Что до контрольного эксперимента, о котором вы пишете: конечно, их проведение — обычная практика во всех научных институтах Земли последние лет триста, если не больше. Постарайтесь в точности соблюсти все детали первого опыта — даже опытный исследователь очень редко знает наверняка, что именно повлияло на результат. Я не знаю точно, что вы имеете в виду, но могу догадываться; будьте внимательны к мелочам, коллега Гедимин, я знаю, чем чреваты подобные эксперименты…»

Гедимин, озадаченно мигнув, посмотрел на свою ладонь. Небольшие рубцы от недавнего ожога ещё были заметны. «Все детали первого опыта… Интересно, это деталь или нет?»

Все хвостовики встали на своё место, и электромагнит намертво зажал их в пазах, — теперь только его отключение могло высвободить отработанные цилиндрические стержни. Охлаждающий газ снова потёк сквозь герметичный кожух, монитор на щите управления замигал, принимая информацию от датчиков, — температура, как и интенсивность излучения, начала расти. Гедимин убрал руку, позволяя пяти защитным экранам сомкнуться над реактором. Оставалась ещё одна деталь, и сармат задумчиво смотрел на неё, — сигма-излучатель, направленный на стержни, частично экранированный, частично — открытый.

«Тот же показатель, что был до скачка,» — отметил он про себя, взглянув на монитор. Сейчас сигма-излучение было на порядок менее интенсивным, чем в разобранном реакторе, хотя само устройство стояло там же, где раньше, и никто за прошедшие восемь дней к нему не прикасался.

«Хорошо, что никого тут нет,» — подумал Гедимин, настороженно покосился на дверь, сдвинул защитное поле до локтя, открывая правую руку, и положил ладонь на излучатель. Досчитав про себя до десяти, он убрал руку и экранировал устройство. Ни перчатку, ни защитное поле надевать не стал — смысла в этом уже не было.

— Опять? — буркнул, посмотрев на обожжённую ладонь Гедимина, сармат-медик. — Та же рука, то же «излучение икс»? Тебе это что, нравится?

«Интересно, сработает ли,» — думал ремонтник, с забинтованной рукой возвращаясь в ангар. «Очень глупое действие. Не хотелось бы повторять его каждый раз. Глупое и болезненное. Надо придумать что-то другое.»

В «красном отсеке» уже сидел Хольгер; дверь за собой он не закрыл, и Гедимин досадливо сощурился — «соблюдёшь тут технику безопасности…»

— Какая была интенсивность, когда ты уходил? — спросил Хольгер. Услышав ответ, он хмыкнул и сунул Гедимину под нос короткий видеоролик — сменяющие друг друга цифры на мониторе.

— Ты отследил рост? — сармат недоверчиво усмехнулся. — А… что именно заставило её расти?

Хольгер пожал плечами.

— Если ты не знаешь, то я не скажу. А что у тебя с рукой?

— Обжёгся, — буркнул Гедимин. — Сегодня излучение не реагирует на меня?

— С чего ты взял? — Хольгер щёлкнул пальцем по монитору. — Сравни это с числом из ролика. Оно тебя видит и приветствует. А Хильда сделала снимки вечером, ночью и утром. Хочешь посмотреть?

«Странно всё это,» — думал Гедимин, с недоумением разглядывая снимки. Интенсивность сигма-излучения нарастала и падала, и в этом явно прослеживался суточный цикл. «Бред какой-то,» — думал сармат, сверяя показатели. «Что изменяется? Характеристики линзы? Скорость распада? Число выделяемых при распаде квантов? От чего — от времени суток или… от чьего-то присутствия в здании? Куда ни ткни, везде какая-то ерунда!»

— Я бы списал всё на случайность, — сказал Хольгер, внимательно глядя на Гедимина. — Мне тоже всё это кажется странным. Но цифры есть цифры… Думаю, пора подойти к этому научно. Надо собрать больше данных и привести их в систему. Я поговорю с Константином. Если понадобится, ты подтвердишь мои слова?

Гедимин мигнул.

— Слова о том, что излучение реагирует на сарматов?

Хольгер молча кивнул. В его взгляде не было ни тени усмешки.

— Ладно, — сказал Гедимин. «И так считают полоумным. Задвигом больше, задвигом меньше…»

Сегодня у Константина не было работы — с утра он отослал последний отчёт и теперь выискивал в сети новости о расследованиях в Коците и Ясархаге. Когда подошёл Гедимин, сармат обернулся к нему, посмотрел на его руку и хмыкнул.

— Кровавая жертва для скорейшего синтеза? Что ж, у духов твоего реактора аппетит невелик — «Полярная Звезда» в своё время выпила больше крови!

— Да ну тебя, — Гедимин сердито сощурился. — Я просто обжёгся. А у Хольгера к тебе дело.

Он думал, что химик начнёт с реакции излучения на сарматов, и уже представил себе реакцию Константина — но Хольгер, видимо, сам вообразил, как это будет выглядеть, и переформуливал просьбу на ходу.

— Я следил за сигма-излучателем в «красном отсеке», — сказал он, — и заметил интересные циклические колебания. Можешь на неделю повесить там камеру? Хочу собрать больше данных и свести их в график.

Командир кивнул.

— Интересное наблюдение… Но Гедимин обычно против камер. Спроси его. Если он перережет кабель, данных ты не соберёшь.

Гедимин смутился.

— Одна камера не помешает, — проворчал он. — Только направь её на монитор, а не на меня.

«Странное вещество этот ирренций,» — думал он, возвращаясь в «красный отсек» с камерой из запасов Константина. «Странные свойства и странные методы работы. Иногда тянет провериться на эа-мутацию.»

На въезде на территорию АЭС сегодня дежурили четверо — двое патрульных сарматов и два экзоскелетчика в «Рузвельтах». Никто из них не подходил к рабочим близко и не порывался обыскать их; тем, кто замедлял шаг, махали — «проходи!».

— Что, диверсанты обезврежены? — еле слышно хмыкнул Линкен, догнав Гедимина. — Можно зря не дёргаться?

— Ни разу не видел, чтобы они поймали диверсанта, — отозвался ремонтник. — А вот мы их ловили. И не лезли при этом в чужие карманы.

Возможно, безопасность «Полярной Звезды» сегодня оказалась под угрозой, но сармат был доволен — чем дальше, тем сильнее раздражали его чужие конечности на плечах и в карманах, пренебрежительные тычки и окрики.

Линкен заглянул ему в глаза, одобрительно хмыкнул и хлопнул сармата по плечу.

— Ты берёшься за ум, атомщик. Того гляди, научишься обходиться без макак.

…Сигма-излучатель был заэкранирован со всех сторон; установка временно прекратила работу — плутониевые цилиндры были выгружены, ирренциевые — разделены защитным полем, чтобы слишком сильное омикрон-излучение не разрушало драгоценный металл. Гедимин медленно и осторожно нёс шесть килограммов плутониево-ирренциевой смеси к «чистой» лаборатории и — хотя это было решительно невозможно — чувствовал кожей излучаемый ирренцием жар. Сармат уже убедился, что ни ожогов, ни пятен «лучевого загара» полые стержни не оставляют, и странные ощущения не пугали его, скорее удивляли. Он предпочитал о них не рассказывать — навряд ли Константин так же спокойно отнесётся к такому явлению…

… - Этот реактор отработал два полных месяца? — уточнил командир «научников», внося какие-то пометки в базу данных. Сарматы — и даже Иджес — собрались вокруг него, не потому, что им было интересно, чем он занят, — просто Хольгер, подсчитывающий выработку ирренция, накрыл и себя, и перерабатывающий агрегат непрозрачным защитным полем, и заглянуть ему через плечо никак не получалось. Гедимин поймал себя на том, что в третий раз оглядывается на матовый экран — он волновался за исход эксперимента, и все попытки отвлечься оказались безуспешными.

— Этот реактор так и будет маленьким? — спросил Иджес. — Я думал, ты построишь что-нибудь вроде «Полярной Звезды»… или вон той штуки в реакторном отсеке.

Зрачки механика по-прежнему были расширены, и он слегка запинался, когда говорил, но страх уже не вгонял его в ступор — по крайней мере, он мог задавать вопросы. «Зачем он сражается с собой?» — недоумевал Гедимин, глядя на Иджеса. «Никто бы не стал заставлять его работать с ирренцием.»