Иногда Ошоби брал с собой в столицу и дочь. В таких поездках они останавливались неизменно в гостинице, потому что отец не желал знакомить девушку с нравами и обычаями развращённой дворцовой жизни. Меньше всего рвалась во дворец Шогана и Нази. Целыми днями бродила она по городу, бедняцким кварталам и побережью, знакомилась с незамысловатой трудовой жизнью рыбаков и торговцев, их бесхитростным бытом и дружелюбно-непосредственными нравами. Нашла Нази и старого сказочника Ёси, мудрого, как змий, и простого, как голубь, с детской беззлобной душой, которой обладают только младенцы или древние старцы. Помогли ей в этих поисках всё те же ребятишки, сразу узнавшие девушку и уже сложившие в её честь сказку о добром старике и чудесной волшебнице-«ками», спасшей его от гибели…

Нази нравилось просто дышать воздухом этого города, по которому ходил и Матэ. Время сгладило острые углы, неизменная печаль её стала светлой и лёгкой, как прозрачный осенний воздух побережья, с ней уже можно было жить, дышать и улыбаться.

Дважды за это время счёл возможным старый Ошоби ответить положительно на приглашения Токемады посетить его поместье. Матэ встречал их, счастливый и не скрывающий этого, как мальчишка. Нази ни разу не видела в эти приезды Мидори, – то ли он отсылал её куда-то, то ли запрещал выходить к гостям. Она радовалась, что Матэ напоминал прежнего – беззаботного и жизнерадостного, остроумного и утончённо-обходительного, по-детски милого и обаятельного гостя усадьбы Ошоби. Он тоже, как и все буси, горел ожиданием военных действий. С какой-то щенячьей преданностью и теплотой смотрел самурай на старого воина, как на своего возлюбленного боевого наставника, точно ожидая, что ему удастся воевать под знамёнами этого даймё. Возобновились горячие дискуссии на военно-исторические темы, всё так же уходящие финалом в глубокую ночь.

Во второй их приезд Матэ устроил соколиную охоту, заодно показывая богатейшие земельные угодья и леса Восьми Провинций Кванто. Стояла тёплая зима, лишь на горных перевалах лежал снег. Северные муссоны приносили обилие влаги, воздух лесов вкусно пах мокрой и терпкой сосновой хвоей и прелым листом под копытами коней.

Нази знала, что им обоим надолго хватит вспоминать мельчайшие детали этих встреч. Матэ был безупречно корректен и выдержан, и Нази была глубоко благодарна ему за это. И всё же по одному ритму его дыхания, по блеску полуопущенных глаз, по быстрым движениям рук, по тысячам подобных мелочей девушка чувствовала, что он так же упивается воздухом, которым она дышит, и пьянеет от этого счастья.

В конце зимы очередной приступ болезни прихватил Ошоби в столице. Получив известие об этом, Нази немедленно устремилась в Эдо. Отец уже садился, хоть и с трудом, и немного ходил, – вовремя и под рукой оказался опытный массажист. Чтобы не тратить даром время, Ошоби лёжа просматривал какие-то бумаги, письма и схемы, недовольно хмурясь.

– Нази, Токемада обещал мне подготовить кое-какие материалы из своей библиотеки, а я не могу до них пока дотянуться, – его нет в Эдо, Шоган дал ему неделю отпуска. Сможешь ты съездить за ними и привезти сюда?

Она удивлённо подняла брови.

– Благословите, отец.

– Тогда с Богом, езжай! К вечеру постарайся вернуться, никуда больше не заворачивай. Я жду тебя!

*

Ожидая, пока о ней доложат, Нази задержалась на пороге комнаты и стала рассматривать на токонома икебану с белоснежной живой лилией в центре печального зимнего сухостоя. Третий раз видела она эту икебану, дивясь, как неукоснительно выдерживается замысел лилий. Она не спрашивала об этом Матэ, чувствуя связь композиции с сокровенной и вечно живой болью души хозяина, интуитивно избегая прикосновения к ней.

Вздрогнула, почувствовав, что уже не одна в комнате, обернулась и увидела стоящего у косяка противоположной двери Токемаду. Вид его был странен, он словно не узнавал её… В коротком кимоно, с неизменным вакадзаси за поясом, волосы собраны сзади в пучок, одна рука точно греется за пазухой, а другая опирается высоко о косяк, – «самурай у себя дома»… но явно не в себе…

– Матэцура-сан, – поклонилась Нази. – Прошу простить мой визит без предупреждения! Отец послал меня к вам… – она замолчала на полуслове, потому что Матэ вдруг быстро подошёл и жадно, бледнея, уставился в её лицо, а потом крепко обеими руками стиснул её предплечья.

– Ты?.. Это правда ты?!. Назико… – одним дыханием произнёс он, и через миг, – она не успела ни отшатнуться, ни вскрикнуть, – его губы с безумной страстью закрыли поцелуем её рот. Нази не могла даже шелохнуться в жёсткой ловушке его сильных рук и почувствовала, как неизведанная доселе сладкая горячая волна захлёстывает её с головой. На минуту мир вокруг бесследно растворился для них. Потом его обжигающее дыхание скользнуло по её щеке, уху, он уткнулся лицом в её волосы и прижал её к себе так сильно, что девушка ощутила сразу всё его тело и горячую дрожь этого тела. Очнувшись, стала изо всех сил вырываться и, откинув назад голову, увидала, что он плачет.

– С каким ликованием я отдал бы жизнь за один только час с тобой! – срывающимся голосом прошептал Матэ.

– Отпусти меня!.. Я… на нас смотрят!..

– Кто?! Кому-то нечего делать?! – вдруг зарычал Токемада, вскидывая взгляд в дверной проём.

Нази рванулась и отлетела к двери, больно ударившись спиной о косяк. Ноги её подкашивались, она вся дрожала и, задыхаясь, с горечью выдохнула:

– Я буду теперь бояться тебя!!

– Не нужно, – негромко ответил, приходя в себя, Матэ: уже прежний, с тихим светом боли и нежности в глазах. – Подобное больше никогда не повторится! Просто ты не знала… Назико… ты говорила что-то об отце…

– Да, он просил бумаги…

– Я приготовлю сейчас всё, я понял, о чём речь, – так же тихо и ласково проговорил он, поклонился и быстро пошёл по коридору. Внезапно резко окликнул кого-то.

Нази вздрогнула и увидела вышедшую из своей комнаты Мидори, которая поклонилась и спокойно выслушала, что, не останавливаясь, жёстким тоном приказал ей Матэ. Поклонилась снова.

С сильно бьющимся сердцем смотрела Нази на приближающуюся к ней молодую хозяйку дома. Маленькая, тонкая, в узком кимоно зелёного цвета с жёлтыми узорами и жёлтым поясом с кисточками, с высоко уложенными и закреплёнными деревянными шпильками волосами, Мидори шла короткими, скромно-грациозными шажками, постукивая высокими деревянными сандалиями. У неё было нежное, совсем детское лицо, спокойное, с невозмутимо-ровным взглядом и по-детски розовыми нежными губками. За несколько шагов до гостьи она остановилась и низко поклонилась.

– Вы оказали нам честь, Назико-сан, посетив этот дом, – мелодично произнесла Мидори. – Мой господин распорядился о бане и обеде, и я прошу вас доставить мне удовольствие занять вас на некоторое время, пока всё будет готово. Я действительно очень рада видеть вас, давно мечтая о чести, которую оказала бы мне беседа с вами. Позвольте мне показать вам зимний сад!

Нази тоже поклонилась, с изумлением глядя на хозяйку дома, изъявляющую свою радость гостье, которую только что откровенно целовал её муж. Она видела, что Мидори не лукавила и слова её не были этикетными шаблонами. Она вся была олицетворением спокойной приветливости: провела гостью по парку, ровным и внятным тоном рассказывая про самые интересные природные композиции; затем с той же тихой невозмутимостью начала рассказывать о Матэ. О том, что в первое время его поведение отличалось «некоторой неровностью», и она очень переживала, что не сразу научилась ориентироваться и находить правильный подход, чтобы угождать мужу. Постепенно она выяснила его вкусы в еде, одежде, быту, все эти очень важные для хорошей жены самурая «мелочи», без знания которых ей не удастся создать ему желанный домашний комфорт. Удачным подбором растительных компонентов для чая и ванн (последовал перечень названий, половина которых была Нази неизвестна) ей удалось незаметно снимать его стрессы, повысить аппетит, улучшить сон и дневное самочувствие. Некоторое время Матэцура-сан полностью занимал свой домашний досуг чтением книг по военному делу и военной истории, а также по различным направлениям и школам дао и дзен-буддизма, и это очень беспокоило её, так как на данный период он снова резко потерял аппетит, очень мало спал и почти не замечал людей вокруг себя. Конечно, это его право – право мужчины – распоряжаться собой по своему усмотрению, но господин Шоган был ею очень недоволен и абсолютно справедливо.