— Константин, сколько ещё мы будем любоваться на ирренций? — спросил Хольгер, подходя к рабочему месту. Гедимин заметил, что оно на удивление пустое — никаких недоделанных опытов, реакций, оставленных на ночь, и приклеенных к столу пометок «на завтра».

— Я предлагаю провести опыты с омикрон- и сигма-лучами, — продолжил химик, отходя от своего пустого стола к рабочему телекомпу Константина. — Герберт Конар описал множество таких экспериментов. Было бы интересно повторить их с различными материалами.

— Я нашёл патент на сигма-сканер, — сообщил Гедимин, подбирая с верстака «Ириду» (пока ещё не свой выпуск — котлован для будущего завода только начали копать в четырёхста метрах от атомной станции — но вполне рабочий образец). Хольгер оживился и повернулся к нему с радостным свечением в глазах.

— И сможешь воспроизвести?

— Сложным не выглядит, — отозвался ремонтник. — Но надо будет опробовать…

— Heta! — Константин резко вскинул руку, и сарматы замолчали. — Хватит разговоров. Ни один опыт не будет начат, пока у нас не появится свой образец ирренция. Когда будет очевидно, что мы можем его синтезировать, — я отдам вам эти полтора грамма, и делайте с ними, что хотите… в пределах техники безопасности.

Гедимин мигнул.

— Как использование сигма-лучей повредит образцу? Он всё равно их испускает, используем мы их или нет.

Константин смерил его долгим задумчивым взглядом и махнул рукой.

— Каждый раз одно и то же… Hasu! Это ещё что?!

Он смотрел на монитор над столом, и Гедимин, проследив за его взглядом, вздрогнул всем телом и шагнул вперёд. Изображение с камер, установленных в хранилище ирренция, было очень чётким, несмотря на прикрывающие образец защитные поля, — и на нём была вздувшаяся, перекошенная урановая сфера с разошедшимися швами. Хольгер протолкнулся к монитору, тычком в клавиши вывел на середину экрана показатели температуры и давления и выдохнул:

— Sulu!

Поверхность сферы нагрелась до ста сорока градусов по Фаренгейту, и что-то распирало её изнутри, — давление уже подходило к атмосферному. Константин повернулся к Гедимину; его глаза потемнели и сузились.

— Ф-физик! — он сжал пальцы в кулак, как будто хотел нанести удар, но с трудом удержался.

— Это не реакция, — буркнул ремонтник, глядя на защитный купол. При малейшем намёке на выброс омикрон-излучения он должен был гореть зелёным огнём — но блики на полупрозрачной поверхности были узкими и тусклыми. Слегка фонили разошедшиеся швы, но о цепной реакции не могло быть и речи.

— Тогда что?! — выкрикнул Константин, глядя на него потемневшими от злости глазами, и сармату стало не по себе.

— Внутри газ, — Хольгер метнулся к своему столу, подбирая щупы и колбы. — Надо взять пробы из-под купола. Что это может быть? Гелий?

— Всё что угодно, — отозвался Гедимин, крепко придерживая Константина за плечо. — Мы пойдём в хранилище. А ты будешь тут. Хочешь быть там — держи рот закрытым. Понятно?

Командир дёрнулся, хватая ртом воздух, но к Гедимину подошёл Линкен и одобрительно кивнул.

— Идём. Уверен, что там сейчас не бомба?

— Сам посмотри — не светится, — буркнул ремонтник, разжимая пальцы. — Какой-то газ. Может, гелий, от альфа-распада. Герберт ни о чём таком не писал. Хольгер, анализатор не забудь.

…Хольгер ещё не успел взять пробу, как в хранилище собрались все сарматы, кто только был в лаборатории; Гедимин встал между ними и химиком и очень старался не заглядывать через его плечо ни в пробирку (всё равно газ оказался бесцветным), ни в анализатор. Он вспоминал тихое шипение из-под защитного поля, раздавшееся, едва захват приподнял часть урановой сферы, — внутри неё скопилось много вещества, и наружу оно вырвалось под большим давлением. Сейчас, при налаженном оттоке через щели в сфере, датчики уже не показывали, что её вот-вот порвёт изнутри, и уран постепенно остывал. Зелёное свечение на внутреннем куполе было умеренным, немного ярче, чем при открытом образце, — синтез был успешно запущен и продолжался, несмотря на нарушение герметичности экрана.

Хольгер бережно закрепил закрытую пробирку в креплении на поясе и повернулся к сарматам.

— Озон, — сказал он и сам растерянно хмыкнул. — Кислородно-озоновая смесь. Под облучением слегка доокислила внутренний слой урана. Это и вызвало нагрев. Действительно, никаких цепных реакций.

Гедимин изумлённо мигнул.

— Озон? Кислород? Откуда в герметичном куполе… — он оборвал фразу, вспомнив о химическом составе сферы, и мигнул ещё раз. — Выделение из окиси?

— Надо полагать, — кивнул Хольгер. — Совершенно обычный стабильный кислород-шестнадцать. Конар ничего не писал об этом?

Гедимин покачал головой.

— Я бы запомнил. В документации этого тоже не было. Значит, кислород… Надо поставить газоотводы. Не уверен, что это вещество там нужно.

Между ним и Хольгером протиснулся Константин с дозиметром в руках. Смерив ремонтника хмурым взглядом, он поднёс прибор сначала к пробирке с озоном, потом к анализатору и, подождав немного, неохотно спрятал его в карман.

— Что вы собираетесь делать? — угрюмо спросил он.

— Изучать это явление, — слегка удивился Хольгер. — Не думаю, что кислород — продукт распада. Гедимин скажет точнее, но — кажется, это необычно для урана… и для ирренция тоже, тем более — в таком количестве. Я бы сказал — это продукт синтеза. Ирренций синтезируется из урана… более тяжёлое ядро из двух лёгких, так?

Гедимин мигнул.

— Надо посчитать, что получается, — сказал он, нащупывая в кармане ежедневник или хотя бы листок от него. — Но не так просто — одно из двух…

— Так или иначе, остаётся много лишнего кислорода, — едва заметно усмехнулся Хольгер. — И он под облучением доокисляется до озона. В этом процессе ничего сложного нет. Но — я думаю, он может повредить урановый экран. Ты предлагаешь поставить газоотвод? Он не пострадает от излучения?

— Стеклянная трубка? Не вижу причин, — отозвался ремонтник. — У тебя есть такие в запасе?

— Было несколько, — ненадолго задумался Хольгер. — Пойдём, покажу. Сам поставишь? Что у тебя с лимитом?

— В ядерный могильник все лимиты, — буркнул сармат. — Надо приподнять купол. Айрона я туда не пущу.

За спиной он слышал недовольный голос Константина, выгоняющего сарматов из хранилища, гул закрывающейся двери и писк сработавшего замка. Гедимин нащупал на поясе жёсткое крепление, чуть более толстое, чем остальные, — недавно скопированный ключ от комнаты с ирренцием был спрятан внутри, и сармат уже испытал его в деле. Он думал о том, как приподнять купол и не подвергнуться облучению, и о том, кого из инженеров поставить у двери, чтобы Константин не влез под руку. «Надо поставить газовый датчик на отвод,» — мелькнуло в голове, когда он остановился у лабораторного стола Хольгера. «Подсчитать выход кислорода. Возможно, пойму, как получается ирренций. Откуда он берёт лишнюю массу и заряд. Интересное вещество…»

Массивная дверь приоткрылась на два метра, и створки замерли. Гедимин жестом позвал Хольгера внутрь и сам первым перешагнул порог. В хранилище ирренция всегда горел свет — так были лучше видны показания датчиков — но белесое освещение не помешало бы разглядеть зелёные вспышки на поле Сивертсена. Их не было — урановый экран больше не распирало изнутри, лишний кислород, не дожидаясь доокисления, стравливался по стеклянным трубкам наружу, во внешнюю часть защитного купола. Хольгер держал в руках колбу, совмещённую с небольшим насосом, и ждал, когда Гедимин приоткроет устье во внешнем своде.

— Думаешь, этот газ требует изучения? — спросил ремонтник, глядя на датчики под куполом. Кислород выделялся непрерывно, равномерно просачиваясь наружу.

— Никогда не помешает немного лишней информации, — едва заметно усмехнулся Хольгер. — Ты написал в Лос-Аламос?

Гедимин кивнул.

— Завтра-послезавтра должен прийти ответ. Интересно… У них не было герметичных экранов. Возможно, они заметили что-то раньше.