оставить её у её бабушки и забрать на обратном пути через день. На заправке она пересела рядом. Я с удовольствием заметил, что этот хомяк не загадил моего сидения. Более того, она протёрла рожу и руки влажной салфеткой, всё аккуратно сложила в бумажный пакетик с заправочного перекуса, выбросила в мусорку.

– Сколько лет? – спросил я.

– Шестнадцать, – ответила она.

“Старше выглядит”, – подумал я, причём лет на десять как минимум.

– Ты в школе, что ли учишься?

– Ага, – ответила она, – я и сестра, ей семнадцать. Мы рядом с гостиницей живём.

А, понятно, маргинальный район, застроенный древними пятиэтажками. Зассанные подъезды, гастербайтеры с Азии, наркота, постоянное насилие.

– Родители чем заняты?

– Папа умер, мама с новым мужем уехала в Питер.

– Не понял, вы вдвоём, что ли живёте с сестрой, если бабушка здесь?

– Да, уже пять лет. Мама бросила нас, так, посылает иногда немного денег.

Сказать, что я обалдел – не сказать ничего. В полной тишине мы доехали до ворот дома её бабушки. Я уехал дальше по своим делам в соседний город. Дела на заводе, возвращался через сутки, совершенно на подсознании, накупил пакет чипсов, сухариков, орешков. “Хомячок”, – подумал я. Она загрузила в багажник огромный пакет с овощами, тепло попрощалась с очень пожилой, но очень бодрой бабулькой. Уже у подъезда пыталась мне сунуть двести рублей. Хотелось дать по шее, дал пакет со снеками, было жаль девочку до слёз, хотя я не романтик и не сентиментал, да и вообще она не в моём вкусе. Обычная подъездная жирдяйка, вскормленная хлебом и макаронами. Наверное, у неё ляжки целлюлитные. «Да пусть её жарит друг», – подумал я. Но вот эта её улыбка, сволочь, снилась мне всю ночь. Всю следующую ночь. А потом я уехал на море, познакомился там с Ларисой, всё как я люблю. Длинные ноги, блонд, замужем за капитаном дальнего плавания и наглухо забыл об этой девчонке Руста.

Вспомнил осенью через год. У Руста был мощный скандал. Звонила его мать и орала мне в трубку.

– Спите с всякими шалавами, девок приличных нет, что ли вам? От Руста родила одна курва, подала на алименты и содержание.

– Стесняюсь спросить, уважаемая Роза Анваровна, а я причём? – сказал я.

В ответ был максимально нецензурный мат и проклятие козлов-дружков её распрекрасного сыночка. «Интересно, – подумал я, – махал налево – направо твой сынок, а прилетело мне.

– Не знаю, о чём речь, – тактично ответил я. – Извините, я на работе, – ответил я снова. И пока вешал трубку, услышал визгливый вопль:

– Работает он, сука!

Ого, как её штормит. Мамка у Руста не голубых кровей. Но такой отборный мат был для неё никак не характерен.

– Да уж, что-то случилось у братана, – подумал я и отложил звонок на вечер. На работе реально был запар до жопы в мыле. Руст позвонил после обеда, немного помялся и сообщил:

– Помнишь, ты девку подвозил?

У меня сладко заныло под ложечкой. Я сразу вспомнил ту осеннюю поездку.

– Ну, так вот, она родила от меня. Мать орёт так, что стены трясутся. Ей близко не надо для меня такой семьи.

– В смысле родила, она же малолетка? Ты чего, совсем тупой, сесть хочешь?

У меня на Русте была завязана одна важная поставка, и совершенно не улыбалось таскать ему передачки в тюрьму.

– Так, сиди, где сидишь, – сказал я, взял бутылку вискаря и поехал к новоявленному папашке с искренними поздравлениями.

Руст, несмотря на состояние и прекрасный доход, жил со своей любимой мамой. Эта связка сын-мама была нерушимой, как Великая Китайская стена. Маман его, надо сказать, дёргалась глазом, когда слышала слово “мама”. Я уж не знаю, в каком гробу она спала, но выглядела нашей ровесницей. Дома у них был трындец как напряжён воздух, топор повесь – он никуда не упал бы. Маман его, типа молодая, лютым презёрм презирала кофе, бухло, покурить и валерьянку тоже. Она с ненавистью взглянула на вискарь и так долбанула кухонной дверью, что задрожали стены.

– Трындец! Шлюха эта мелкая взяла и родила! – сказал Руст. – Типа от меня. Мне нафиг этот ребёнок не нужен, я же жениться планировал на дочке мэра. Ну, на хрен мне эта овца сдалась.

Он дрожал и клацал зубами.

– Так ты вроде с дочкой мэра, как только полгода, а эта когда родила?

– На прошлой неделе.

– Ага, получается, ты беременную её бросил?

– Да не бросал я её, дал денег, отвёз в клинику приличную, она заднего дала. Мне вообще это не надо, я даже не уверен, что это мой мальчик.

«А, значит, сына родила», – сделал я вывод.

– А, так хорошо же, наследник.

Зря сказал, Роза влетела фурией и начала орать:

– На какой хер нам нужен этот наследник от помойной кошки? Всю жизнь её содержать и обслуживать?

С трудом она замолчала минут через тридцать. У меня дико разболелась голова, я уехал, сославшись на дела, так и не распечатав виски. Через две недели состоялся суд об установлении отцовства. Я пошёл туда в качестве моральной поддержки Руста, хотя в конце этой, прямо скажем, дерьмовой процедуры, я хотел поддержать несчастную Злобову.

Нищая малолетка, затравленная богатущей Рустовой роднёй, его справка об отсутствии дохода, на фоне нового Поршака – всё было так омерзительно. Омерзительно и неприятно. Позже, когда Руст хвалился своим крутым адвокатом и суммой, которую он отвалил ему, в сравнении с выплатой, назначенной для малолетки, у меня до жути неприятно сосало под ложечкой. Спустя пару недель, покупая вино для своей девушки и вискарь для себя, я увидел упаковку памперсов. “Пипец, там же горячей воды нет в этих домах”, – почему-то подумал я. Купил памперсы, затем пелёнки, подумал и еще купил памперсы. Потом подумал: «Что же такого можно есть на сто баксов в месяц?» (выплата Рустика), – и купил сыр, колбасу, фрукты. Поехал к знакомому подъезду, вспомнил, пока ехал, хомячью привычку, купил чипсы, семечек и сухарики. Злобова скакала бодрая, как конь, белозубая улыбка, рот до ушей, ребёнок дрых в коляске, на Руста не похож абсолютно. Хотя экспертиза подтвердила его отцовство. Вот где унижение, я считаю.